Максим Ковальский пришёл в «Коммерсантъ» в 1989 году, когда ему было 25 лет, и вот уже десять лет возглавляет журнал «Коммерсантъ-Власть». Вместе с «Часкором» он вспомнил о том, как всё начиналось, как «Коммерсантъ» стал тем, чем стал, и почему на него ориентируются другие СМИ.
Материал опубликован на портале "Частный корреспондент".
— Как вы пришли в «Коммерсантъ», с чего начинали свой путь?
— Я пришёл в «Коммерсантъ» в октябре 1989 года: газета ещё не выходила постоянно. В августе был первый «нулевой» номер, второй «нулевой» вышел в сентябре. Тогда я работал в информагентстве «Постфактум». Владимир Яковлев, создатель «Коммерсанта», полагал, что, прежде чем сделать газету, нужно создать структуру, которая будет поставлять для неё новости. Там я был редактором.
У нас был маленький офис на Хорошёвском шоссе, в жилом доме. Сидело нас там человек тридцать. Я тогда был маленьким — всего 25 лет, и я не очень задумывался над большими замыслами: какова общая структура газеты и какие у нас цели. До «Коммерсанта» я работал учителем в школе, вёл группу продлённого дня. Зарплата у меня было 60 рублей — в «Коммерсанте» мне дали 600.
С самого начала я почувствовал, что попал в свою компанию. Были такие взаимоотношения, которые мне казались правильными. С одной стороны, с довольно жёсткой иерархией: было понятно, кто начальник, а кто подчинённый. С другой — не было никакого хамства и насилия. Никого не заставляли ничего делать, все пришли в «Коммерсантъ» добровольно. Не было такого, что крепостной не хочет работать, а барин его заставляет, — я такое видел в советских учреждениях. Были отношения свободных людей. Мне это понравилось и нравится уже 20 лет.
— Почему день рождения «Коммерсанта» отмечается именно 22 октября?
— Насколько я знаю, второй «нулевой» выпуск «Коммерсанта» был вложен в газету «Московские новости» и вышел как вкладка как раз 22 октября 1989 года. «Московскими новостями» руководил отец Владимира Яковлева Егор Яковлев. Во вкладке был сделан анонс о том, что газета начнёт постоянно выходить в январе 1990 года. Я сам этого категорически не помню, но говорят, что было именно так.
— Как получилось, что из школьного учителя вы стали редактором газеты?
— Как это всегда бывает — меня потянули друзья. Моя мама — редактор, я вырос среди разговоров о том, что пишется через два «н», и образование у меня лингвистическое. Я и раньше подрабатывал редактурой текстов, так что мне не пришлось осваивать что-то кардинально новое. Чему пришлось научиться, так это работать на компьютере. Во всех издательствах тексты писались только на бумаге, а в «Коммерсанте» всё с самого начала делалось на компьютерах: для 89-го года это было действительно здорово.
— Всем известно, какие высокие требования «Коммерсантъ» предъявляет к своим текстам. Когда вы только пришли в газету, вы сразу почувствовали на себе всю жёсткость стандартов?
— Поскольку я не писатель, а редактор, то это авторы почувствовали на себе наши правила. Я следил за тем, чтобы стандарты соблюдались. Но вы должны понимать, что требования не были чётко сформулированы с самого начала нашей работы в 89-м году. Правила выкристаллизовывались постепенно. Не было такого, чтобы я пришёл, а мне на стол положили готовую инструкцию.
Сотрудники редакции тоже подбирались соответствующим образом. Если человек не понимал, что такое «объективная формулировка» и «отсутствие эмоциональности» и чем факт отличается от оценки, то он отсеивался.
Я до «Постфактума» не работал с новостями и попросил Яковлева провести с нами занятие и рассказать, как должна быть устроена новость, какая должна быть композиция и т.д. Мы просидели примерно час, разобрали новостей десять — с чего начинать, что главное и второстепенное, а потом в редакции отрубили свет. Так что последнюю новость мы обсуждали уже в кромешной темноте.
Лично мне одного часа хватило, чтобы понять, о чём идёт речь. Дальше уже я следил за тем, чтобы подобное понимание новостей было и у авторов.
Я должен вам сказать, что редактура никогда не была в «Коммерсанте» формальным элементом, ей всегда уделялось большое внимание. Этим занимались не только литературные редакторы, как мы их потом назвали, рерайт, но и редакторы отделов. Тексты переписывались по тысяче раз.
— Когда речь заходит об истории «Коммерсанта», создатели газеты любят говорить о том, что фирменным знаком газеты с самого начала было отличие от всех остальных советских изданий. Вы могли бы на практических примерах пояснить, в чём была эта разница?
— Главным было отсутствие эмоций. Советский газетный стиль был весь пронизан пафосом — либо героическим, либо антигероическим. Целью публикации было или восхвалить власть и работяг, которые задержались на два часа после работы, — «и слёзы текли по щекам железнодорожников». Или осудить кого-нибудь. В «Коммерсанте» мы стремились дать людям информацию, а уж оценку они вынесут сами.
Вторым отличием, тоже связанным с отсутствием эмоций, стало то, что мы встали на позицию наблюдателей и старались на все события смотреть как бы со стороны. Когда ты вовлечён в события и сопереживаешь, ты не можешь смотреть на происходящее с иронией. Отстранённость же позволяет взглянуть на события иронически — прежде всего это касалось отношения к власти. Обычно она становилась объектом или лизожопства, или гневного осуждения. А мы просто писали, что есть такие люди, они принимают такие-то решения, а галстук у чиновника был криво повёрнут или он оговорился и получилось смешно. Не было никакого пиетета перед ними.
А ещё у нас появился юмор. Советские СМИ исходили из того, что читатель — идиот. Если принималось решение напечатать шутку, то это нужно было специально обозначить: напечатать её на специальной юмористической странице или в рубрике «Улыбки разных широт». В «Коммерсанте» относились к читателю как к умному, и как мы в обычной жизни не предупреждаем о том, что «сейчас пойдёт шутка», так и на страницах газеты этого делать не нужно.
— Мне кажется, до сих пор многие наши СМИ уверены в том, что читатель — дурак, и прямо этим руководствуются.
— Я выскажу своё личное мнение. Представление о том, что читатель — дурак, иногда бывает полезным. В том смысле, что читатель не должен трудиться, когда он читает газету. Каким бы умным и сложным ни было то, что ты пишешь, оно должно быть представлено в максимально лёгкой для восприятия форме. А вот если говорить о содержании, то оно не должно ориентироваться на пятиклассника, конечно.
— Как вы считаете, в этом плане «Коммерсантъ» стал для других газет проводником новых стандартов журналистики? После 1990 года появилось множество новых изданий, которые качественно отличались от советской прессы.
— Я бы уточнил только, что не проводником, а в большей степени создателем новых стандартов. Мы чьи стандарты проводили? Свои. А проводник что-то чужое берёт и куда-то проводит. Отчасти да, Яковлев что-то взял из западной журналистики, но только частично.
С другой стороны, журналисты, которые проработали какое-то время в «Коммерсанте», потом по разным причинам уходили в другие издания и несли туда новые представления о том, какой должна быть новая журналистика, — а через «Коммерсантъ» за 20 лет прошло очень много людей. Когда в 1995 году в результате конфликта полностью ушла редакция аналитического еженедельника «Коммерсантъ» и создала журнал «Эксперт», понятно, что они привнесли в новое издание многое из того, что было в «Коммерсанте».
Так что разработанные в «Коммерсанте» стандарты вышли за его пределы, это сто процентов.
— Когда журналисты приходили в «Коммерсантъ», насколько легко они приспосабливались к вашим требованиям?
— Тут всё строго индивидуально. Кому-то было легче, кому-то труднее. Но надо понимать, что у Яковлева была такая идея, что нужно брать на работу не журналистов по образованию, а профильных специалистов и учить их писать по-коммерсантовски. Хотя сейчас у нас работает гораздо больше выпускников факультета журналистики, чем это было 20 лет назад. С чем это связано, я затрудняюсь объяснить.
— Широко известно, что «Коммерсантъ» всячески декларирует свою независимость от любого влияния извне, политического прежде всего.
— Это неоднократно подвергалось сомнению. Допустим, когда Борис Березовский приобрёл «Коммерсантъ», все говорили: «Ну, всё понятно!» — и через эту призму рассматривали все публикации. Потом то же самое было, когда «Коммерсантъ» купил Алишер Усманов. Но, надо сказать, выискивать следы влияния людям быстро надоедает.
Когда у издания есть чёткая формальная концепция, она уберегает от чьего бы то ни было влияния. У нас не может выйти заметка с заголовком «Кровавый режим Путина», равно как и с заголовком «Пусть Путин останется на 14-й срок». Ни одна, ни вторая заметка не пройдёт у нас по формальным основаниям: такие слова просто не пишутся. Даже если так по какой-то причине напишет автор, это прочтёт редактор отдела или главред, и они увидят, что написано не по-нашему. Всё равно как если бы заметку написали на иностранном языке. Вроде и на кириллице, но не понятно. Может ли у нас выйти заметка на болгарском языке? Очевидно, что нет. Так что человек, может, и слаб, но система — сильна.
Вы мне, конечно, можете припомнить, что в 99-м году была скандальная заметка о том, как Евгений Примаков не долетел до США, развернув самолёт обратно в Москву (тогда Штаты начали бомбить Белград. — «Часкор») . У нас вышла публикация, где действия Примакова подвергались осуждению. В редакции был скандал, который привёл к перестановкам в руководстве.
— Как смена собственников влияла на позицию «Коммерсанта»? Или это были чисто финансовые взаимоотношения?
— Всегда есть люди, которые хотят угодить новому хозяину. И тут возникает два вопроса: таких большинство? И есть ли среди них начальство? В «Коммерсанте» ни первое, ни второе условие не было соблюдено.
— Если говорить не о воздействии внешних факторов, то «Коммерсантъ» сам по себе меняется год от года или сохраняет тот курс, который был заложен 20 лет назад?
— Я сейчас как раз готовлю альбом к 20-летию «Коммерсанта» и листаю старые подшивки. В 91-м году Ельцин стал президентом России. Как вы думаете, на какой полосе был материал об этом событии? На восьмой из двенадцати. А на первой полосе — о том, как Октябрьский райисполком Москвы, который славится своим хорошим отношением к предпринимателям, подал в отставку в полном составе. Это был стандарт начала 90-х годов. И это уже давно поменялось: политика выходит на первых полосах. Не только потому, что поменялся макет, — поменялся сам подход: мы не играем в игру, когда деловая информация на первом месте, а всё остальное уже потом.
Хотя многое из того, что было заложено 20 лет назад, безусловно, сохранено. Другое дело — как это сейчас воспринимается. Раньше, при Ельцине, мы никогда не воспринимались как оппозиционная пресса. Объективная — и хорошо. При Путине, когда многие СМИ откровенно скатились к лизожопству, мы уже воспринимаемся по-другому.
Мне приходилось слышать о том, что «Коммерсантъ» — оппозиционная газета, а «Власть» — оппозиционный журнал. Мы-то не поменялись, поменялись наши координаты в информационном пространстве.
— То есть пока бизнес в начале 90-х только организовывался, для предпринимателей были важнее новости о райисполкоме, а потом на первый план вышла политика, поскольку она стала больше влиять на бизнес?
— Конечно, как только люди разбогатели, их стала больше интересовать политика, Дума, семибанкирщина. Бизнес прошёл путь от ларька до кремлёвской башни.
— Это и есть то, о чём так любит говорить Владимир Яковлев — о выращивании «Коммерсантом» своей аудитории?
— Это всегда вопрос, насколько пресса угадывает интересы аудитории и насколько она их формирует. И это касается не только СМИ, но и, например, мобильных телефонов. Они появились, потому что были востребованы обществом, или стали востребованы после того, как появились? Философский вопрос.
Беседовала Анастасия Алексеева, "Частный корреспондент".