Книга читается легко, и повествование захватывает буквально с первых страниц, с первого предложения: «Всю свою жизнь я охотился за шпионами», - перед глазами встаёт образ матерого контрразведчика. Ниже я поместил фото автора в военной форме. Мне он чем-то напоминает следователя Коломбо в исполнении Питера Фалька.
«Охотник за шпионами должен обладать десятью качествами. С семью из них надо родиться, а три остальных можно приобрести». Так, тестирование, интересно, сколько качеств есть у меня? 😊 А дальше раскрываются примеры использования этих самых качеств при поимке немецких шпионов в центре приема беженцев в Лондоне, а потом и в континентальной Европе, по мере наступления союзников. Повествование беспристрастное и довольно детальное. Описываются методы допроса подозреваемых в различных воюющих странах. Автор категорически выступает против телесных пыток, считая их слабостью следователя и причиной ошибок, когда осуждают невиновного. Есть памятка следователю по осмотру имущества и проведению первого и второго допросов. Описывается интересный приём под названием «легенда внутри легенды». Далее эпизоды, в которых автор принимал личное участие. Меня поразило то, как в военное время просто выносились в судах смертные приговоры шпионам, которые, что называется, ещё не успели «нашпионить» (и также быстро приводились в исполнение). Дело Линдеманса и трагедия «красных дьяволов Арнема» объясняет, почему было так. Немного интересных мест, чтобы почувствовать стиль автора.
Большинству немцев свойственна «Gründlichkeit», что можно перевести как «скрупулезность», или, более свободно, «привычка делать все самым лучшим образом». Многие утверждают, что это почти равнозначно гениальности, но в моей практике были случаи, когда скрупулезность, если она проявлялась чересчур сильно, приводила человека к смерти. Мне известен случай, когда у шпионов, пойманных на пустынном берегу, нашли настоящие английские деньги и английскую одежду, которая имела даже этикетку портного. Это как раз тот случай, когда скрупулезность зашла слишком далеко.
Во время первой мировой войны часто случалось, что здорового на вид молодого человека в гражданском платье на улице останавливала женщина и вручала ему белое гусиное перо. Это был откровенный намек. Почему вы не на фронте? Вы боитесь? Иногда и военнослужащие, приехавшие домой в отпуск и сбросившие на время военную форму, или молодые мужчины, болезнь которых внешне ни в чем не проявлялась, например порок сердца, подвергались публичному унижению.
В книге есть ещё две повести: Людвиг Мойзиш «Операция «Цицерон»» и Эльяс Базна «Я был Цицероном», которые мне показались не менее захватывающими, чем «Охотники за шпионами". Истории написаны непосредственными участниками событий. Автор первой - Людвиг Мойзиш (Ludwig Carl Moyzisch) атташе немецкого посольства в Анкаре в 1943, который получал материалы от самого ценного агента немецкой разведки в период Второй мировой войны Эльяса Базны, камердинера английского посла Хью Нэтчбулл-Хьюгессена.
Операция «Цицерон» – пожалуй, самое выдающееся событие в той загадочной, тайной и безмолвной борьбе, которая ни на минуту не прекращалась в течение шести долгих лет минувшей войны. Развернулась эта операция Турции в период с октября 1943 по апрель 1944 года.
Цицерон – кличка шпиона, настоящего имени которого я так никогда и не узнал, хотя из-за него в течение шести самых напряженных месяцев моей жизни я не раз стоял на грани потери рассудка и чуть было не поплатился своей головой.
Когда я начал подбирать цитаты для формирования своего отзыва, прочитал интересный блок текста про неразбериху, царившую во внешней политике Германии. Когда попытался найти его в своей книге, то не смог! В моей версии книги его почему-то убрали. Что-то не понравилось редактору или просто экономили место?! На всякий случай год моего издания 1989, Воениздат, перевод с английского Д.О. Игнатовой. Поэтому рекомендую искать книги с полным текстом и более поздних изданий (а может и ранних?) или читать электронную версию. Ниже привожу цитату полностью (Папен - посол Германии в Турции).
Работу фон Папена сильно затрудняло урегулирование бесконечных неприятностей, возникавших из-за вмешательства наших высших начальников, или, точнее, из-за слишком большого количества высших начальников, каждый из которых старался взять под свой контроль внешнюю политику Германии.
Официально мы подчинялись, конечно, министерству иностранных дел, возглавляемому фон Риббентропом. Но помимо него, было очень много других официальных и полуофициальных организаций, политических группировок и отдельных лиц, деятельность которых вносила досадные помехи в работу посольства. Их влияние на внешнюю политику зависело от близости к фюреру в каждый из исторических моментов. В результате возник небывало сложный комплекс интриг между отдельными видными деятелями, причем арена политических событий часто перемещалась с Вильгельмштрассе в Берхтесгаден или в ставку фюрера, находившуюся на Восточном фронте.
Среди этих соперничавших органов, вмешивавшихся в нашу работу и доставлявших нам массу хлопот, был так называемый отдел внешних сношений нацистской партии, руководимый пресловутым господином Боле, который, будучи одним из видных партийных деятелей, имел необычайно сильное влияние на Гитлера. Следует, между прочим, заметить, что Боле – уроженец Брэдфорда (Англия).
За этим отделом следовал целый ряд организаций, аналогичных «Британской Секретной Службе», но отличавшихся от неё отсутствием строгой централизации. Из них прежде всего нужно назвать министерство иностранных дел, имевшее свою официальную разведывательную службу. Нельзя не упомянуть и о крупной разведывательной организации, которую в то время возглавлял весьма влиятельный эсэсовский генерал Кальтенбруннер, приговоренный впоследствии в Нюрнберге к смертной казни. За ней следовала армейская контрразведка, руководимая адмиралом Канарисом, который позднее оказался в оппозиции к нацистскому режиму, участвовал в покушении на жизнь Гитлера 20 июля 1944 года и был казнен. К числу этих организаций относилась также личная разведка Гиммлера. Во главе её во время моего четырехлетнего пребывания в Анкаре стоял сначала Йост, а затем Шелленберг.
В конце концов она слилась с организацией Кальтенбруннера. Геббельс тоже имел штат разведчиков и проявлял невероятную ревность, когда какая-нибудь другая организация брала на себя функции, которые он считал своими.
Наконец, – но это далеко не исчерпывает всего перечня – назову ещё министерство по делам оккупированных восточных районов во главе с Розенбергом, занимавшимся, как выяснилось позднее, главным образом распределением трофеев среди своих личных друзей. Не обладая в достаточной мере чувством реальности, он роздал своим друзьям большое количество административных должностей даже в районах, на территорию которых не ступала нога германского солдата. Бесспорно, его организация была самой нелепой и никчемной из всех других. Однако и она состояла из бесчисленного множества управлений с большим количеством начальников, заместителей и секретарей, каждый из которых пытался создать видимость интенсивной деятельности, дабы оправдать свое существование. Наибольшую активность они проявляли, стремясь получить максимальное количество командировок, разумеется, в специальных самолетах и на положении щедро оплачиваемых, особо важных персон.
И сколь смешным ни казалось министерство Розенберга, оно однажды причинило фон Папену самую большую неприятность из всех, какие приходилось ему переносить из-за вмешательства этих неофициальных вершителей внешней политики Германии. Данный инцидент явился причиной самого серьезного дипломатического осложнения первого периода войны как для нашего посольства в Турции, так и для всей Германской империи.
Прекрасный пример неэффективности немцев, нации, которая имеет привычку к «Gründlichkeit»😊. Автор даёт ответ, почему возникает такой беспорядок, и почему немцы так и не сумели воспользоваться той ценной информацией, которую им передал Цицерон.
Это был критический период войны, её поворотный пункт, начало её конца. Изучая материалы Цицерона, германские лидеры могли понять и, быть может, на самом деле поняли, что союзники гораздо сильнее их, но они не хотели признавать этот неприятный факт.
В те дни я наивно верил, что германские руководители столь же ясно, как и я, увидят в документах то, что должно произойти, а следовательно, и то, в чем состоит их долг. Эти исчерпывающие и точные сведения заставят их понять, как я надеялся тогда, что перед Германией стоит уже не старая альтернатива – победа или поражение, а новая – поражение или полное уничтожение. Как я думал, осознав это, они будут действовать соответствующим образом. Я считал их патриотами.
Теперь, конечно, я вижу, как страшно я ошибался. Теперь мне понятно, что Риббентроп и остальные не могли взглянуть правде в лицо, не уничтожив себя. Союзники никогда не станут вести с ними переговоры о мире – это они прекрасно знали. Итак, ценой неисчислимых страданий своей страны и всего мира они решили игнорировать те неприятные факты, которые раскрыл перед ними Цицерон.
Вот в чем настоящая причина подозрительности Берлина к документам, продолжавшейся даже тогда, когда подлинность сведений Цицерона была установлена наверняка. Но они верили им, если содержавшиеся в них сведения были им желательны. Я очень хорошо помню, как упивались они каждой подробностью о серьезной болезни Черчилля. Черчилль на смертном одре – это то, что приятно слышать фюреру, а значит, это абсолютная правда. В то же время они отмахивались от гораздо более важных, хотя и менее приятных сведений, содержащихся в документах, словно они не имели никакого значения, или, что было ещё глупее, как будто они были подстроены англичанами.
Риббентроп считал чрезвычайно важным всякое, содержащееся в документах Цицерона доказательство раскола или простого непонимания между восточными и западными союзниками. Именно это он и хотел слышать, так как это соответствовало его теории. Он никогда не предпринял ни одного дипломатического шага, чтобы использовать эти документы для заключения мира на Восточном фронте путем переговоров.
Нежелание взглянуть действительности прямо в лицо, неумение понять, что происходит в мире, – вот в чем заключалась величайшая глупость нацистских лидеров. Их отношение к операции «Цицерон» было типичным примером этой глупости. Она стоила миру, уже достаточно пострадавшему от их преступной деятельности, дальнейших неисчислимых мучений, последствия которых до сих пор чувствуют на себе миллионы безвинных людей.
Руководители Германии того времени не были настоящими политическими деятелями. Странное совпадение, но за сведения, которые эти люди не сумели использовать, они заплатили фальшивые деньги.
Напрашиваются параллели. Видимо так устроена любая диктатура, что только то, что хочет слышать Верховный, льется из уст его лояльных подчиненных.
После прочтения книги, начинаешь понимать, под каким психологическим стрессом работают агенты и люди, связанные со шпионажем. Об этом пишет и Пинто Орест:
Эти люди вызывают у меня восхищение. В самом деле, любой тайный агент, работает ли он на свою страну или против нее, заслуживает уважения хотя бы за одну только храбрость. В коллективе смелым быть нетрудно, а в одиночестве, когда приходится опасаться каждого прохожего, каждого знакомого, когда даже во сне нужно следить за собой, чтобы не заговорить на родном языке, — это очень тяжело. Кто никогда не был разведчиком и лично не знает тайных агентов, тот не поймет, в каком непрерывном нервном напряжении живет разведчик. Он не может предугадать, с какими намерениями подходит к нему сзади человек: то ли он хочет дружески похлопать по плечу, то ли, тяжело опустив руку, произнесет: «Вы арестованы».
Даже работники посольства, имеющие дипломатический иммунитет, не застрахованы от неприятных событий. Вот как Людвиг Мойзиш описывает один из эпизодов, когда во время встречи с агентом Цицероном за ними была установлена слежка:
Огибая углы улиц, я увидел в зеркале отражение Цицерона, который сидел, сгорбившись, в своем углу, бледный, как мертвец. Он понимал, что на карту поставлена его жизнь. Луч света от второй машины на секунду осветил его, и я увидел, что лицо его покрыто потом. Он вцепился руками в спинку переднего сиденья.
– Неужели вы не можете ехать быстрее? – спросил он хриплым шепотом.
– Могу. Но это бесполезно.
…
У меня не было револьвера. Живя в Анкаре, я никогда не носил оружия. Да это было бы бесполезным, поскольку я никогда, конечно, не стал бы стрелять первым, а стрелять вторым уже не имело смысла. Кроме того, я всегда считал, что носить заряженный револьвер опаснее, чем обходиться без него, так как он внушает человеку совершенно ложное чувство безопасности. Лучше уж полагаться на свой собственный ум – оружие куда более полезное.
…
Погоня за нашей машиной до смерти напугала Цицерона. Когда ему удалось, наконец, выскользнуть из моего автомобиля, он был на грани нервного потрясения.
Сам Людвиг Мойзиш вернувшись домой после этого ночного происшествия был также слишком взволнован и не мог уснуть. Стресс он снимал до глубокой ночи бутылкой вина в единственном ночном клубе Анкары. И это не самый плохой способ для снятия нервного напряжения от такой работы! Сэр Хью Нэтчбулл-Хьюгессен посол Англии в Турции, по воспоминаниям Эльяса Базны, не ложился спать без снотворного, а утро его начиналось так:
Надо видеть его утром. Это безвольный и мягкий, как старые фланелевые брюки, человек. По постепенно он приходит в себя. Проглатывает апельсиновый сок, затем встает с кровати и принимает ванну. После этого он свеж, как маргаритка, и может целый день заниматься умственной работой.
А вот что сделала шпионская работа с Элизабет (Корнелией Капп), красивой двадцатитрехлетней блондинкой, дочерью немецкого дипломата, которая была секретарём Мойзиша и работала на американцев.
«Мое истеричное поведение было не чем иным, как отвлекающим маневром. Мне надо было замаскировать свою действительную нервозность и беспокойство. Я ведь жила в постоянном страхе, и если бы вела себя нормально, то это только привлекло бы ко мне внимание в те дни, когда напряжение стало почти невыносимым. Поэтому-то в самые напряженные дни моя действительная нервозность не бросалась в глаза».
«Находясь в Анкаре, я принимала сильнодействующие лекарства, потому что моя работа требовала ужасного нервного напряжения. Я знала, что даже блестящие связи моего отца в Берлине не спасли бы меня от виселицы».
«Стало очень опасно. Я уже не могла рассчитывать на то, что мне удастся по-прежнему работать на американцев, не рискуя быть пойманной. Они дали мне яд — на непредвиденный случай. Если бы меня арестовали, я не услышала бы своего смертного приговора. Я достала для американцев немецкий секретный дипломатический шифр и получила возможность снимать копии с секретных документов. Я ежедневно передавала их связнику. Узнала все возможное о Цицероне. Знала, что он служащий английского посольства. Но мне не хотелось больше рисковать. Я убеждена, что с помощью добытой мной информации можно было легко установить, кто. из слуг английского посольства Цицерон.
И сам главный участник и инициатор всех событий кавас Базна (в Турции каждый, кто служит у иностранца, называется кавасом) так описывал своё состояние:
Я потерял счет времени с тех пор, как начал играть в опасную игру. Тогда была осень, а теперь уже зима. Я не замечал, как одна за другой бежали недели. Для меня все дни были похожи один на другой. Я жил в постоянном нервном напряжении. У меня в жизни не было ничего, кроме безумной жажды денег, риска и страха.
Я по-прежнему был кавасом его превосходительства английского посла и каждую минуту ждал ареста.
Но ничто не говорило о том, что в отношении меня имеются какие-то подозрения. Жизнь в посольстве текла по своему обычному руслу. Правда, иногда мне казалось, что сэр Хью стал более сдержанным и осторожным. У меня также создалось впечатление, что его отношение не только ко мне, но и к Мустафе, Маноли Филоти и к дворецкому Зеки несколько изменилось. Он, возможно, подозревал всех нас, но не знал, кто же из нас предатель.
Страх преследовал меня. Временами он становился невыносимым. Каждую ночь я принимал решение бежать и каждый раз к утру раздумывал: побег раскрыл бы все карты, если только они уже не были раскрыты.
Я ждал конца, который, казалось, никогда не наступит.
Мое больное воображение рисовало ход событий, который был всего лишь плодом моей фантазии. Стремление узнать действительные факты было непреодолимым. А что, если попытаться еще раз взглянуть на секретные документы? Ведь в прошлом всем моим попыткам сопутствовал успех! На этот раз у меня не было намерения добыть сведения для немцев. Просто хотелось удовлетворить свое любопытство, успокоить свои нервы. Но увы, страх неотступно следовал за мной.
Однако таинственные дела по-прежнему совершались, и иногда мне казалось, что вокруг Цицерона расставлены многочисленные капканы. Временами я думал, что умышленно сам завязал себе глаза, чтобы не видеть пропасти, к которой шел.
Я не знал, что происходит вокруг, и не знал, что делать. Инстинкт самосохранения, который до этого охранял меня, исчез.
Я стал беспомощным. Все, что я мог теперь делать, — так это ждать.
По результатам шпионская деятельность не принесла действующим героям тех благ, ради которых они пошли на обман. Почти все деньги, выплаченные Цицерону оказались фальшивыми и мечта построить роскошную гостиницу в Бурсе не осуществилась. Кредиторы преследуют его, т.к. счета на стройку он оплачивал фальшивыми деньгами. Уютная квартира в Стамбуле – это всё чего он достиг. О своей судьбе он пишет так:
В свои почти пятьдесят лет я глава большого семейства. Очень люблю сладкий кофе. Иногда я смотрю на себя в зеркало и пытаюсь увидеть отчаянного авантюриста и шпиона с блестящими мечтами. Но вижу только лысого, потрепанного человека — отца семейства, живущего со своей второй женой, которая на двадцать лет моложе его. Дети от первого брака изредка навещают меня.
Авантюрист с восемью детьми? Человек, которого считали самым опасным шпионом периода второй мировой войны? Теперь уже мне не доставляет удовольствия смотреть на себя в зеркало.
Корнелия Капп, которая шпионила из-за любви, после переезда в Америку была несчастна в личной жизни. Она даже пыталась покончить с собой, когда узнала о смерти отца (виня себя в том, что предала его).
Может быть сама шпионская работа доставляла его участникам наслаждение? Нет. Как резюмировал Эльяс про себя и Корнелию: «Мы оба должны признать, что это была грязная работа. Нас использовали так же, как я использовал свою „лейку“. Разве эта работа дала нам истинное удовлетворение? Большую часть времени мы занимались тем, что скрывали свой страх».
А Мойзиш видел мрачную иронию в том, что информация, похищенная из сейфа английского посла, за которую была выплачена самая крупная сумма денег в истории шпионажа, так никогда и не была использована немцами.
Книгу рекомендую к прочтению всем любителям исторической и шпионской литературы.
