—Что с ним сделали эти двое?
—Какие двое?
Серафим Сергеевич тут же пожалел, что задал свойственный его ученой натуре уточняющий вопрос. В глазах Владимира Владимировича Синицы свирепело пламя, а воздух в столовой и до прихода полковника начинал отчетливо пахнуть керосином.
—Какие двое?! Ты что, идиот, Сергеич? — Полковник схватил ведущего научного сотрудника за воротник и ткань в руках война безвольно захрустела, — Или ты меня за дурака держишь?
—Владимир Владимирович, ну как можно, я же сердечник, — Взмолился Серафим Cергеевич, привычно не ощущая под ногами твердой почвы.
Полковник отпустил ученого, и пока Серафим Сергеевич вел переговоры со своим сердечным ритмом, Владимир Владимирович выудил из его нагрудного кармана таблетки. Положив могучую ладонь на плечо коллеги, полковник щелчком открыл банку с лекарством.
Запить таблетки Серафиму Сергеевичу было нечем, но доброте он отказывать не умел. Поэтому ученый покорно попытался проглотить пилюли, с тоской переводя взгляд со своей пустой чашки на дышащую паром кружку с чаем полковника.
—Ладно, панику отставить, — Полковник Синица был человеком дела и любимым делом у него было отставлять панику. Была ли тому виной груженая наградами карьера война или просто естественная особенность ауры Владимира Владимировича, но в присутствии полковника паника официально подавала в отставку, оставляя в качестве заместителя первобытный страх.
—Давай, профессор, генерируй идеи, — полковник хлопнул по Серафима Сергеевича по плечу и показал на жертву преступления, — может еще что-то можно сделать?
Серафим Сергеевич растеряно проследил за рукой полковника, сглотнул и пытаясь немного разрядить обстановку констатировал диагноз:
—Так а что тут сделаешь? — Неожиданно для себя хихикнул ученый, — это же перманентно.
—Ты у меня тут профессор юмора, мать твою за ногу?! — Полковник треснул по столу кулаком, — Это же твои придурки виноваты!
Владимир Владимирович отдернул китель, пытаясь взять себя в руки, но награды на груди напомнили о своей цене и характере человека, что их туда прицеплял.
—На моей же базе! В моей же столовой! Средь бела, хрен ему с маслом, дня! — Синица посмотрел сквозь клетку свежевымытых стекол. За окном столовой царила весна и безмятежно качались вишни. Это придало полковнику спокойствия и ясности:
—Под трибунал их отправляю, Сергеич, — хмыкнул полковник, — Будь они хоть сто раз наши лучшие спецы. А лучше лично расстреляю и сам под трибунал.
Будучи заслужено талантливым ученым, Серафим Сергеевич в своем тщедушном теле ухитрялся умещать несгибаемый стержень оптимизма, что и в этот раз пришел ему на помощь. На всякий случай Серафим Сергеевич еще раз взглянул в лицо жертве, а затем выдал спасительную гипотезу:
—Да почему трибунал? Может это и не наши. Может это садовник!
—КАКОЙ, ГРАБЛИ ТЕБЕ В СПИНУ, САДОВНИК?! — Взрыв в груди полковника заставил швы на плечах его кителя трещать, — Он в отпуске на материке!
—Ну а кто, если не садовник? — Выглядывая из-за подноса, дежурно вступил в исследовательскую полемику Серафим Сергеевич.
Привыкший действовать по обстановке, Владимир Владимирович забегал глазами:
—Может…, — Перешел на шепот полковник, — Может это был повар?
Коллеги с опаской взглянули на кухню. Аккуратно каталогизированные кастрюли, сковородки, ножи и громадных размеров расписная поварешка может и выдавали в своем хозяине психопата, но никак не преступника.
—У него ведь и мотив был, — Возвращая голосу уверенность, Владимир Владимирович вцепился и в без того терзаемый Серафимом Сергеевичем поднос, — Повар симпатизировал союзникам державы.
Ученый не желал расстраивать полковника, но привыкший любую теорию встречать со скепсисом, Серафим Сергеевич все же ответил:
—Так это ведь… хорошо?
Ноздри Владимира Владимировича раздулись, конечно, не шире границ его святой родины, но умудрились поместить в себя бездну не меньшего размера:
—КАКОЕ, ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, ХОРОШО, ХОРОШИСТ?! — Полковник треснул вырванный у ученого поднос об коленку, — МЕНЯ ЖЕ ЧЕТВЕРТУЮТ!
Пока впадающий в боевое безумие полковник иллюстрировал свою судьбу, разрывая на части остаток пластика, Серафим Сергеевич боязливо обернулся. Светлые очи жертвы преступления оставляли немой вопрос без комментария, что привычно не давало никакой уверенности в завтрашнем дне.
На полковника же смотреть без слез было нельзя — косая сажень в плечах война скукожилась, а поверженный стан Владимира Владимировича сигнализировал о полной капитуляции.
—Серафим Сергеевич, заяц ты мой четырехглазый, — Втянув воздух промолвил Владимир Владимирович, — Может все-таки твои эти двое? Ну, посмотри, что они с ним сделали. Ну, такое же только они могли сделать.
Отрицать очевидное ученому не позволяла степень. Идти на сделки с совестью не позволяла должность. И хоть Владимир Владимирович уже и не походил на полковника, уступать военному агрессору ученому не позволяла генетика.
Серафим Сергеевич закрыл крышку на таблетках и аккуратно вернул банку на стол.
—Я это сделал, Володя, — ученый выпрямился и отдернул рукава халата, — у меня и мотив был. Исторический.
—Какой, змеюка ты пригретая, говоришь, мотив? — Закатывая рукава, обнажил азартную улыбку полковник.
Упоенно качались на ветру садовые вишни. Нежилась в лучах весеннего солнца расписная поварешка.
На стене в столовой, с подрисованными перманентным маркером челкой и усами, висел поколениями несменяемый портрет.