Сегодня попробуем в общих чертах представить сами дискурсы, их Лакан первоначально описывает четыре вида. Дискурсы возникают исторически, один из другого, что на схеме предстает как оборот на один шаг по часовой стрелке. Только дискурс истерика существует вне истории, он первоначален и создается в ответ на требование Другого.
Предыдущий текст цикла: https://zen.yandex.ru/media/shmandercheizer/teoriia-diskursov-lakana-3-osnovnye-elementy-5-otnoshenii-5f64bd3c725dfb45243ccc30
Дискурс истерика (dH) – одновременно и сложен для понимания, и совершенно очевиден. Всякий, кто хоть раз ощутил в себе возмущенно вырывающийся вопрос в адрес того или иного Другого – почему я именно то, что вы говорите? – знает, что это такое. Истериком говорит неудовлетворенное желание, поэтому такой дискурс можно найти в любую эпоху (начиная с жалоб богам и любовных ламентаций лирики Междуречья, Египта и Древней Греции). В то же время желание – это то, что появляется из захваченности желанием Другого, поэтому возникая как субъект истерик всегда уже констуирован обращением к нему. Именно неудовлетворенный $ здесь агент, обращенный к господским означающим (S1) – в таком дискурсе всегда есть сложная смесь между требованием себе господина (который все решит за тебя) и его же критикой (вплоть до разоблачения – мол, «никакой ты не мэтр (для меня)»). Однако постоянные обращения к господину (например, к медицине, науке, психологии, астрологии, эзотерике и любой другой сфере знания с авторитетами) порождают продукцию – знания, описывающие и предписывающие желание субъекта (S2).
Истиной же истерического дискурса оказывается объект а, место которого так часто пытается занять истерик. Как отмечает Лакан, фантазм истерика устроен как попытка избавиться от субъективности, заполнив своим телом нехватку в Другом – т.е. буквально стать объектом, делающим Другого цельным, самодостаточным (например, частые фантазии истеричек о том, что известному и успешному мужчине для полного счастья не хватает рядом настоящей женщины, которой она и пытается стать).
Дискурс господина (dM) – это дискурс, в котором господское означающее (S1) обращается к кому-то обладающему знанием (или смыслом – S2) для удовлетворения своей «потребности» в широком смысле (а). «Потому что я так сказал» - наиболее частый, хотя и утрированный пафос такого дискурса. То, что неведомо такому господину – так это то, что он сам неполон ($), никаким означающим не схватывается полностью и потому нуждается в признании другого. Изначально дискурс господина связан с античной позицией свободного гражданина полиса, который перепоручает труд (а в сущности свое удовлетворение) – другому-рабу. Ярчайшим проявлением духа и этоса такого классического господина является этика Аристотеля, просто замалчивающая почти все, что касается телесного наслаждения господина. Именно поэтому Лакан однажды скажет, что ключевым жестом господского дискурса всегда будет пренебрежительное «ça marche» — что-то вроде: «нечто делается, пусть так и продолжается. А как? Я ничего не желаю знать об этом».
С появлением Нового времени, усилением науки, университетов и проекта Просвещения господский дискурс порождает дискурс университета (dU). Университетский дискурс говорит уже от лица знания (S2), поэтому у бюрократов, как и у представителей академии всегда доминирует этот избегающий прямой ответственности тон – «мы думаем», «как говорил Платон», «общепринято считать», «параграф такой-то гласит» и т.д. и т.п. И всякий раз, когда запрос на смысл, на объяснимость через знание становится неколебимым и не терпящим возражений, мы имеем дело с dU. Любопытно, что обращается как к другому такой дискурс к чему-то объективному. Например, в обучающих учреждениях такой дискурс хоть и обращается к личности ученика, видит он в ней лишь объект для манипуляций, некий абстрактный потенциал или даже просто неоформленное нечто, которое без знания не может называться субъектом или личностью. Сами носителя этого дискурса обычно даже не замечают как превращаются в подобие героев мема, говорящих «пиши диссер… учи матан/философию/etc…. не спорь, все хотят знание и диплом… часики-то тикают… человек без «такого-то образования» - несчастный неудачник, которого возьмут только в дворники (словом «отброс»)… и т.д. и т.п.».
Субъект в таком дискурсе понимается как результат окультуривания тела знанием, однако, важно понимать, что это все тот же $ - то есть существо расщепленное и неудовлетворенное. И знания счастливым не делают, скорее напротив, делают наслаждение еще более вытесненным и трудно доступным. Истиной же этого дискурса является властный жест (S1): мы (лучше вас) знаем, как лучше вам. Так что несложно сделать вывод о том, что дискурс университета изначально и призван служить для легитимации власти и идеологии.
Дискурс аналитика (dA) появляется уже как результат заката Просвещения и глубочайшей неудовлетворенности результатами идеологии Нового времени (недаром появление психоанализа почти совпало с ключевыми кризисами рубежа XIX-XX вв. в науке, в политике, в философии). Позиция аналитика кажется самой странной, ведь он как агент занимает место объекта а. Психоаналитик приостанавливает свою личность в кабинете, чтобы дать место в речи тем объектам анализанта, которые определяют его симптомы (т.е. наслаждение). Само собой, обращается аналитик к субъекту нехватки, это по сути единственный дискурс, который явно признает человека в таком качестве. Стоит помнить, что любой дискурс – это определенная социальная связь, в которой есть относительно четкое понимание что говорить можно и что нельзя. Поэтому психоанализ делается только через изменение социальной связи: аналитический дискурс позволяет субъектам говорить о том, для чего нет ни места, ни слов в других сферах жизни индивида. Результатом аналитического взаимодействия становятся выпадающие в осадок изолированные S1, управляющие человеком (его симптомами, его способами получения удовольствия). Однако истиной такого дискурса является особое, преобразованное знание (S2) – знание, способное влиять на бессознательное.
Стоит отметить, что теория дискурсов была бы неполна, если мы не рассмотрим их собственные отношения, для которых Лакан создаст дополнительную схему (я ее называю схема 2). Дискурсы не просто сосуществуют, а часто и комбинируются друг с другом (наверняка многие замечали эти перескоки/переключения разных режимов речи у других), поэтому они сами вписываются в отношения позиций. Вот эта схема:
Эти стрелки обозначают основные линии связи. Так прямые стрелки можно проинтерпретировать как историческую преемственность, а перекрещенные как основные линии напряжения/конфронтации.
Дискурс истерика затребует и по сути создает мэтра, далее исторически мэтр превращается в университет (благодаря появлению дисциплинарной власти, скрывающей прямое навязывание воли знанием), и наконец, университет порождает аналитический способ говорить и вопрошать. Подобные переходы очевидны даже в привычных речевых ситуациях. Например, когда кто-то слишком сильно истерит (буквально демонстрируя неспособность выбрать, сказать да или нет, согласиться на что-то или определиться чего он/она хочет), то это подталкивает других занять место господина – сделать выбор за другого, предписать ему означающее («ты – это», «ты хочешь это»), а то и залепить пощечину (тоже властный жест). Также многим известна ситуация, когда пойманный на слишком авторитарных заявлениях, начинает «играть в университет», например, приводить статистику, авторитетные мнения и т.п. Ну и наконец, всякий, кто слышал типовую безлично-абстрактную речь дискурса университета, вполне мог ощутить в себе позыв к (психо)аналитическому жесту – к настойчивому уточняющему разрезу в виде вопроса (А как вы сами считаете? Кто конкретно эти «мы»? Что за абстрактный «родитель» - это мама или папа? и т.д.).
Что же касается конфронтации, то она действительно наиболее ощутима между истериком и универом и между господином и аналитическим дискурсом. Там, где есть университет, истерику слова не дадут (именно поэтому всегда существует напряжение между учителями, которые оценивают и учениками, самим этим фактом поставленных в позицию истерика). И наоборот, где позволено слишком активно жаловаться на свою неудовлетворенность – нет места знанию, только мэтру, который даже знанием пользуется как отрезвляющими пощечинами. Аналогично и с аналитическим дискурсом: психоанализ возникает только там, где всякий господин приостановлен. Психоаналитика гораздо больше определяет не знание (полученное через какой-то аналог «универа»), а приобретенная в личном анализе способность «снимать корону», не быть мэтром (говоря и слушая анализанта). Соответственно, там, где доминирует господин – никаких вопросов о мотивах, никаких сомнений и личных разговоров, то есть никакого психоанализа. Поэтому психоанализ, как отмечают многие, мог возникнуть только в момент сильнейшего кризиса господского дискурса.