Дом, в который мы переехали, благоухал свежей краской, штукатуркой и сбывшимися мечтами. Раньше мы жили в коммунальной квартире. Это был большой муравейник. Жизнь там кипела круглосуточно. Двери квартир не закрывались. Соседи таскались друг к другу за солью, спичками и сплетнями. Были в курсе абсолютно всего.
— У Лидки опять новый любовник, — шептались старушки на скамейке у подъезда.
— А у Катьки муж опять нажрался. Всю ночь гонял её по квартире.
В новом доме было как в международном отеле, где все говорят на разных языках и поэтому почти не общаются. Каждый сам по себе. Соседи даже на одной лестничной клетке не здоровались.
Но однажды произошло событие, которое сняло привычный ритм жизни с ручника и заставило соседей сблизиться.
Сентябрьским утром дом проснулся не от будильника. С улицы доносилось колоратурное сопрано. Оно звонким эхом разносилось по домам, заглядывая в каждую спальню.
Ранняя птичка пела то ли какое-то слово, то ли короткую фразу. Звук нарастал, потом затухал постепенно. После минутной паузы повторялся снова. Мне напоминало это азбуку Морзе, переложенную на музыку с длинными тире-нотами и минутными точками.
— Какая странная утренняя распевка на улице, — удивлялся мужчина, стоя на балконе третьего этажа, затягивая сигарету.
— Какой удивительный голос, — восхищалась учительница музыки с пятого этажа.
— Кому не лень глотку драть в такую рань? — ворчала вечно всем недовольная одинокая старушка на первом.
Не знаю как другим, а мне нравилось просыпаться под этот голос. Он будил деликатно, без стресса.
Через месяц пение прекратилось.
Соседи забеспокоились.
— Ты хоть раз видел её? — спрашивал сосед по лестничной клетке моего отца.
— Нет, я выхожу из дома в 07:30. К этому времени она сворачивает партитуру.
Я дала себе слово, если певица вновь появится, обязательно выяснить, кто она.
Примерно через две недели раннее утро пронзил голос загадочной нимфы.
Интрига заставила меня запрыгнуть в спортивный костюм и выскочить на улицу.
Двор был пуст.
В те времена молоко продавали из бочек. Такие и сегодня встречаются с надписью «квас». Только вместо желтого цвета, те были молочно-белые.
Вот такая молочная бочка стояла в конце нашего многоподъездного дома. Возле неё — полногрудая продавщица в чистом белом халате и красном платке.
Я решила прогуляться, в надежде встретить певицу. Дошла до конца дома и вдруг за спиной услышала:
— Молокоооооооооооооо!
Голос звучал с такой силой, что во дворе присели кошки, а в квартирах на первых этажах задрожали хрустальные люстры.
У меня случился коллапс мыслей. Я оглянулась.
Женщина в белом халате набрала воздух в легкие и опять запела:
— Молокоооооооооооооо!
Её невозмутимость при этом просто зашкаливала.
— Так это вы каждое утро поёте?
— Ага, — улыбнулась она.
— Но с таким голосом вам нужно выступать в хоре имени Пятницкого!
Женщина рассмеялась.
— Я раньше в оперном театре пела. И даже выезжала заграницу с гастролями. Сейчас на пенсии. В театре много новых молодых дарований. Меня списали.
Она проговорила это без капли грусти.
— Моя сцена сейчас двор. Жители этих домов — благодарные слушатели и покупатели. Вот увидишь, скоро потянутся молочные поклонники с бидонами.
Она засмеялась и снова запела.
Из подъездов появились первые покупатели.
— Привет, Монсеррат! Где пропадала? Мы уже беспокоились.
— Да приболела немного. Голос сел. Сейчас всё в порядке.
Её здесь любили так же, как Кабалье в Испании.
Скоро выстроилась очередь и все радостно приветствовали молочную приму.
А я побежала домой рассказывать родителям об оперной певице, торгующей молоком.