Евгений Читинский
Начало книги здесь
Глава сорок пятая
22 июня 1941 года. Штабс-капитан Бунин и бросок ножа
Чужак с повадками типичного урки медленно приближался, скалился, изображая улыбку. На нем был черный, не по размеру большой пиджак, довольно приличный, даже франтоватый, и широкие штанины, которые впору носить только грузчикам, заправленные в разношенные сапоги.
Пётр держал мушку прямо на лице его этого типа, чтобы тот ощутил взгляд дула, чтобы прочувствовал опасность смерти, чтобы испугался. Стрелять в человека страсть как не хотелось. Не так он себе представлял, как будет убивать врагов.
Урка (а Петр мысленно его так уже окрестил) тараторил без умолку, понятно, что заговаривал зубы:
- Товарищ, да пойми ты, что мы сами, можно сказать, из-под смерти вырвались. Немцы из пушек-то как стали палить, как всё кругом стало взрываться-то, ну тут мы и подумали, что настал наш смертный час, ан нет, нашлись добрые люди, помогли из города бежать, путь-дорожку показали, да вот беда, жратвой не сподобились нас снабдить, да и оружие бы раздобыть в такое опасное время не мешало бы, да маслят!
- Чего? – не понял Петя.
- Патронов! Мы же свои, советские, мы хотим, так сказать, показать трудовому народу, на чьей мы стороне. Все как один! В общем, счас позову Злого, он тут политику такую разведет, любо-дорого послушать. Мы все как один народ, на борьбу с врагами подымемся! Родина оценит наши подвиги и всё нам простит!
Урка тут заулыбался еще сильнее, оглянулся на своего напарника. Петя автоматически тоже посмотрел на второго типа, и тут урка вдруг неожиданно снизу, без замаха, метнул нож, невесть как появившийся из рукава большого черного пиджака.
Но еще раньше сбоку раздался револьверный выстрел. Петр машинально тоже нажал на курок, бабахнула его винтовка. Воровская финка больно ударила красноармейца сантиметров на пять ниже шеи. От боли померкло в глазах. Но он успел увидеть, как урка откидывается налево. Наверное, потому что справа в виске у него была рана от пули. Небольшая, но с противоположной стороны был полный взрыв мозгов.
И тут же раздался грозный крик, вибрирующий стальными нотами:
- Стой, падла, ухо отстрелю!
«Почему ухо?» - успел подумать Пётр, пытаясь вздохнуть, но горло упорно не хотело принимать воздух.
Тут раздался еще один выстрел и тонкий такой скулеж побитой собаки.
- Где третий? – стальной голос адресовал вопрос скрючившемуся и катающемуся по земле от боли типу, который левой рукой зажимал ухо.
Пётр все еще мог осознавать окружающую действительность, и даже почувствовал липкую кровь, которая неприятно растекалась по груди под горлом. Он упал на оба колена, а затем сел, что называется, на пятую точку, но винтовку по-прежнему держал. Вот только сил перезарядить её уже не было.
- Где третий? - снова спросил стальной голос.
«А я уже никто? На меня уже не обращают внимания? Я же еще не умер! Я еще всё понимаю!» - сознание Пети Сидорова еще цеплялось за эту залитую утренним солнцем зеленую поляну, окруженную белоствольными красавицами березами. Глаза еще видели ясное голубое небо и белоснежное легкое облачко на нём.
- Где третий? Говори, иначе отстрелю другое ухо! Только теперь полностью!
Корчащийся от боли человек показал куда-то в сторону свободной рукой.
Тот же зловещий голос громко крикнул:
- Слышь, выходи, разговор есть! Ты политический? Как там тебя звать, Злой? Это ты им рассказывал про то, что Родина простит? Считай, что уже наполовину простила!
И тут Петр вдруг смог вдохнуть! Это же какое счастье было, глотнуть свежего чистого утреннего июньского воздуха!
Какая-то тень заслонила солнце, и он увидел руку, сжимающую бандитскую финку.
- На, держи! Твоя! Не докрутилась!
И тут Петр увидел холодные серые глаза со змеиным парализующим взглядом. Ему стало плохо, голова закружилась.
- Солдат! Ты мне сейчас нужен! На вот, прижми! – и капитан НКВД сунул в руку Петр ватно-марлевый тампон. - Прижми к ране. Лезвие просто сковырнуло часть кожи с мясом! Не докрутилось! Так что жить будешь!
А ведь действительно, урка долго подбирался на выгодную, убойную дистанцию ножевого броска, пряча нож в длинном рукаве пиджака. Лезвие лежало на указательном пальце на длине 1/3 от «щучьего острия», большой палец давил на клинок сверху, и тот, зажатый в ладони рукояткой вперед, в самый последний момент броска должен был, словно качнувшись на перекладине качелей, или довернуться как нужно, или не довернуться. После того, как револьверная пуля попала в висок, мозг не дал команды додавить большим пальцем лезвие, поэтому жало ножа не довернулось, а лишь вывернуло из Пети часть его тела. Крошечную. Да еще спасли кости ключицы. Но удар был силен и болезнен.
Петр схватил санитарный тампон и приложил к ране левой рукой. Правая придерживала винтовку, вернее, он опирался на винтовку, чтобы окончательно не упасть.
Тут из кустов показался третий. Он был повыше ростом, чем его подельники, и лицом красивее, благороднее. В общем, чувствовалась другая порода человека. Увиденное вполне удовлетворило штабс-капитана Бунина, и он махнул револьвером в сторону поскуливающего типа.
- Перевяжи этого Рваного! – и кинул пакет бинта.
Высокий молча посмотрел на капитана НКВД, на красноармейца, зажимающего тампоном рану на груди, и спокойно стал перевязывать своего подельника.
- Слышь, Фока, не ной, тут всего-то царапина на ухе.
- Больно!
- Потерпи!
- Как меня теперь девки любить-то будут с рваным ухом?
Бунин, стараясь делать вид, что твердо стоит на ногах, опять повел дулом револьвера.
- А теперь моего солдата перевяжи! – капитан ногой выпнул трехлинейку из рук Сидорова, и тот упал на спину, потеряв сознание.
Продолжение здесь. Гл.45 "Штабс-капитан Бунин начинает свою игру"