Вход в парк «Заречная» состоит только лишь из арки, похожей на тройную вольфрамовую нить, и двух электродов домиков для охраны, пустых и закрытых на замки. Дальше тянется бесконечная дорожка из тротуарной грифельной брусчатки, напоминающая огромный блистер таблеток. Она разделяет печальные серо-синие кварталы и замершую реку с полукругами пляжа. Утки подплывают почти к самому берегу, высматривая в руках посетителей воздушные кусочки хлеба. Восьмилетний мальчик тянется сорвать прутик тростника, украдкой оглядываясь на маму, которая пытается усадить в коляску его сонную младшую сестренку в кремовом комбинезоне с грязно-розовыми цветочками.
По обеим сторонам дорожки стоят старые белые скамейки. Люди сидят на них, забравшись прямо с ногами, выставив перед собой рубиновые и изумрудные стеклянные бутылки. Они разбавляют густую повседневность оксидированным алкоголем, но вряд ли чувствуют себя лучше после этого. На одной такой лавочке сидит женщина сорока лет с крашеными волосами цвета высохшей травы. Напротив неё - мужчина в советской дубленке, сжимающий в грубых ладонях бутылку с перекошенной этикеткой, похожей на натянутую не по размеру футболку.
- Прихожу я из отпуска, - в ее уставшем голосе едва горят искры интриги, - спрашиваю, ну что нового произошло? А они мне: «Человека убили...»
На соседней лавке, спрятанной под костлявыми запястьями ивовых ветвей, сидит компания подростков - у каждого в руке по-новогоднему яркие металлические бутылки с невозможно сладкой газировкой. Одна девушка заправляет за уши жидкие пряди светлых волос:
- Мне, короче, сегодня странный сон такой приснился…
- Ну какой? - без особого интереса спрашивает парень рядом, потирая глаза.
- Это был вечер, уже закат, и все небо было такого ярко-оранжевого, мандаринового цвета. На его фоне ветки деревьев казались чёрными, будто выкованными из стали, что ли.Я шла вместе с парнем и девушкой, но не видела их лиц. Это было не нужно. Я знала, что…
- Вы знали, что дистант снова собираются возвращать? - перебивает ее подруга, пытаясь стащить длинными ногтями пленку с сигаретной упаковки. - Опять будет карантин.
Она прибавляет звук на телефоне, и хриплая, затянутая в корсаж старых динамиков музыка поднимается высоко к небесам. Даже выше фарфорово-белых фонарей, похожих на старые забытые на шкафах глобусы, запутавшиеся в пыли листвы. Выше высоких зданий с отделкой времён перестройки, напоминающих страницы старого фотоальбома: одинаковые прямоугольники вертикальных или горизонтальных фотографий, спрятанных за тонкой фольгой темных окон.
Чуть подальше - плетённый из деревянных балок мост, а под ним - спуск к темной мармеладной воде.
- Кому тут сегодня исполняется восемнадцать, а-а-а? - мимо к реке проносится девочка, вскинув к небу руку с гранатового цвета бутылкой.
Следом за ней бегут ее друзья, тоже в чёрных объёмных толстовках с капюшонами, скрывающими их лица, и в потрепанных кроссовках с залёгшими на них тенями грязи.
- Алина, стой! - Кричат они, смеясь, стараясь не подскользнуться на мокрой глине.
Ночью здесь совсем темно: отведенной дозировки освещения едва хватает, чтобы разбавить концентрированную тьму на центральных аллеях города и на дороге в парке. И все равно остаётся ощущение, будто ты идёшь по самому краю бездны. По длинной пристани перехода, вокруг которого есть только море из советского прошлого и ослепительных бликов неопределённого будущего, прерываемых облаками. Мы ждём вечера, чтобы искать в темноте огни прибывающих кораблей, пытаться отличить их от треугольных лучей маяка. Но пока есть только километры ожидания, цветные граффити на стенах, обрывки бумажных объявлений «Цветмет. Чермет», холодный ветер в волосах и построенная на обломках четырёх букв страна.
Автор: Самарина Любовь