Всем привет! Это подкаст «Мои-90е» с Мариной Гурьевой. Для героя сегодняшнего выпуска Ниссона Руппо, советского мальчишки из Люберец, дорогу в храм - синагогу началась в 90-е. При рождении ему дали фамилию матери Руппо для маскировки. Потому что быть евреем в советском союзе было стыдно. А в 92-ом году он с приятелями предлагал прохожим евреям на улицах Москвы потрясти пальмой, и тогда на второй день праздника суккот осознал что хочет помогать исполнять заповеди и сделал это делом своей жизни.
Можете Вы вспомнить конец 80-х? Где вы? Что вы? Чем вы занимаетесь? Чем вы живете?
— Да, я прекрасно помню конец 80-х, я живу в городе Люберцы Московской области, учусь в школе. То есть я очень много времени провожу в библиотеке, читаю фантастику, прихожу после школы сразу иду в читальный зал. Уже возникает еврейская тема, возникают какие-то знакомые или родственники, которые начинают уезжать за границу.
Когда Вы осознали себя частью еврейской культуры, частью еврейского общества?
— Я когда родился мне специально дали мамину фамилию не папину, потому что папина фамилия Едельштейн. И сразу понятно мамина Руппо она тоже еврейская, а кто об этом знает, непонятно. И смотрите, так уже так получилось, что я фамилию не поменял. Сейчас у меня уже дети носят фамилию моей мамы, не моего папы. Это уже следующее поколение. Они то что там евреем быть плохо знают только из наших историй. Они сами не сталкивались. Но как бы получилось, что так получилось, что фамилия по наследству досталась та, которую использовали, чтобы скрыть не папину, а мамину, чтобы скрыть национальность, хоть как-то, немножко скрыть. Но как у родителей в паспортах национальность не меняли, они были записаны евреями у них у обоих были еврейские отчества, потому что мама Ниссовна, папа Зямович. У меня с рождения был оба родителя евреи и у нас в классном журнале, там в конце была написана национальность, у всех детей написано рус,один — евро, это я. Хотя это сейчас я понимаю, что у нас там был Иоганов и Дяктошевы. Они, конечно, никакими русскими не были, не, ну как, у них кто то из родителей был армянин, папа армянин, мама русская, папа татарин, мама русская, но все были записаны русскими, но в люберцах вообще не очень знали что это такое, как-то особо не чувствовалось. Я пошел в школу в 85-ом году и где-то 88-ой год, это получается третий класс примерно. И я интересовался еврейской темой так, по детски немного, начинал думать в этом направлении.
Что дальше происходит в девяностые?
— Я уже в 92-ом году я начинаю посещать израильский культурный центр. Я сначала приходил к открытию, уходил с закрытием. Во время каникул. Мама еще во время молодости она была студенткой в 60-е, там молодежь пели, какие-то еврейские песни, там иногда чего-то там мацу бабушке возил и когда уже пошла перестройка и были больше еврейские театры, встреча там с какими-то израильскими представителями. Она тоже там поехала с подругами у синагоги встретиться. Я как-то с ней поехал на песах 92-го года. И там вдруг люди сказали, что у них там есть лишние билетики седер пасхальный, который проводился там в синагоге. И мы там на этот седер сидели там до того момента когда уже метро закрывалось. Там вначале есть хрен, мыть руки, а потом в конце там еду приносят. И вот мы уходили как раз еду заносили, высидели всю тяжелую часть, пока время дошло до еды пришлось уезжать.
....
Вы попадаете в лагерь. Какие впечатления? Что Вас поразило?
— Поразило. Это обычный стандартный лагерь, арендованный просто под это. То есть инфраструктура была та же самая как и в любом другом лагере, в котором я был, но при этом там были вожатые американцы, ребята сами, ученики американских иешив. Но там, конечно, было много всяких удивительных вещей.
Например?
— Там вожатые, они там на автобусах не ездят, они в Москву ездят только на такси. Это сейчас понимаю, что при том курсе доллара зачем при этих деньгах в автобусах толкаться и сколько их ждать, это все невозможно. Ну, а мы ездили на такси два раза в год: на дачу и с дачи. А они каждый день.
А там мы спросили, кого-то на вертолете катали, на воздушном шаре. Получилось, что на воздушном шаре я не прокатился. У них закончились деньги, когда моя очередь подошла. А на вертолете они почему-то решили, что я себя плохо вел. На самом деле я ничего такого уж не сделал.
А программа была какая еще? Из чего она состояла?
— С утра там была молитва, уроки торы, какая-то развлекательная программа и так далее.
На иврите или на английском?
— Все дети, практически, которые там были не знали ни иврита, ни английского, поэтому нет. Уроки на русском языке, молитвы повторяешь там за кем-то на иврите, какие-то кричалки там какие-то на иврите повторяли. И так там учились читать на иврите.
Вы прошли этот лагерь?
— Я не просто прошел его прошел. Это изменило всю мою жизнь. В первый день как только я попал в лагерь. Цицит я на себя одел, а я про это все читал в книжках, там иногда где-то видел это у людей прохожих у синагоги, на следующий день начал накладывать тфилин, такие коробочки на руку и на голову. На третий день я сделал обрезание.
Да ладно, в лагере прям?
— Конечно. На столе в комнате.
Почему Вы решили сделать это?
— Смотрите. На самом деле за несколько недель до этого я уже видел объявление в журнале, что делают обрезание. И я не знаю, что у меня вдруг случилось и стукнуло в голову: я же еврей, надо сделать обрезание. Ну в лагере сделал обрезание, потому что там подарили молитвенник, по которому я полился, сейчас он у моей мамы лежит. Поэтому был плюс в том, что я сделал это в лагере. Ну, конечно страшно было. Но там почти все сделали обрезание кто был. Я решил там что все, я хочу жить еврейской религиозной жизнью, исполнять заповеди. Это же полностью другой мир, абсолютно.
Вы принимаете это решение, Вам 14, соответственно. Вы возвращаетесь домой.
— Мама говорит: «Ну, хорошо, без проблем». Потому что я до этого очень много раз в жизни говорил, а после этого через 5 минут забывал. Ну, как вот то обрезание которое хотел сделать. Ну, ребенок, что с него. Мама, ну а вот я теперь буду так. «Пожалуйста,— говорит: не проблема», и пошла готовить еду. Приносит еду, а я говорю что не ем. «А, ну значит, что-то другое приготовлю». В начале 90-х и не кошерных продуктов особо не было.
…
Я пошел учиться в еврейскую школу.
Какую?
— В школу Куравского. Она тогда находилась на Архипова в синагоге, то есть там балкон никак здесь был, там он был буквой «П», по бокам шел. Получается внизу учились младшие классы, сверху, по правой стороне - старшие мальчики, по левой - девочки и там в середине секретариат, руководство школы. И там я проучился буквально 1,5-2 месяца и сбежал в ешиву. Конечно, это была трагедия для мамы в Марьиной роще, что ребенок не закончил 9 классов.
А почему Вы решили сбежать?
— Ну, вот я хотел целыми днями учить тору. Зачем мне эта школа там?
То есть Вы просто сбежали?
— То есть просто пошел в ешиву и сказал что хочу учиться и меня приняли, дали место в общежитии. И там пару дней спустя мама приехала выяснить. И директор нашей школы, мы там встретились там на лестнице: я, мама и директор школы. Директор школы вообще не знал, что я перешел ешиву. Но по скольку он сам был хасидом, то он конечно, хотел чтобы ребенок учился в ешиве, чем в школе. И он начал успокаивать. Потом уже когда все закончился он сказал: «Ну, ты бы мне хотя бы сказал что ты из школы ушел, я вообще не в курсе».
А это уже 90-е, это уже свобода.
Вы сами свои документы забрали?
— А там не нужны документы.
Серьезно? Вы просто пришли и сказали - я хочу?
— Ну, какие документы в ешиве? Она вообще никак официально не зарегистрирована была. Это просто люди сидят и учат просто сняли общагу. Ну что значит я бросил школу, это было 1,5 месяца до отъезда. А уезжали мы в Израиль и я говорю я здесь больше иврит выучу, это нужно. Ну вот мы с ней порешили на том, что в Израиле я поступлю ешиву, где пол дня учат талмуд, а полдня учат светские предметы, то есть я получу аттестат зрелости. И в общем приехали в Израиль в такую школу, а по скольку я не знал иврита, а у них все ребята, которые приезжали из России убегали, воровали. А тут приезжает мальчик, который молится, они были вообще в шоке что такое бывает. Они пошли мне навстречу и они просто дали мне классную учительницу, которая месяца 2-3 со мной просто целыми днями учила иврит.
А в каком году Вы уехали?
— Мы уехали 29 декабря 92. То есть это уже 93 пошел. Начинается Израиль, я вначале только учил иврит, потом потом еще немножко поучился в классе буквально месяц или сколько-то. И говорю маме: все, я хочу уйти в нормальную ешиву, учить целыми днями еврейские предметы. Мама поехала записочку к стене плача класть. Ну как бы их повезли на экскурсию к стене плача и она положила. Конечно, она специально не поехала к стене плача. Она положила записочку, чтобы я получил аттестат зрелости. А я продолжил учиться в ешиве, но в итоге я здесь в Костроме закончил вечернюю школу, вечерний университет заочно. Мама была довольна.
На самом деле она боялась кем я буду. А так я получил уже высшее образование, серьезный и уже работаю. Но один раз старшая сестра успокоила, переживала: «Ну смотри, у нас есть в семье врачи, учителя, инженеры, ну будет один из всей семьи раввин, тоже неплохая профессия для еврейского мальчика».
…
И сколько времени Вы провели в ешиве?
— Начал учиться с 93-го года, я только два года учился в младшей ешиве, потом три года в старшей ешиве. Три с половиной года, но из них в середине я помогал раввину в России. Я приехал в Нижний Новгород, где раввину на праздники. И так получилось, что остался на несколько месяцев, на полгода.
Что значит «приехал помочь раввину»? Это как выглядело?
— Дело в том, что в моем детстве слово «еврей» было очень стыдным. И я попадаю в 92-ом, когда вот в Марьиной роще там жил, в ешиву у меня ребята пригласили на осенний праздник суккот и он говорят: «Мы сейчас пойдем, там есть четыре вида растений, которыми надо трясти, пойдем по улице, будем предлагать прохожим евреям». Я говорю: «А как вы узнаете, что они евреи?». «Ну как, по форме носа». «Вы смеетесь, шутите надо мной?». «Пойдем с нами и увидишь». Пошел с ними. Они вышли там. Шли по Москве от Марьиной рощи до Бронной и на самом деле ко всем прохожим подходили, спрашивали «А вы не еврей? Давайте исполним заповеди?». А тогда в Москве на улице каждый двадцатый мог бы быть евреем. Тогда еще не все иммигрировали. Сейчас тоже не все уехали, но меньше. Но в Москве в начале 90-х процент евреев был высоким, можно было встретить евреев на улице, несколько человек. И тут, вау, мне слово «еврей» стыдно было произнести, а тут мы можем подойти к кому-то на улице и предложить пальмами потрясти. И меня это захватило. Вот это то, чем я хочу заниматься: помогать другим исполнять заповеди. Во второй день суккот в 92-м году вот эта мысль родилась. И вот 97-ой год и я вот 5 лет спустя или сколько там, прилетаем в Шереметьево. Я смотрю в окно, когда мы садимся и я вижу все такое серое, какие-то люди в серой форме. Просто это было больно глазам посмотреть в окно самолета при посадке, потому что вот этот апрельский снег уже тает, и вот эта вся грязь, такая весенняя, просто как в ад. Что это? Куда я попал? Трущобы такие. Меня здесь 5 лет не было. Что это? Все такое страшное. И все, мы поехали в Нижний Новгород, там была телепередача, на которую каждую неделю в воскресенье приходили в синагогу и в мечеть и снимали о всех религиях. И вот ты должен выступать перед телевидением. А я приехал, мне было 19 лет. И у тебя берут каждую неделю интервью. И потом через полгода они принесли касету с интервью. И я услышал свой голос, который был там, я услышал какой у меня был акцент и мне было физически больно ушам просто слушать. Я вышел из комнаты, за полгода в Нижнем это выправилось.
…
А кто ходил в синагогу в 97-м в Нижнем? Много людей было? На сколько много людей интересовались к этому моменту традициями?
— Были, там еще до нас были ребята, которые работали и привлекли много людей. Была группа группа молодежи, которые ходили. Был молодежный клуб и сейчас я с этими ребятами поддерживаю отношения, с некоторыми из них. И были какие-то дедушки, которые ходили три раза в неделю. Была какая-то воскресная школа, где несколько детей приходило. Кто-то там ходил, потому что там покушать давали. Не так было чтобы у нас был городской лагерь и мы там организовать какой-то там хлеб с вареньем, а там был какой-то корабль, на котором была какая-то еврейская программа. То есть целый корабль евреев плыл по Волге от какой-то организации что-то там организовали. У них там было не кошерное питание. Кто-то говорил: нас на корабле так хорошо кормили, а здесь дети хлеб едят с вареньем. А я вообще не понимал в чем проблема, я думал что хлеб с вареньем это вкусно. Это не такой лагерь, где они ночевать должны были. Они пришли утром, они позавтракали, поужинали, а мы им в обед дали перекус.
…
А в Нью-Йорк Вы когда попали? В каком году?
— Первый раз уже осенью 94-го года, потому что в 93-м мне не дали визу, потому что я еще не был больше года в Израиле и тем, кто был меньше года в Израиле выдавали не паспорт, а лессе-пассе, а американцы не хотели в него ставить визы. Дело в том, что в промежутке там Ребе умер, то есть я не увидел его живым. Ездил там на кладбище, в резиденцию. И это был момент не очень приятный.
А потом Вы еще несколько раз ездили в Нью-Йорк?
— Вообще все время, это сейчас из-за короны все остановилось.
А почему это важно?
— Суть хасидизма это связь хасидов со своим Ребе и когда ты приезжаешь в его резиденцию, в место упокоения, встречаешь заодно всех своих друзей там, мероприятия, это то, что дает духовную энергию, заполняет аккумуляторы, для того, чтобы потом дальше отдавать. Я первый раз попал в Нью-Йорк, мне было 18 лет. Я приезжал несколько раз туда, то есть на месяц. Ни разу не был там на Манхэттене и не видел не близнецы, не Эмпайр-стейт-билдинг, ничего. То есть ты приезжаешь и находишься в Ребе, когда я уже учился там год, мама не могла меня долго не видеть, она приехала туда и вот тогда мне надо было поводить маму и вот таким образом я попал там, увидел, забрался на близнецы до того как в них, разрушили и так далее.
Слушайте, а вот Вас это не интересовало насколько было важно в религию погрузиться, что вот этот внешний светский мир он как бы есть, но он как-то в параллельно.
— Я помню жил уже несколько месяцев в Нью-Йорке в районе Крайн Хайца, там живут только хасиды и афроамериканцы, сейчас есть уже какие-то хипстеры, тогда ничего не было. То есть люди с черной одеждой или с черной кожей, а были несколько афроамериканцев, которые приняли еврейство, у них была и одежда и кожа темная. И нас повезли на какую-то демонстрацию Израиль должен был отдать арабам что-то там территории. И мы поехали, нас повезли на демонстрацию куда-то там на Манхеттен в Централ парк. И мы приезжаем, я выхожу из метро и вдруг вижу обычных белых людей, не в хасидской одежде. И у меня шок, что в Нью-Йорке есть такие люди. То есть я уже не знал, уже несколько месяцев в Нью-Йорке там, в принципе не знал, что бывают такие люди.
....
И дальше? Когда Вы закончили обучение соответственно ешиве?
— Значит я проучился три с половиной года в старшей ешиве, потом еще в Нью-Йорке, там же резиденции Любавического Ребе и я закончил осенью 99-го года. Дальше я поехал на год в Москву. Там открылась такая школа для ребят с утра полдня религиозные занятия, а после обеда светские, эта школа месивта, я был там преподавателем.
А там преподавание шло на иврите или на русском?
— Там обычные дети, там один из Брянска, один и Ростова, они не знали ничего на иврите. Конечно все на русском.
…
Уже где-то там в середине 90-х думал чтобы стать посланником Любавичского Ребе где-то в СНГ. А в 92-ом году, когда я учился в школе, там очень маленькие классы были, если в обычном классе Люберецкой школы нас было 34 человека в классе, то там было по человек по 7 по 8.То естественно все старшие классы все вместе общались. Тем более что там по еврейским предметам были отдельные группы, которые не соответствуют классам, потому что ребята на разном уровне, то есть мы все были перемешаны и со всеми общались. Был один мальчик, который был все время в книгу погружен, я очень медленно читал и молился, он еще дольше, я приходил он уже молится, я уходил - он еще молится. Я с ним за эти пару месяцев, что с ним учились ни разу не пообщался, вообще не поздоровался , потому что он все время в книжке. И тут я живу полгода в Нижнем, иногда приезжаю в Москву, я приезжаю в синагогу на Бронной и прям у калитки там сталкиваюсь с этим парнем, его зовут Ури. И тут я первый раз в жизни с ним здороваюсь и говорю «Привет, как дела?». «Все хорошо, я сейчас ездил в Кострому, сейчас я делал чтение торы. Я в Костроме», я когда челюсть приподнял. Дело в том, что в 97-м году не было никаких тор, никаких меньянов, никаких крупнейших городах России как Екатеринбург или Новосибирск. Было четыре постоянных раввина — это Москва, Петербург, Ростов, Нижний Новгород, в который мы приехали в 96-ом году.
…
Решили первый раз послать ребят-учеников ешив по разным городам России, чтобы узнать вообще что происходит, потому что сегодня главный раввин России, а тогда он сидел в Москве и понятия не имел что происходит со всей остальной Россией. И взяли несколько пар учеников и послали по всем тем регионам, кого-то на Дальний Восток, кого-то там на юг. У нас был маршрут: Новгород Великий, Мурманск, Боровичи. В общем оставалось время и деньги, и в городах где мы не смогли связаться, там с Архангельском, еще с кем-то. И мы поехали Кострома, Иваново. Мы приехали сюда и были здесь, в этой синагоге на шаббат, я все здесь увидел, познакомился с местными. И потом вернулся в Нижний и на следующий шаббат, все приехали с кем познакомился в Костроме приехали в Нижний по своим делам и мы опять увиделись и так как я уже был с ними на связи.
…
А когда Вы тогда в Кострому то попали?
— Первый раз в 97-ом году, потом в 99-ом, в 2000 я поехал в Москву. Потом 2000-2001 учебный год я поехал в Донецк и там руководил уже младшей ешивой. Потом в Израиле я служил еще 5 месяцев. И вот уже в 2002 году весной я сюда приехал в Кострому, 18 лет назад, 18 с половиной.
Вы сами выбрали Кострому или как она оказалась?
— Я был у раввина и говорю хочу город в России. А потом крупные города разобрали в основном. Не, ну были еще относительно крупные. Вот Кострома, а здесь как раз уже сделали ремонт в синагоге, какая-то община, он приехал, увидел, он сказал что мы хотим постоянного раввина, здесь был временный раввин, который приезжал из Москвы пару раз в месяц. Есть еще другие варианты, но ты не захочешь. Я говорю, а какие? Владивосток и Биробиджан. Езжай в Кострому! И вот в общем я так оказался в Костроме и я так со всеми вещами из Израиля там в Шереметьево и газелью поехали в Кострому.
…
Глядя сейчас на 90-е Вы считаете для себя это десятилетие каким десятилетием?
— В моей памяти я могу описать конец 80, 90-е лучше чем что было в прошлом году и так далее. То есть для меня это были очень важные годы становления 90-ом году в Москве и в 97 -ом в Нижнем и там чем учеба, и конечно я очень погружен во все эти 90-е. Был Нижний Новгород еще в 98-ом году, я приехал с другим уже другом и я все время вспоминал как было в 97. И он говорит: «Ну, нельзя все время одними воспоминаниями жить».
Если одной фразой охарактеризовать Ваши 90-е, то какая фраза?
— Молодость, становление, воспитание.
Спасибо, Ниссон, огромное за беседу про предназначение, осознанное и реализованное.
Спешите почитать 📖 или послушать 🎧
Sound Cloud - https://soundcloud.com/my90s/
Apple Podcast — apple.co/2HkHLkV
Яндекс.Музыка — music.yandex.ru/album/9959512/