— Как Вы решили стать фельдшером, почему не врачом? Что Вас привело в эту профессию?
Любой фельдшер мечтал стать врачом, скорее всего. Я просто хотел пойти в медицину, мне было безразлично куда. Исходя из своего характера, я подумал, что меня выпрут из универа (курсе этак на втором), поэтому я поступил в колледж после 11 класса. Мне хотелось побыстрее встать в строй.
— Мне кажется, в медицине есть какая-то особая атмосфера, возможно, даже романтика. Что Вас мотивирует в трудовые будни?
Романтику в медицине надо отыскать, как правило – это рутина. Врач узкого профиля работает с одной болезнью на протяжение многих лет, кроме нее он не видит ничего. Это одна из причин, по которой я пошел именно на скорую. Я романтику нашел в составе реанимационной бригады. Каждый день – это что-то новое, неповторимое. Моя мотивация заключается в том, что каждый вызов — это своего рода головоломка. Тут нет алгоритма, нужно постоянно шевелить мозгами, изучать что-то новое, делать одну и ту же манипуляцию по-разному и оценивать ситуацию.
Скорая – своего рода адреналин, новизна и невозможность оставаться на одном месте.
Еще одна из мотиваций для меня: я сразу вижу результат своей работы, именно в области своей компетенции. Мой пациент либо умер, либо выжил. Я могу оценить, как я отработал. Люди, которые, например, работают на кассе в «Пятёре» не имеют такой возможности. Я делаю что-то важное для людей, хоть и не очень часто.
Люди, которые работают в скорой, немного отбитые, поскольку смотрят на жизнь с чуть другого ракурса. Если спросить у фельдшера, что он думает о своем городе, он назовёт огромное количество параметров: где можно жить, где нельзя, где кто живет, в каком районе торгуют самогоном или наркотиками. Он видит все изнутри, у фельдшера иной взгляд на мир, ему бывает иногда трудно понять людей, которые работают не на скорой.
— Помните свой первый рабочий день? Каким он был?
Я попал на скорую еще до окончания колледжа. Если говорить именно про него, на первый вызов я попал на втором курсе. Огнестрельное ранение было моим первым вызовом. Кто-то по пьяни выхватил травматический пистолет и прострелил ногу своего знакомого. Никто никому ни о чем не заявлял, так сказать, бытовая травма. Тогда я понял, что нахожусь на своем месте и хочу развиваться в этом направлении. Если говорить про первый официальный рабочий день, он прошел омерзительно. Я съездил на повышенное давление около 15 раз и больше ничего не делал.
На бригаде существует иерархия – есть первый номер и второй. Я носил чемодан и давал бабушкам таблетки, которые мне говорили давать. На скорой я с 2013 года.
— Расскажите основные свои обязанности. А также, про обязанности тех сотрудников, которые работают вместе с Вами.
Есть стандарты оказания скорой медицинской помощи, которые периодически обновляются. Мои коллеги работают на линейной бригаде, их вызовы не связаны с состояниями, угрожающими жизни. Большую часть работы выполняют именно они. Линейки делают в 3 раза больше вызовов, чем мы. Я бы так не смог, скорее всего, уволился бы через год. Это сатанинская работа.
В основном, обязанности линейной бригады таковы:
- соблюдать алгоритмы лечения, стандарты;
- не косячить на вызовах;
У нас время на вызов ограничивается 1 минутой, т.е. через минуту мы должны быть полностью готовы к любой ситуации, в течение всех суток. Когда что-то забываешь положить в ящик или сумку, то, скорее всего, именно это понадобиться на вызове.
Мои обязанности, реанимационной бригады:
-обеспечить готовность бригады к экстренному вызову;
-обеспечить трудоспособность автомобиля, укладки;
-организация действий на месте вызова с МЧС (если пострадавших более одного);
Раньше давали книжечку, которая помешалась в нагрудный карман, в ней на каждый диагноз были расписаны определенные действия. Но не существует точного алгоритма. Все люди разные. Нужно включать голову и работать именно мозгами, не по стандартам. По стандартам – люди умирают.
Тут еще стоит вопрос о доверии внутри бригады, потому что обычно работают по двое, изредка – трое (если это спец. бригада и есть 3 номер). На мой взгляд должно быть абсолютное доверие к своему напарнику, потому что, если работать не по стандартам, а напарник работает по стандартам – возникают очень неловкие ситуации.
Мне кажется, необходимо формировать бригады исходя из психологического тестирования, как делают в МЧС или пожарных частях. У нас такого нет, поэтому бывают ситуации, когда дают напарника, с которым ты раньше не работал и 1 номер (старший бригады) одной рукой пишет карту, в это время следит за тем, что делает его напарник, а вторым глазом смотрит на пациента, оценивая риски и ставя диагноз. Это не всегда удобно. В этом плане мне повезло, я работал в одной бригаде с одним напарником в течение 4-х лет. У нас абсолютное доверие. Как говорится, хуже нет противника чем напарник – идиот.
— Какие у Вас были случаи в совместной работе с плохими напарниками?
Из плохих случаев – клиническая смерть в автомобиле, когда напарник начинает суетиться и не знает, что ему делать, до него не доходят команды и указания.
Лучшая бригада – та, в которой не нужно переговариваться между собой в присутствие родственников пациентов или других людей, тогда одного взгляда и кивка хватает, чтобы понять, что требуется от конкретного человека. Переговариваться в присутствие пациента или родственников – не совсем этично. От напарника очень многое зависит, от бригады и ее состава.
— Сколько зарабатываете? Довольны ли Вы своей ЗП?
Зарабатываю мало, работаю в МО, 30-32 тысячи в месяц получаю, это с надбавкой за стаж работы. В целом, мои коллеги получают порядка 50 тысяч с подработками - всего 240ч в месяц. Поэтому приходится искать подработки помимо основного заработка, иначе очень больновато по карману.
На моей подстанции уровень комфорта именно тот, который мне необходим, поэтому я не хочу переходить в Москву, как многие это делают из-за зп 60 тысяч. Я бы не видел свою семью вообще, если бы пошел работать туда.
— Хватает ли времени на обед? 24 часа довольно трудно проработать. Спите ли Вы в свободное от вызовов время?
На нашей подстанции диспетчеры кормят бригады, даже в моменты полной загрузки хотя бы одна бригада на станции обедает, минут 20, не больше. По поводу конкретного времени с 13:00 до 17:00 все бригады обычно уже пообедали, но не всегда.
По поводу сна – в последнее время редко удается, обычно – спим 2-3 часа. По договору у нас ставка без права сна. Есть право на отдых, но без сна, потому что время на выезд ограничено 1 минутой. Раньше можно было поспать 5-6 часов, сейчас редко спим больше 3-х. Каждая бригада находит свои лазейки.
Скорая помощь очень сильно отличается от офиса, мы в одном помещение 24 часа, 8-10 суток в месяц. Доходит до того, что даже, когда приезжаешь на День Рождения к коллеге видишь только тех людей, которые работают с тобой в смену, круг общения сужается до работы. Люди как-то хитрят, изловчаются, чтобы создать друг другу комфортные условия работы, но этого не должно быть по стандартам. Мы как одна большая семья.
Был у меня опыт, когда я работал на некоторых подстанциях, где диспетчер начинала готовить обед в 11-12 часов дня, потому что была куплена плита на общие деньги, в 13-14 часов дня нас возвращали, и мы кушали еду, которую приготовил диспетчер. Она прям борщи стояла готовила у плиты. Где еще это можно увидеть кроме как в скорой помощи? Не знаю, продолжается ли эта практика сейчас. Я ушел оттуда лет 5 назад, это было уже после введения ОМС. Такие забавные истории. Это не хорошие отношения внутри коллектива, это хороший коллектив.
— Остаетесь ли на работе, если вызов приходит за несколько минут до окончания смены?
Вариаций много, на некоторых станциях диспетчеры принимают вызов, но не забивают его в компьютер. За 15 минут до окончания рабочего дня вызовы не записываются и передаются другим диспетчерам, выезжает другая бригада. Для меня это непозволительная роскошь. Если в 7:55 поступает ДТП – я на него еду. Бывает, что смена приходит чуть раньше, они выезжают вместо меня, но под моей фамилией. Все зависит от станции, коллектива и смены. На мой взгляд, это не совсем правильно, если они накосячат – отвечать буду я. В случае ЧС мы может остаться на работе до 2-х суток, по необходимости. Бывало, что мы выезжали на вызов в 7:50, была необходима госпитализация в другой город и домой мы возвращались к обеду, т. е. 32 часа непрерывной работы.
— Вы работаете на одну ставку или добавляете рабочего времени? Бывает ли такое, что Вы работаете один, без помощников?
Раньше работал на полторы ставки стабильно, 10 суток в месяц. Сейчас ищу альтернативный заработок, помимо медицины. Я отработал полтора года один, тогда за это доплачивали. Было совмещение ставок и доплата за напарника, которого нет, 60% к окладу. Во многих регионах так работают до сих пор, на моей подстанции нет, т.е. можно работать одному, но сейчас за доплату 20% к окладу - нет смысла.
— Хватает ли Вам Вашего отпуска в 52 дня?
Я его рассматриваю как вариант подработки где-либо еще, потому что денег не хватает на полноценное путешествие. В целом, коллеги умудряются куда-то слетать, отдохнуть. Отпуска хватает.
— Есть ли штрафы? Какие они?
В муниципальных организациях есть такое понятие, как стимулирующие выплаты, они выплачиваются на усмотрение старшего врача или фельдшера. Их могут урезать, но их давно не платят, поэтому сейчас в муниципальных организациях штрафов нет. Человек может творить любую херню и не быть наказанным.
У меня был опыт работы на частной станции, которая работала со страховыми, если карта была неправильно оформлена, в ней помощь оказана не по стандартам, то нас штрафовали. Если страховые компании не оплачивают предпринимателю вызов, то он вычитается из зарплаты фельдшера, можно половину зарплаты просрать.
Медработников очень трудно за косяк призвать к ответственности, поскольку это очень закрытый коллектив. Даже когда дело передается в суд, то судмедэксперт, который выносит заключение, скорее всего был на одном курсе с человеком, который допустил ошибку на вызове.
В штате есть распи*дяи, которым нельзя давать ответственные вызовы.
Человеческий фактор многое решает, поэтому острые косяки не случаются, а если и случаются – их заминают на уровне полиции.
— Сколько в среднем вызовов приходится в сутки на одну бригаду? Какие дни самые тяжелые?
Линейная бригада, которая работает в очереди – выполняет свыше 20 вызовов за сутки, без сна с обедом 20 минут, они почти всегда на вызове, либо в автомобиле. Я работаю вне общей очереди, бывает 2 вызова за один раз, всего их в среднем 14.
В основном мои вызовы ДТП, где 4-5 пострадавших. В последнее время вызовов стало больше, бригада не отдыхает. Почти во всех городах не комплект штата, люди просто не идут на скорую. За последние 3 года уволилось человек 15, а пришло 4-5. На эту работу не идут, тут в целом нечего делать. Тяжелые дни – праздники. Есть даже четкие периоды, когда вызовов больше. Например, летом на СНТ или дачи приезжают москвичи. Мы обслуживаем район, станция перегружена, больше расстояние и время приезда на вызов. Вторая волна – начиная с Нового Года до марта, в 1,5 раза больше вызовов. С чем это связано – не знаю. Третья – праздники, вызовы из-за алкогольной интоксикации, ножевых ранений и прочее. Люди начинают вести себя очень глупо и добавляют нам работы. Еще периоды, когда происходит маятниковая миграция населения. Люди действуют неадекватно, пациенты с большим количеством хронических заболеваний, уезжая за 100 км от дома, не берут с собой ни документов, ни аптечек. Начинается «угадайка».
Чуть больше вызовов в выходные – прохожие вызывают скорые и реанимацию пьяным, которые валяются во дворах или наркоманам, когда пришел привоз в город. 30 вызовов на станцию есть, но это не чувствуется.
Население бухает по-свински и, если дельный вызов, когда реально нужна помощь обслуживается за час, то алкаша с интоксикацией можно катать полдня по больницам. Его никуда не берут, он нигде не нужен, вытрезвителей нет, бригада пытается его пристроить хоть куда-нибудь, даже бывали ситуации, когда мы прятали их в любой подъезд без домофона, чтобы он проспался. Алкоголизм – это прям наша беда.
— Встречались ли Вы с пожилыми людьми, которые каждый день вызывают бригаду, при этом будучи абсолютно здоровыми? Часто ли к Вам обращаются из-за скуки или ерунды?
Да, есть процент хронически больных пациентов, которые вызывают нас каждый день. Была история по поводу штрафов от страховой компании. Человек, который вызывает скорую, передается участковому терапевту, который выписывает лечение от той болезни, которая у него есть. Человек должен сам принимать таблетки и т.д., но вместо этого он вызывает скорую, 2-3 бригады за сутки. Такие существуют.
— Пользуются ли врачи и фельдшеры специальными таблетками плацебо для тех, кто каждый день звонит в скорую?
В укладке скорой помощи есть перечень препаратов, которые должны быть. Среди них плацебо нет, но есть транквилизаторы. Есть такие пациенты, которых закалывают нейролептиками, они спят сутки и в эту смену больше скорую не беспокоят. Просыпаются и снова нас вызывают. Их опять обкалывают. К сожалению, другого выхода нет.
Бабушки, которые живут одни и за которыми нет ухода, не получают агрессивное отношение от нас. Мы жалеем пожилых людей и детей. Мы видим человека, который вызывает нас просто от нечего делать, взрослого и здорового мужика с температурой 38. Такие люди получают самые болезненные уколы в задницу. Бабулям, которые не разбираются какие таблетки им пить, им все объясняют, расписывают и кладут на стол те таблетки, которые им завтра надо принять. Скорая не будет мстительно к ним относится.
Из-за ерунды вызывают часто, поскольку прогрессирует неграмотность населения. Линейная бригада может ехать даже по вызову человека, который расковырял родинку в 2 часа ночи, повышение давления до 140 при норме 130, они все равно выезжают, отказать пациентам нельзя. Слава богу, меня это не касается, я работаю в другой бригаде. ДТП, ножевое, пациент без сознания, клиническая смерть и падение с высоты – вот мои вызовы. Недавно появилась замечательная служба 112, где сидят диспетчеры не имея образования, они принимают все вызовы и пересылают нам. Там может быть что угодно, мелкая травма может оказаться 40% ожогом тела или пациент может быть мертв. Сейчас сортировка немного по-другому работает. Те вызовы, в которых что-то угрожает жизни пациента обычно принимаем мы, их всего от силы 20%.
— Расскажите самые стремные случаи с ДТП.
Вообще, наверное, это зажатие в ДТП. Таких пациентов нельзя вовремя госпитализировать в больницы, это всегда тяжело. Нам приходится ждать МЧС и обеспечивать жизнеспособность пациентов, пока их вынимают из машины. Бывают и фуры, которые въезжают в автомобили — это месиво.
У меня случалось, когда из кабины торчала только одна рука, на ней есть пульс, значит, пациент жив. А как помочь и что за травма – неизвестно.
Приходится переговариваться с ними, поэтому узнаем, что болит, что зажало. Пытаемся обеспечить жизнеспособность, пока работают спасатели. Бывает такое, что его зажало, а из-за зажатия нет кровотечения, стоит немножко отпустить металл возле него, он начинает кровить и умирает. Это надо предусмотреть.
Бывают ДТП зимней ночью в мороз. Спасателей нет, а мы, на федеральной трассе, ставим пациенту капельницы, ждем пока они прибудут. Бывает, что машина загорается, автобусы (где 15 с лишним жертв) и пылающие автомобили с детьми. Бывают разные случаи, стремные – в том числе. Мы к этому относимся уже как к работе. Моя подстанция находится близко к ж/д путям, поэтому ДТП – самое стремное, что может произойти. Бывало, что линейная бригада 1,5ч искала на ж/д путях голову пациента, потому что его надо опознать.
— Попадали ли Вы в ДТП во время работы? Что делает бригада скорой помощи, если попадает в аварию.
Попадал дважды в аварию. Первое, что делает бригада после ДТП – судорожно проверяет наркотическую кладку (не разбился ли морфин и фентанил), это самое страшное, что может произойти. Наши водители не всегда адекватно реагируют на сложившуюся ситуацию, нас могут избить. Мы ждем инспектора ДПС, составляем протокол. Все как везде. Если вдруг с пациентами, то приезжает другая бригада – принимает у нас пациентов и отвозит их в стационар.
— Обращались ли к Вам люди, в состоянии наркотического опьянения? Спасали ли Вы людей от передоза?
Передоз – один из самых популярных вызовов. Их довольно много, на укладке скорой помощи есть препарат налоксон, который блокирует опиоидные рецепторы. На героиновый или метадоновый передоз даже добавили отдельную позицию в ящик, чтобы их спасать. Все ограничивается одним уколом. Мы приезжаем на детскую площадку, где валяется героиновый нарк (возможно, ему вызвали скорую дети, что не редкость), один укол – он открывает глазки, встает и уходит по своим делам. Мы, по возможности, передаем данные в полицию, но это ни к чему не приводит, потому что после передоза у них мало что остается на карманах. Опять же, есть сезонность - ближе к концу осени завозят опиаты, и передозов становится больше. Летом их почти нет. Они часто умирают до нашего приезда.
— Умирают ли люди во время вызова? Какие самые распространенные причины смертей?
Самая частая причина смерти – тупость, в основном. Когда человеку плохо на протяжение 4-х дней и на 5 он решает вызвать бригаду, потому что ему совсем невмоготу. У меня за 7 лет работы – 1 смерть. Довести до приемника – еще не значит, что человек выживет. За первые несколько суток умирает половина пациентов. Вторая половина в течение года после клинической смерти. По разным причинам – инфаркт, инсульт, ножевое, огнестрельное, ДТП. Все вызовы, которые достаются мне, они всегда на грани. Я не могу положить человека на носилки, сесть на сидение рядом с водителем и быть уверенным в том, что ничего не произойдет с пациентом.
Есть ещё серьёзные осложнения по типу кардиогенного отека легких или тромбоэмболии легочной артерии, тогда нельзя ничего сделать, пациент по-любому умрет. Это самая частая причина смерти на адресе или в автомобиле.
— Нападали ли на Вас люди, которые обратились за помощью? Бывали ли у Вас вызовы от буйных пациентов?
Нападали, раза 3. Один раз ко мне вышел пациент с топором, этого пациента изначально даже не было в квартире. Он кого-то избил, к избитому вызвали нас, и пока мы были на вызове, виновник происшествия был отпущен сотрудниками полиции домой. Он пришел, увидел нас, схватил топор и кинулся. Мы с напарником чудом остались живы - мужчина, валяющийся на полу, вцепился пациенту в ноги. По нашей машине лупили топором, а мы закрывались внутри. Нас бы просто порубили.
Один раз меня сотрудник полиции броником закрыл, на меня кинулся пациент с ножом в психозе.
Бывало, что наши сотрудники применяли травматический пистолет против пациента. Агрессивных много.
В полицию мы не заявляем, смысла нет, но больше волокиты, показания и т.п. Я уже задумываюсь: «Не носить ли мне с собой травмат?». Хрен знает, оправданно ли это, можно и присесть в случае чего.
Буйные пациенты – это пациенты с психозом, не важно какой этиологии. Бывает такое, что психоз с направлением от психиатра на принудительную госпитализацию. Мы приезжаем с сотрудниками полиции и любыми способами отвозим пациента в психиатрическую больницу без его согласия. Но такое случается не часто. Бывает такое, что сотрудники полиции, разбираясь с пациентом с психозом, вызывают нас, а пациент говорит, что не будет с нами разговаривать в присутствии сотрудников полиции. Приходится выставлять сотрудников полиции за дверь и оставаться один на один с ним, разговаривать, выяснять анамнез. На нас они реагируют нормально, если вовремя найти к ним подход.
Есть мнение, что на нас нападают в попытках отнять наркотическую кладку. Я до сих пор жду такого вызова до сих пор жду. Нет ничего проще, чтобы оставить чемодан на вызове, выйти за дверь и вызвать сотрудников полиции.
У нас есть один пункт в трудовых обязанностях - мы имеем право не подниматься на вызов, если мы предполагаем угрозу для своего здоровья и жизни. Если на вызове ножевое ранение и нет сотрудников полиции, мы имеем право дождаться их. То же самое касается огнестрела. Исходя из стандартов, моя жизнь оценивается выше жизни пациента, которому я оказываю помощь.
— Что Вы обычно делаете, если человек умирает на вызове или в машине?
После констатации биологической смерти – мы отзваниваемся сотрудникам полиции и сообщаем адрес, где нас уже нет, и они описывают тело, либо приезжают к нам, если смерть случилась в скорой помощи.
— Часто ли получаете от пациентов подарки? Берете ли деньги?
Когда начинал работать довольно часто пациенты дарили подарки. Как ни странно, их всегда суют цыгане. Я не беру деньги на вызове. В основном, бабушки суют сотку или две на вызове в карман, но мы не берем. Они остаются в прихожей или на комоде. Для меня эти 200 рублей погоды не сделают, а для нее это лекарство, которое я ей порекомендовал принимать. Бывает такое, что мы находим деньги после вызова, в чемодане или в одежде, но не часто. Брать деньги у пациентов – может выйти нам боком, мы этого боимся. Есть любители помахать с порога подъезда тысячной купюрой, но никто за ней не пойдет, конечно же. Спокойствие дороже.
Очень приятно, когда пациенты уже после вызова, на котором мы спасали людей, встречаются нам на улице. Мои коллеге курьер принес огромный букет цветов в ее смену, через 2 недели как ее пациент выписался из больницы. Это очень приятно. Деньги не запоминаются, а такие приятные подарки запомнятся на всю жизнь. Встретить пациента, которого ты спасал на вызове несколько месяцев назад, особенно, когда он тебя узнал – очень классно. Ради этого стоит работать.
— Назовите самых запомнившихся пациентов.
Самые запоминающиеся пациенты – дети в клинической смерти. Более острого ничего нет. На любой подстанции, в любой бригаде дети на особом счету. Это человеческое отношение. Бывало такое, что мы приезжали к детям, которые на грани. Потом люди, которые работают 10 лет, сидят на подстанции и в слезах описывают карточку на ребенка, которого они не смогли спасти. Это запоминают не только они, но и вся подстанция. Слава богу, я с таким не сталкивался.
Бывают случаи редких заболеваний. Я однажды нашел на ЭКГ Синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта. После вызова кардиограмма ходит по рукам, все смотрят и изучают, потому что ни у кого такого не было. Старший врач показывает и пытается донести другим опыт, чтобы коллеги в случае чего не растерялись.
— Возможно ли сейчас будучи студентом медвуза подрабатывать фельдшером?
Насколько я знаю - да, студент может работать фельдшером, с 4-5 курса. Как правило, это происходит, когда фельдшер, уже имея работу, поступает в универ. Но я не знаю, какая нужна сила воли, чтобы все это вынести - 4 года в колледже, 5 в университете и 3-4 года ординатуры. Я работал на скорой еще не имея диплома, это возможно в условиях острой нехватки кадров, который сейчас есть.
— Может ли бригада скорой прийти на вызов пешком, если нет машины? (Почему нет?)
Машина есть всегда. Из переносного оборудования у нас чемодан и электрокардиограф. В автомобиле у нас все растворы для капельниц, электроаспиратор, аппарат ИВЛ, запас кислорода, противоожоговая кладка и дефибриллятор. Если мы попали на вызов к человеку в клинической смерти без машины – мы его не спасем. Родственники не оценят, что мы решили по своей инициативе прийти, потому что на машине дольше. Они напишут жалобу, а по нашей вине умер их родственник.
Бывало, что я ходил к детям на вызов по сугробам, потому что машина вязла и не могла проехать. Несколько раз ходил с чемоданом на вызов в соседний от подстанции дом. Автомобиль – это наш процедурный кабинет, без него мы теряем половину своих возможностей. Если вдруг автомобилей меньше, чем бригад, то работает столько бригад, сколько есть автомобилей.
— Какие «манипуляции» с пациентом можно выполнить в машине скорой?
В присутствие пациентов на вызове – ограниченное количество. В машине – все, особенно, если закрыты двери. Можно в алгоритмах посмотреть, есть врачебные манипуляции, есть те, которые выполняет медперсонал. Они очень разные. Есть внутрикостные инъекции, которые делаются прибором, похожим на шуруповерт. Сверлим кость и туда ставим капельницу или инъекции.
Интубацию трахеи можно проводить только в машине с закрытыми дверьми, потому что это врачебная манипуляция.
— Всегда ли хватает медикаментов?
По поводу медикаментов – бывают перебои. Это может быть связано даже не с нашим начальством. У нас был перебой с налоксоном, потому что предприятие закрылось на полгода, не было сырья.
Бывали и абсурдные ситуации, на подобие – нет перчаток. Сейчас все более-менее нормально, но аппаратура – все равно дерьмо. В России сделали замечательный дефибриллятор – «Ксион», который в случае неправильного наложения, сжигает к херам проводящую систему сердца, зато с пациентом можно больше не морочится. Был Американский дефибриллятор «Зол», который работает при меньших джоулях, но допускает промахи. Им я лично заводил пациентов, а нашей аппаратурой – нет. Может дело случая, а может просто собрано из жопы.
— Угоняли ли на вашей памяти машины скорой?
Это невозможно. Водитель не поднимается на вызов, он в автомобиле находится. На станции скорой помощи мало людей, обычно никто даже не знает где она находится в городе. Все считают, что она у больницы, а это, как правило, отдельное здание.
У меня один раз какие-то алкаши сперли детскую реанимационную кладку, когда я на вызове был. На этом все.
— В чем отличие неотложной помощи от экстренной?
Отличается временем прибытия на вызов. Экстренная помощь – доезд должен занимать не более 20 минут на вызов. Неотложную помощь можно ждать до 3-х часов. Отделение неотложной помощи есть даже при поликлиниках. Это терапевт, который приходит с одним тонометром и выписывает лечение для гипертонической болезни.
— Как работает посмертное донорство органов? Если, например, умерший, к которому вас вызвали, имел донорскую карту.
Я ни разу не видел такую карту и ни разу не встречался с такими случаями. Видимо, это не для России.
— Лучше и интереснее было быть медиком, когда не ввели электронику в медицину? Почему на документацию стали тратить 70% рабочего времени? Сейчас же всю документацию можно оформлять в электронном формате. Ухудшила ли сертификация работу?
Все систему просрали, вообще всю. До ОМС фельдшер имел практически бесконечные возможности оказания помощи пациентам. Сейчас все в строгих рамках. Выдали планшеты, ввели электронные карты вызова, сделали какую-то коллаборацию со службой 112. Это все не идет на пользу. Мы связаны полностью, а улучшений никаких. Я видел, как было до системы ОМС и как стало после. Стало действительно хуже, и хочу сказать, что говорю это, не как какая-то бабуля с любимым слоганом: «Раньше трава была зеленее». Хуже становится с каждым днем. Последние 3 года все значительно ухудшается.
Все зависит от того, каких пациентов сегодня любит Минздрав. Если введена программа сосудистых центров, то мы лечим инфаркты и инсульты, а на остальных нам должно быть насрать. Если сегодня важна статистика по Ковиду – то на инсульты нам насрать, и мы сидим 6 часов и ждем компьютерную томографию пациента, жизни которого ничего не угрожает. В это время случается ДТП, и туда едем не мы, а линейная бригада.
— Как Ваша работа влияет на психологическое состояние, какая профдеформация?
Профдеформация адовая, я не буду касаться своеобразного чувства юмора – это отдельная тема. Я стараюсь не разговаривать о работе дома, потому что шокирующие других людей вещи могут казаться мне забавными, хотя они такими не являются.
Иногда пропускаешь вызов через себя. Попадались инфаркты и инсульты в 25-27 лет. Я сижу и думаю: «Может и мне тоже уже пора?»
Рано или поздно на*бнет. Как-то по-другому на жизнь смотришь. Иногда знакомые говорят мол: «Нога болит, надо к травматологу сходить», а ты вчера на ДТП ездил, где человека напополам разорвало.
Становится наплевать и на себя. Если спина заболела, думаешь: «Ну и хрен с ней». Все стирается. У людей есть понятие горе, когда зарплату в неполном размере выплатили, а ты видишь человека, который с 15 лет с травмой позвоночника в кровати лежит, а за ним мать ухаживает – это горе. Или человек, который из-за взрыва газа потерял слух и зрение – тоже горе. По сравнению с этим даже потерянная конечность – сущий пустяк. Очень сложно относиться к заболеваниям близких нормально. Я всеми способами стараюсь избегать лечения близких людей, потому что в такие моменты я необъективен. Мне приходится отправлять их к специалистам, в которых я уверен. На сколько я знаю, такая профдеформация у всех моих коллег.
— Посещало ли Вас когда-нибудь желание уйти из скорой помощи и устроиться на другую работу?
Примерно каждые сутки, и я сейчас над этим работаю. Меня не очень радуют перспектива упасть после удара топором. Это при том, что скорой помощью я прям болел, был одержим работой еще до окончания колледжа и первые 3 года работы. Сейчас все перегорело.
— Почему так печально? Нет повышения квалификации?
Нет путей развития, ты остаешься всегда на одной и той же ступени, еще и стандарты.
Руки связаны, нужно работать головой, а работать головой не рентабельно, нужно работать по стандартам.
Гробить пациентов в угоду статистике, вот и все. Плюс выгорание, есть психологические проблемы из-за сложных и конфликтных ситуаций на вызовах. Никаких психологических служб нет. Бывают вызовы ж/д травм, когда просто собираешь фрагменты тела по путям. Поделиться об этом не с кем, на работе нет времени, а домой нести нельзя, потому что люди совсем другие. Это ни к чему знать простым людям, которые не причастны к медицине.
— Вы видите хотя бы какое-нибудь развитие для медицины в РФ? Научный прогресс ведь тоже двигается.
На мой взгляд единственные пути развития – генетика и иммунология. Любая другая отрасль отмирает в связи с естественным отбором.
Не могу точно сказать есть ли развитие в России. В рамках того пути, которого мы придерживаемся сейчас – вряд ли. С каждым годом все хуже, и еще несозревшими кадрами заполняют дыры в приемных покоях, на скорой помощи и в стационарах. Эти люди не имеют ни нужной квалификации, ни знаний, ни навыков. Контингент тоже не делает работу проще, любого молодого специалиста осаживают пьяное быдло, которое пришло в приемный покой ночью. После этого не хочется помогать людям. Возможностей много, есть аппаратура, есть институты, но за все это начальство бьет по рукам.