Случилось так, что мы - ровесники. Ваш покорный слуга, автор стихотворения "Днепр-Вепрь!" и ХайВей.Мы все родились в 2005 году. Автор этих строк - заново.Автор стихотворения "Днепр-Вепрь!" впервые, как и ХайВей.Тогда же родились и ещё кое-какие вещи - но сейчас мы повспоминаем мой инфаркт. Многое пережила Порфи, киевлянка, превратившаяся волею судеб в уральскую поэтессу. Но 2004-ый год мы встречали вдвоём. И мама сказала - это не наш год, Алёша! Мы родились в високосных годах. Те, кто родился в високосном, в високосном не умирают!
Большую часть года я провёл в Киеве. В конце августа приехал сюда и Саша Шорин. Мы гуляли с ним по Нагорной, по местам, где росла когда-то Порфи. 31-го утром он уехал в Екатеринбург. А вечером мне позвонили и сообщили, что у мамы - "тот самый" инфаркт. И я отправился к ней, вслед за только что уехавшим Шориным. Пока мама лежала в кардиологическом центре, я оберегал квартиру и двадцать её кошек.
В конце сентября она пошла -таки на поэтический марафон.
Когда-то, давным давно, в почти позабытом 1967-ом году (год 50- летия Советской Власти и Великой Октябрьской Социалистической революции!!!) мы с ней вместе пришли на улицу Авиационную и оттуда, считая столбы (других ориентиров не было!) я пробежал туда и обратно десять километров в сторону Химмаша. Фактически я тогда добежал до того самого роддома, в котором спустя жалких 38 лет родится автор строк "Днепр-Вепрь!". С тех пор мама всегда олицетворяла для меня старт моей легкоатлетической марафонской карьеры. И вот теперь, через тридцать семь лет мы с ней вместе приняли участие в поэтическом марафоне, что нашло хорошее отражение на страницах поэтического "марафонского" сборника. А 21-го октября 2004-го года она навсегда покинула эту весёлую планету. На меня упали все организационные заботы о захоронении мамы. Среди множества прочих обязательств я должен был сберечь жизни и хорошо устроить двадцать одно животное, включая сюда и маминого единственного пса Бобика.И всё у меня до Новогодних событий оказалось плотнейшим образом расписано. Приготовления. Похороны. Третий день. Девятый день. Сороковой день. Работа с обществами спасения кошек и собак. Смотрины кошек. Масса побочных мероприятий (например отражение наездов незваных гостей).
И тут из Киева грянули известия о начале Оранжевой революции.
Мама пережила последовательно (по мере поступления) год великого перешиба, голодомор, просто голод, высылку семьи на Урал, арест и пропажу отца, войну, включая сюда новый голод, арест по репрессивному Указу, Колыму, третий голод, войну воров и сук, гибель тирана... и далее - по списку, вплоть до 2004-го года....
Но Оранжевую революцию она не пережила. Она умерла в самом её начале. И с момента её смерти и вплоть до 2 февраля во мне накапливалось чудовищное внутреннее перенапряжение. 15 января приехала Марина с Машенькой и на шестом месяце беременности. Дом я худо-бедно - подготовил. Но по приезде они немедленно легли в больницу - у Машеньки было под сорок. Я в предынфарктном состоянии оказался в соседнем корпусе той же самой было больницы. Но сбежал, так как кто-то должен был обеспечивать их лечение. В районе 27-28 января у меня разыгралось чудовищное жжение в груди. Я думал, что это поджелудочная железа напоминает мне о своих проблемах. Врач скорой был склонен считать, что это идёт от сердца. В ночь с первого на второе февраля очередная скорая убедила меня, что пора ложиться "на обследование". "Обследовать" меня увезли в кардиологический центр Екатеринбурга, в отделение реанимации. Что это именно реанимация я узнал только после выхода оттуда в палату общей терапии.
2
Ну вот и выдалась свободная минутка рассказать о своём инфаркте миокарда подробнее.
Во-первых что значит "мелкоочаговый"? Это означает, что лопаются мельчайшие сосудики. Капилляры.
К сожалению мало кто из людей, с медициной не связанных, понимает, что это такое - капилляры.
Капилляр - это очень, очень тонкий сосуд. Тончайшая трубочка.
И когда она лопается в сердце, возникает крошечный синячок. Рядом лопается второй капилляр. Еще один синячок. Процесс образования синячков набирает силу. Их лопается всё больше и больше. И сердечная мышца с одного из боков постепенно превращается в большой синяк.
Когда лопается достаточно большое число капилляров, здоровая часть сердечной мышцы при сокращении может окончательно разорвать поврежденный уже участок сердца. Тогда и говорят о разрыве сердца.
Лечится это дело тремя общими факторами: холодом, голодом и покоем. Ну и плюс там всякие лекарства и иные процедуры. Первым делом разжижают кровь, чтобы остановить процесс образования синячков - то есть разрывов капилляров. Подают кислород в ноздри, чтобы сердечная ткань быстрее насыщалась кислородом, а само сердце не слишком мощно качало кровь в легкие. Ну и так далее.
Холод - это я ощутил сразу. Меня тупо раздели до гола и положили на каталку прикрыв одной простынкой. Первые два часа меня бил чудовищный озноб. А потом я начал привыкать. Насчет голода проблем не возникло. К этому состоянию (нет еды) я привык с детства. А вот покой... Но постепенно я успокоился. Решил отдаться во власть родной постсоветской медицины.
Осознание того, что могу в любую секунду откинуть копыта пришло постепенно. Но пришло.
Я заметил, что медицинский персонал не вступает со мной ни в какие разговоры. Подошла медсестра, воткнула укол. Упорхнула. Подошла другая, поставила капельницу. Исчезла. И в какой-то момент я осознал. Они не разговаривают, потому что просто ждут: застыну или не застыну.
Таких они видят постоянно. Одни застывают, другие - нет.
Происходит всё как-то буднично и нелепо. Вот уже после реанимации. Один пошел на свидание с женой на первый этаж. И застыл в лифте. Другой потужился в туалете - и застыл. Третий застыл прямо в палате, разговаривая по телефону... В общем застывает народ регулярно.
Коварная это штука - инфаркт. Вроде уже оклемался - ан нет!
На третьей неделе я стал делать гимнастику. Одна нога очень медленно приподнимается и кладется поверх другой ноги. Потом медленно снимется. И так - поочередно - пять-шесть раз.
Аккурат во время моего пребывания в палате общей терапии проходил чемпионат мира по биатлону. Напротив меня в палате лежал интересный мужчина, который попал на шунтирование сердца в Челябинске, а теперь подлечивался здесь.Мы с ним весьма азартно следили за событиями на лыжне и стрельбище. Опишу его опыт немного подробнее.Перед операцией шунтирования он, как и остальные в его серии, подписал специальную бумагу о том, что всю ответственность за исход берет на себя. В день его операции в опыт пошли четыре. Двое вернулись, а двое - нет. Особое впечатление на меня произвела его нога, на которой вместо привычных вен были глубокие точные кровоточащие углубления. Вены были вынуты и использованы, как протезы в его изношенной сердечной мышце.
Маленький дивертисмент. 5 августа 2005-го года я с Мариной катал наших красунь в колясках по улице Чайковского. Это был ежевечерний обязательный моцион. Ляли спали. А я с огромным удовольствием катил их неспешно по тротуару. И тут раздался звонок. Из Архангельска.
Звонил один из самых первых моих учеников и друзей - Алексей. Вообще звонили они с Павлом. Но то, что я запомнил, сказал именно Алексей:
-Старик! Иди на шунтирование сердца! Будешь как новенький!!
Сам Алексей уже перенес два инфаркта. И прошел это самое шунтирование. В 2007-ом году его не стало. Они ушли почти одновременно с Ильёй.
мало кто понимал Илью так, как Алексей. Но мне так и не удалось их познакомить.
Но вернёмся в палату. Мы смотрели чемпионат мира по биатлону. И совершенно не интересовались политикой. В реанимации я в основном четко вспоминал, что я не успел сделать в этой жизни. Список был внушительный. Собственно именно он и определил мою деятельность в последующие после инфаркта годы. От момента инфаркта до моей встречи с ХайВеем оставалась ровно одна Олимпиада, то есть четыре года.
3
Пришла добрая женщина и принесла с собой явно портативное УЗИ.
Вообще мы здесь лежим каждый у своей стеночки, затылком к окну. Ногами к общему коридору. Над нами висят мониторы. Наши тела опутаны проводами. Похоже за нами наблюдают по показаниям приборов. Что на мониторе у соседа - я вижу. Около нас стоят капельницы, подведены трубки с кислородом. Когда кислород подают прямо в ноздри это заметно облегчает дыхание. Главное для меня в этом состоянии - просто дышать.
При инфарктах у одних сильная боль. а другие просто не могут вдохнуть. Я из тех, кому не удается сделать полный вдох. Задыхаюсь. Теперь я хорошо знаю это состояние. Раз задыхаюсь, значит миокарду не хватает кислорода. Ишемия. Где-то сосуды перехвачены жировыми осколками холестерина. Просвет сужен. Крови насыщеной кислородом мало. Вот и начинается вакханалия. Хочу вдохнуть глубоко и не могу. Когда кислород поступает в больших дозах, кровь насыщается интенсивнее и я могу продышаться.
Итак, я вижу показатели соседа, свои не вижу.
На схеме я постарался изобразить то, как устроена реанимация в Свердловском кардиоцентре.
Создавал его среди прочих в своё время Феликс Адольфович. Работала группа, но Феликс был одним из главных вдохновителей и организаторов процесса. С моей мамой они были в хороших отношениях. Иногда она подрабатывала у него, перепечатывая на пишущей машинке длиннющие эпикризы. В эпикризах мама разбиралась получше иных докторов, и частенько при перепечатке обнаруживала серьёзные ошибки и описки. Она всё это подчеркивала, созванивалась с больницей и правила. За эту проникновенность в работе её ценили и поэтому заказы шли и шли. Вообще это у нас в крови: вникать в мельчайшие детали своей работы. Другой бы просто перепечатал с ошибками. Мне довелось в своё время подрабатывать перепечаткой текстов Щедровицкого. Автор сложный, интересный, глубокий. Не то что последующие пустышки, пытавшиеся ему подражать, но безуспешно. Из последователей Г.П. могу выделить буквально десяток-полтора стоящих авторов. Но школа эта в силу неустранимости стартовых дефектов понемногу вырождается в секту. На мой взгляд. Так или иначе, но при перепечатке нашел массу нестыковок, пришлось вникать (даром что попал во ВНИК Днепрова Э.Д.)... Так и мама. Раз эпикризы, то формулу крови неплохо бы знать не понаслышке.
Маленький дивертисмент. Однажды к Лене Егоровой приехала скорая по поводу приступа. Юный доктор присел к больной на край кровати и задумчиво произнёс: "Напомните мне пожалуйста формулу крови"...
Но мы отвлеклись. Феликс Адольфович пару раз консультировал меня из уважения к моей маме.
Так что в кардиоцентре я бывал ещё задолго до своего инфаркта. Когда этот центр только-только возникал.
Однажды к нам приехали американцы. Их, среди прочего, повели по нашему кардиоцентру.. Гордо.
Мне доподлинно известно, что они сказали друг другу после этого осмотра:
"Ну и что? У нас тоже есть больницы для бедных".
Так что моё описание Кардио Центра это описание от того самого бедного, для которого сей центр и создавался. Мне там спасли жизнь. И я очень рад, что попал в этот центр во время своего весёленького инфаркта.
Но вернёмся к началу. Пришла добрая женщина и принесла с собой явно портативное УЗИ.
Она стала слушать моё сердце и я чётко слышал всё, что слышала она. А слышал я всплески! Словно на море. Явственные всплески волн. И так меня захватил этот процесс прослушивания всплесков в своём собственном сердце! Не передать словами. Ощущение просто космическое!!! Сердце билось и кровь плескалась в нём так, как плещется море!!!
На схеме вверху: Кардиологический центр в столице Урала. Реанимация.