Говоря более подробно о творчестве Марии Метлицкой, не могу обойти вниманием одну из его центральных тем — жертвенность, страдание и всепрощение, которые поданы в ее книгах так, что на ум приходят только слова «каждый сходит с ума по-своему».
Квинтэссенцией таких убеждений является повесть «Самые родные, самые близкие», которая по сути представляет собой один сплошной монолог этакой «Обычной Русской Женщины». Она дважды разведена, хлопочет вокруг двух дочерей, одна из которых ее ненавидит и презирает, двух внуков, мутного зятя и престарелой больной матери, и редким утешением для нее являются письма-исповеди к подруге, давно живущей в другом городе. Вот кульминация такого письма: «Да и вообще – вот что у меня плохого, а? Руки, ноги работают, голова на месте. Мама жива, девки здоровы. Внуки прекрасные. Чудные внуки, сплошная радость. Квартира своя, дом приличный, соседи чудесные. Работа. Отличная работа, между прочим! А коллеги? Да мечтать о таких! И в кафе позволяю себе сходить иногда. Ну чем не жизнь? А я все ною! Прости. Все, взяла себя в руки и – радуюсь!»
Не пленитесь иллюзией, что речь идет об умении извлекать свет и тепло из маленьких повседневных радостей. Нет, имеется в виду то, что жизнь — не дар, а тяжкий труд, и если руки, ноги и голова работают, то и вовсе нечего ломаться и кивать на какие-то там душевные боли типа усталости от обстановки в доме, которая скоро начнет искриться без спички.
Что характерно, все остальные члены семейства к своим потребностям относятся вполне уважительно. И речь не только о хлебе насущном, но и о новом планшете для той самой дочки-стервы, которая считает мать неудачницей, но деньги на планшет берет у нее, а не у успешного отца и его пассии. Причем слово «новый» подразумевает, что был и старый, и тоже ясно откуда…
Но главная героиня, что очень часто бывает у Метлицкой, будто родилась с убеждением, что она существо низшего порядка. И чуть-чуть дав слабину — пожаловавшись в письме подруге, которую давно не видела в лицо, - мгновенно стыдится, будто сказать правду о дрянных родственниках и ненормальной жизни неприлично, а вернее, противоречит некой служебной этике. По факту она определила долю безответной домашней рабыни и кормилицы, не ведающей ни женской любви, ни страсти, ни мечты, ни амбиций, как свой ранг, но одновременно в ней еще трепыхается самовнушение, что это нормальная семейная жизнь. Понятно, что иначе она просто сойдет с ума от убожества своей жизни, которую расценивает как полученный в аренду инструмент для службы.
Вот и идет в ход не то тренинг, не то молитва, а по факту — лоботомическое вбивание себе в рассудок этих мантр: не ной, бери себя в руки, радуйся, потому что иначе многочисленная (по нашим временам) семья помрет с голоду, открыв, что котлеты не растут на деревьях и суп не течет из-под крана. А вовсе не потому, что самой героине хочется радости: между строк видно, что ей хочется удавиться, но нельзя.
И все же эту повесть я порекомендую к прочтению тем, кто интересуется Метлицкой, так как в ней есть несомненный плюс - ошеломляющий финальный твист, показывающий, что даже последний столп веры главной героини в человечность — дружба всей жизни — является обманом. По большому счету, вся основная часть повести — то, как видит она, а концовка — то, что есть на самом деле. Но больше я подобного у Метлицкой не припомню: банальность и предсказуемость остаются ее главным слабым местом.
В другом произведении, рассказе «Бабье лето», сия наука изложена почти точь-в-точь, только с большей прямотой: «Это каких таких радостей ты захотела, детка? В твои-то пятьдесят? Уймись и радуйся, что ноги носят, внук здоров, семья какая-никакая и есть небольшие радости». Да, заботясь лишь о том, что «ноги носят», люди зарабатывают инфаркты и онкологические болезни, «какая-никакая семья» всегда рано или поздно разваливается и о радостях, даже о «небольших», к пенсии приходится забыть. Но кого это должно волновать? Кто ты в масштабах Вселенной, то бишь семьи и государства?
Эмоциональному читателю вроде меня такое иногда тяжело выносить, и лучше всего смириться и читать подобные книги с точки зрения исследователя-натуралиста, не задевая душу и нервы. Но это не всегда получается. Особенно у Метлицкой раздражает ее эксклюзивный типаж - «хороший человек» с массой восклицательных знаков. Куда же русскому писателю без «луча света в темном царстве»? Проблема только в том, что на поверку все эти «лучи» дают одну копоть и гарь.
Помимо упомянутых «Самых родных...» и «Бабьего лета», можно припомнить и жен-подвижниц из повестей «Цветы и птицы» и «Верный муж», Эллу из урезанной семейной саги «Кровь не вода», Матильду — главную героиню одноименного рассказа. Две последние — это вообще издевательство над здоровыми понятиями о морали и милосердии, карикатура на святых мучеников. Их судьба еще хуже, чем у Любы Романовой, которая все-таки боролась за СВОЙ брак.
Эти всецело заняты чужой жизнью - настолько, что девственницу Эллу тошнит, когда «залетает» ее обожаемая двоюродная сестра, Эмма. Так проходит и вся жизнь, которая по сути есть только у Эммы - кавалеры, любовники, друзья, вечеринки, путешествия, браки, одежда, дом, сад. А Элле достаются лишь огрызки, которые тоже по недоразумению названы жизнью. И финал, в котором они действительно остаются одни на белом свете, наверное, должен вызвать светлое умиление. Элла к этому моменту отвергает мужчину, чтобы не мешал самолично ухаживать за спятившей и обездвиженной «сестренкой», выскабливает ребенка, ибо Эмма определила для нее уход за общими стариками как главное предназначение в будущем. Но это все мелочи, главное, что они, «сестры», есть друг у друга, «всю жизнь, до самой березки» - и Элла доживает свой век, кудахча над Эммой. А посторонние смотрят и восхищаются: «на таких все и держится!»
А позвольте спросить, на каких «на таких»? Эта несчастная Элла, как и Матильда, тоже положившая жизнь на счастье сестры и получившая «в наследство» обязанность тащить на себе ее семейство, - банальные жертвы стальных зубов своего времени, глупой и жестокой системы уравнения, обесценивания и культа нищеты как благородства. Ладно еще со стереотипом «семьяэтосвятое» - он и поныне здравствует. Хотя в «Кровь не вода», по-моему, сакральный смысл придается даже не генам, а тому, что «сестрички» появились на свет в результате «альковных пересменок» их родителей, у которых в молодости была на это дело общая комната. Родство, заключенное на небесах, не иначе…
Наверняка найдутся те, кто с пылом возразит: женщины типа Эллы и Матильды просто очень хорошие люди, которые думают о других больше, чем о своем удобстве, просто мы в это циничное и потребительское время очерствели и перестали их понимать.
Отвечу: да не хорошие они люди. Что они, в конце концов, еще сделали хорошего кому-либо кроме тех, с кем связаны генами как присягой и уставом? Хороший человек — это тот, кто способен поделиться с более слабым своими лучшими ресурсами и энергией. А здесь показаны очень слабые люди, которые не нашли другого пути в жизни, кроме прислуживания и поклонения более сильному. Да, как ни парадоксально, но Эмма, которой уже надо менять памперсы и вытирать слюну, все равно остается сильнее Эллы как личность, у нее есть прошлое, воспоминания, поступки, характер. И та никуда не может себя больше деть кроме как прилепиться к родственнице, подпитываясь ее энергией.
Но героини Метлицкой ни за что не сознаются, что раболепие перед властной и наглой родней (как вариант — самодуром-мужем) в их собственных глазах не что иное как оправдание своего никчемного (по их мнению) существования. Больше-то ничего им автор не дал: ни красоты, ни особых умений, ни интересных мыслей, ни внятной цели. А окружение, в лице семьи и государства, усиленно питает такие убеждения, так как заинтересовано в существовании тупой и покорной массы. Нельзя даже помыслить о том, что ты не «березка» и не букашка, ты — человек, личность, ценный сам по себе.
Страшнее всего то, что все общество пестовало в наиболее податливых и ведомых людях веру в то, что у них нет никаких прав и преимуществ, никто не обязан их ценить за личные качества, а не за набор функций, и случись что — их даже родные не защитят. В зачатке коммунистической идеологии вообще была идея о семье-общине, где дети должны были воспитываться скопом и не подразумевалось ничего «своего», ни имущества, ни полового партнера, ни потомства. Слава богу, в полной мере она так и не была воплощена, но какие-то ростки этой аллюзии на первобытный строй в умах все-таки прорезывались.
И кстати о советском: как и многие представители творческой интеллигенции, Метлицкая часто стремится «усидеть на двух стульях» - найти отклик и у думающей публики, и у самого сонного обывателя. А от такой тактики всегда отдает неискренностью. С одной стороны, советские люди зачастую у нее показаны более душевными, цельными, мудрыми, чем в нынешнем обществе потребления, а с другой — попадаются подобные моменты: «Стены, выкрашенные масляной краской, неистребимый запах мочи и хлорки в туалете, остывший блин манной каши, молоко, покрытое пенкой, которую не разрешали снимать, унижения, окрики, тычки, подсчет копеек, вечная экономия, вечный страх...» Причинно-следственную связь между подобными реалиями и появлением таких вот жутких Элл и Матильд, которых одарили одними только красивыми именами, уловить несложно.
Я встретила в одном из рассказов Метлицкой фразу, чрезвычайно характерную для подобных интеллигентских плясок на гололедице, - «Как хорошо мы плохо жили!» Терпеть ее не могу, как и термин «совок», и крики про «душу, проданную за колбасу и джинсы», и излияния на тему «отняли у нас страну». Все это так же неискренне и дешево.
Я не намереваюсь искать все корни зла в СССР и верю, что многих людей жизнь в этой эпохе устраивала. Но только если вы считаете, что ваша жизнь была хорошей, то и говорите, что жили ХОРОШО! А не вертитесь между долгом перед предками, старыми понятиями и веяниями перестройки, после которой многие из этих понятий были объявлены дурным тоном, не пытайтесь играть на ностальгии по ставшей фантомом родине и одновременно угождать новому обществу, которое тычет вас в фотографии пустых прилавков и очередей якобы за туалетной бумагой. Имейте на это смелость, или же придется признать, что вы все-таки жили плохо.
