Ранним утром, бабы стояли под развесистой ивой и обсуждали вчерашние события. Ничего особенного в деревне за прошедшие сутки не произошло, и разговор не клеился.
Вдалеке, пастух Мирошка лениво щелкая хлыстом, гнал на выпас деревенское стадо.
На другом конце деревни завелся трактор, это местный буржуин, Игнат Петрович, собрался на работу. В двух верстах от деревни у него была собственная лесопилка.
Деревня неспешно оживала. Местный рэкетир, козел Федор, лихо перескочив через забор, вальяжной походкой направился на свой пост. Для того, чтобы попасть в деревенский магазин, нужно было пройти по мосту, перекинутому через овраг. Здесь и занимал Федька позицию. Дело в том, что Федор был заядлым любителем табачных изделий. Он сразу определял курильщиков и без таможенного сбора, в виде папиросы, их на мостик не пропускал, угрожающе направляя рога на причинное место мужиков.
На дворе стоял конец октября. Деревья сбрасывали последнюю листву. Если днем солнце еще с трудом прогревало воздух, то ночью уже подмораживало.
«А вчерась, по радиву передавали солнечную погоду» - глядя на мрачные тучи, заполонившие небо, обронила бабка Федосья, зябко поведя плечами.
Антонина Никифоровна, бывшая учительница природоведения в поселковой школе, хмыкнув пренебрежительно заявила: «Чего твое радио умного скажет? Лучший барометр, наши радикулиты».
Бабы согласно закивали в ответ. Снова повисло молчание. Не клеился сегодня разговор. Уже собрались они расходиться по домам, как из проулка вышла бабка Алевтина и направилась к честной компании, опираясь на подожок. Подойдя к товаркам, она озабоченно вздохнула и перекрестилась в сторону деревенского кладбища.
«Чего какая смурная, Алевтин?» Спросила бабка Федосья подругу.
В молодости они были активными комсомолками, продвигавшими в массы идеалы коммунизма. Старухи, завидев их, бодро шагающими по деревенским улицам, крестились и бормотали: «Чур меня».
Время пролетело незаметно и вот они сами стали шаркающими и кряхтящими созданиями.
Алевтина вновь глянула в сторону кладбища, осенила себя крестным знамением и негромко произнесла: «Надысь, ко мне дед Михей заходил».
«Свят! Свят! Свят!» - зашептали бабы, крестясь.
«Ну, говори, как дело было!» - нетерпеливо пробасила тетка Матрена, работавшая когда-то в совхозе кузнецом.
«Да че говорить. Только задремывать стала, слышу, дверь хлопнула и в сенях шаги послышались. Не иначе, Николай в долг просить явился. Ан нет. Дверь в хату распахнулась и вошел он. Лохматый, борода до пупа. Но я его, подкулачника, вмиг признала. Вошел он, посередь хаты встал и стал носом шумно воздух вдыхать» -произнесла Алевтина и замолчала, задумчиво разглядывая свои галоши.
«А дальше что?» - прошептала Федосья.
Алевтина очнулась и продолжила: «Постоял он так, подышал, потом молча забрался ко мне на печь. Сделал свое дело и ушел».
Вновь, Алевтина замолчала. Подогом сковырнула прилипший к галоше комок грязи. Глянула в сторону кладбища и негромко произнесла: «Не пойму бабы. Чего приходил? То ли сказать чего хотел? То ли спросить?»
Ответом была гнетущая тишина. И только ива, понимающе, качнула ветвями.