…Сердце болело. Оно, больше не желало послушно перекачивать кровь, а вместо этого плевалось ею. Ему казалось даже, что его спятивший в одночасье орган, о котором он раньше не задумывался, упрямо мотает из стороны в сторону головой, как непослушный ребенок, не желающий глотать очередную порцию каши. Сердце отказывалось работать, потому что – не зачем.
…Он помнил даже не ее, а зыбкий силуэт. Высокая, стройная, притягивающая взгляды мальчишек, Дашка была вдобавок еще и круглой отличницей. И непоседой, изводившей училок. И классной лыжницей, которую вечно зазывали на соревнования. А еще у Дашки был парень из их класса, Колька, тоже лыжник. Они здорово смотрелись рядом. А он, Сашок, был маленьким, вечно сутулившимся, вечно хохмящим шутом и троечником, корчившим рожи у доски. Учителя давно махнули на него рукой. Иногда ему казалось, что Дашка с Колькой так и побегут по жизни, как по идущим рядом лыжням, все время набирая скорость, а он сгинет, канет в небытие, все больше и больше сутулясь и уменьшаясь в размере, словно втягиваясь под землю.
Но, видно, у жизни на Сашку были свои планы – он закончил школу и, неожиданно для самого себя, поступил в институт. Он даже вырос, вытянулся за пару лет сантиметров на пятнадцать. Плечи сами собой раздвинулись, спина выпрямилась. Институтские спортивные секции отшлифовали и даже местами отлакировали внешность, добавив ей блеска и брутальности. Закончив институт, Санька женился. Спутница жизни оказалась пробивной и совсем не дурой. Тут очень кстати подвернулась перестройка с ее кооперативами. Замаячили неслыханные доселе перспективы. Дни проносились в шелесте долларовых купюр, жизнь пошла в гору настолько, что Сашка на полном серьёзе поверил в то, что счастлив. Пока при очередном переезде из старой, предназначенной на выброс, коробки не выпало то фото.
Оно было таким бледным, затертым бумагами, лежащими рядом, на нем уже почти ничего было невозможно разглядеть, и все же именно в тот момент он впервые почувствовал свое Сердце. Бум - с размаху ударило оно в грудь. Рука от неожиданности выпустила фото, и линялый листок отлетел в центр комнаты. В это время вошла жена, и он, словно выйдя из комы, бросился к фотографии и спрятал ее в карман. Потом, уже поздно вечером, убедившись после нескольких часов поиска, что это фото- единственная находка, он снова достал его. В голове засела пульсирующая боль. Дашка, в школьной форме - ее, видно, кто-то позвал в момент съемки, и теперь она смотрела на него из того далекого, невозвратимого детства, со своей удивленно-ожидающей улыбкой. Чего она ждала? Счастья, наверное. Он знал, что они с Колькой сыграли свадьбу, что у них двое детей. Он узнал об этом в день Колькиных похорон. Сашок был в Лондоне на заключении очередного контракта. О том, чтобы успеть на похороны, и речи не шло. Да и зачем? Он жил тогда, словно каждый день бежал спринт – выкладываясь на все 100. Множились заработанные деньги. Жигули цвета «перезревшей вишни» давно сменила череда сверкающих лаком иномарок. В квартире все блестело, хром и мрамор неприятно холодили при соприкосновении. Жена не вылезала из кожаных, супермодных вещей. Она так часто носила чужую кожу, что временами его подташнивало. Его вообще часто подташнивало от жены – когда касался рукой ее унизанных холодным металлом пальцев, когда в мысли вдруг врывался цокот высоченных каблуков и появлялось ощущение, что она цокает ими прямо по оголенному мозгу, когда видел ее холеные руки с огромными, накрашенными когтями.
Все эти годы он старательно стирал, выгрызал Дашу из памяти. Он даже поверил, что смог, забыл. Сложнее было убедить в этом свое Сердце. Каждый раз, каждый раз, когда звучало Дашино имя, оно спотыкалось, пропуская удар. Лицо его в этот момент становилось белым. В конце концов это заметила жена и заставила пойти к врачам. Это было глупо- в его случае медицина точно была бессильна.
…Он смотрел на Дашино фото и ему было стыдно. Он уже знал, что после смерти Кольки Даша с детьми жила очень бедно. Пока он менял машины, Дашка в одиночку с трудом тащила детей. Саша даже представить не мог, что это значит – выживать. Он давно уже забыл свое пусть и не голодное, но уж точно небогатое детство. Поношенная школьная форма, стоптанные ботинки. Он потом всю жизнь следил за тем, чтобы его обувь всегда была новой, всегда блестела. Последнее время к нему все чаще и как-то особенно безысходно приходила последняя строчка из любимого романа Стругацких, и вслед за его героем, он «в десятый, в двадцатый раз повторял про себя :„ с тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы…“» В эти минуты он слышал стон откуда-то изнутри, где было Сердце.
Бизнес разрастался. Появилась возможность уехать в Новую Зеландию. Жена сразу ухватилась за этот вариант и стала подготавливать отъезд. Сашка не сопротивлялся. Он давно уже не сопротивлялся, махнув на себя рукой. Со стороны они казались, да, впрочем, и были красивой парой - он с «благородной сединой», в сверкающих туфлях и отличных костюмах, она – словно картинка из модного журнала, такая же глянцевая и неживая. От их совместных фото его тоже тошнило. Суматоха переезда, новые впечатления, смена часовых поясов, налаживание бизнеса – начиналась прежняя жизнь на новом месте.
Каким образом в руке у жены оказалось то давнее Дашино фото? Он о нем совсем забыл-сначала с ним не расставался, бережно перекладывая из одного костюма в другой, а потом словно выпал в другой мир, в котором Даше совсем не осталось места, и фото исчезло. Чтобы найтись спустя годы, на чужом материке, а, найдясь, расставить все по своим местам…
…Жена держала перед его лицом бледное, истончившееся от долгой носки в нагрудных карманах Дашкино фото и орала. Он посмотрел на Дашу и вдруг сказал – «Привет»!«Привет -улыбнулась Дашка-ты чего так долго? А я тебя ждала». И давно молчавшее Сердце, пропустив один за другим два удара, вдруг ожило. Сначала спотыкаясь, словно забыв, как это здорово – работать для чего-то очень важного, оно заколотило Саньку в седые виски – ты понял? Ты вспомнил? Не забудешь? А разве можно забыть то, ради чего по-настоящему стоит жить?
Продолжение следует...