Франц Кафка и чувство вины
Среди исследований творчества Ф. Кафки различными авторами (а стоит отметить работы Беньямина, Камю, Мараш, Озик, Бланшо, Синеок, Эмриха, Давида, Брода, Рудницкого, Зверева, Кругликова, Старобински, Манна и др.), в какой-то мере упускается одна немаловажная деталь, заметная, на мой взгляд, лишь при психоаналитическом подходе к анализу творчества. Это - чувство вины.
Чувство вины, которое у Кафки было не только развито в гиперболической степени, но и, по всей видимости, вообще являлось основополагающей и мотивирующей позицией возможности (да и вообще необходимости) творчества.
И уже тогда как раз на это (причем, как на сами причины возникновения чувства вины, так и на следствие подобного развития) следует обратить особое внимание.
Так или иначе, это рождающееся и постоянно поддерживаемое им чувство вины было некой, если можно так выразиться, объяснительной нитью, связывающей до того, казалось, разрозненные этапы собственной жизни.
И, конечно же, мотивы поведения героев его произведений. Все они: и Йозеф К. («Процесс»), и К. («Замок»), и Карл Россман («Америка»), и Грегор Замза («Превращение»),
да и тот же самый Георг Бендеман («Приговор»)-- не только мучились чувством вины (за какие-то, быть может, абстрактные и некогда не существовавшие,
но на подсознательном уровне более чем явственные и уже отсюда становящиеся все более и более осознаваемыми, поступки;
хотя, как бы то ни было, ни мотивы, ни, главное, ответ на вопрос: «за что?»,-- так никем из них и не был никогда разрешен), но и даже в большей мере,
все герои произведений Кафки понимали, что, по всей видимости, расплата (уже наступающая «на пятки» своей антивеселостью, грустью, тоской и абсурдом возникновения) неминуема.
А раз так, то вслед за приближением ее (и, опять же, осознаванием пока только на уровне подсознания: как нечто, что, по всей видимости, конечно же, должно случится, но вот когда?.. Да и случится ли вообще?..), уже получала все права именно на «законность» наступления этого чувства.
Хотя, замечу, это «понимало» лишь только сознание (достаточно быстро сдавшее свои позиции, и легко впустившее в себя самое первое зарождение сомнений, находящегося доселе исключительно в бессознательном), тогда как подсознание (словно освободившись от груза ответственности), уже грозило воспротивиться, столь явному вмешательству.
А потому и всячески противились осознанию (казалось бы и ожидаемого ими) чувства вины и Йозеф К. (все пытавшийся достучаться до суда в поисках причин обвинения),
и К. (подступающегося с разных сторон к неприступному руководству Замка), и Карл Россман (все чаще и чаще задававшегося вопросом: за что?),
и Грегор Замза даже, казалось бы, уже готовый осознать себя в роли жука. Да и Георг Бендеман, да самой смерти не сдается в попытке убедить отца: в своей лояльности.
Все они подсознательно пытались как-то сопротивляться наступлению чувства вины. Хотя надежда, что все образуется, отпала даже у безумно любившей Грегора Замзу его сестры - Греты.
Но тогда уже, почти вслед за появлением чувства вины, должна была наступить (или хотя бы значительно приблизиться) и расплата. А вот этого-то в полной мере почти никогда и не происходило.
(И даже в «Процессе», когда вроде бы и совершается правосудие, - но на самом деле это происходит так скорее уже в редакторской обработке Макса Брода;
тогда как сам Кафка, вероятно, оставил и банковского клерка К., и читателей, перед размышлением: произойдет ли на самом деле ожидаемый с первых страниц финал, т.е. сама смерть, казнь главного героя, или ситуация еще может как то разрешиться в иную пользу).
И злоключения Карла Россмана («Америка»), землемера К. («Замок»), в том неоконченном варианте, в каком нам оставил эти романы Кафка, как бы то ни было, но тоже остаются без видимого финала.
Впрочем, если говорить о какой-то предрешенности смерти, то, по всей видимости (и это явно бросается в глаза чуть ли не во всех произведениях Кафки, особенно романах), подобный, как в «Процессе» или «Приговоре», конец повествования все же необратим в своей страшной последовательности наступления конца земного бытия. Хотя иной раз, вместо главного героя, смерть принимает, например, как офицер в «Исправительной колонии», другой человек.
И уже можно предположить, что подобный финал (смерть) как бы изначально запрограммирован подсознанием (его содержанием) самого Кафки.
Ведь одной из аксиоматических истин является то, что всё (зачастую почти всё), что происходит с героями произведений, так или иначе, берет основу именно в подсознании автора.
И только в его бессознательном следует искать нити руководства над тем или иным поступком (в большей мере неосознанной мотивированности его); и тогда уже само действие существует как бы независимо от воображения.
Ибо на воображение (воображение - как результирующая основа творчества), оказывает непосредственное влияние бессознательное.
А корни самого бессознательного следует искать именно в каких-нибудь симптомах (будущих симптомах - будущей болезни), оказавшихся вытесненным (не принятым сознанием) именно в бессознательное.
Если окунуться еще глубже, то почти так или иначе, мы столкнемся именно с Эдиповым комплексом. И тогда уже, как раз в самом первом возникновении неосознанного инцестуозного желания, и в еще большей степени чуть позже, когда приходит какое-то осознание всей чудовищности подобной мысли,
мы видим начало всех будущих бед и страданий как самого Кафки, так и героев его произведений. А потому, как следствие Эдипова комплекса, будет и появление начала зарождения чувства вины, словно моток проволоки наматывающего на себя остальные мотивы,
которые к тому времени, когда ребенок вырастает, превращаются в более тяжкие оковы, от которых совсем и не так то легко, а, быть может, и вовсе невозможно, избавиться.
По крайней мере, Франц Кафка вынужден был и жить с ними и смириться. И тогда уже понимаешь, что это чувство вины превратилось во что-то необратимо- важное для тебя.
Да и значит оно для тебя несравнимо больше чем раньше. И в причине не избавления от него заключено желание. Желание жить с ним. Смириться с его существованием. И уже получается, что ты не можешь от него избавиться лишь потому, что не хочешь.
Совсем не хочешь. Хотя можешь пытаться (по крайней мере официально для всех) завуалировать эту попытку избавления. Например, представив за некое свое самое сокровенное желание. Но это только для других.
Ибо внутри, в глубине себя, понимаешь, что это совсем даже не так. И тогда уже Кафка, подсознательно понимая, что вынужден с этим самым чувством вины
(вскоре превратившемся и в настоящую вину; вину перед всеми) прожить всю оставшуюся жизнь попытался переложить попытку избавления на героев своих произведений.
Тем более, что вина была страшна и тем, что и сам срок жизни может значительно укоротить. Как помним, в начавшихся болезнях Кафка просматривал психосоматическую основу.
И безутешен в итоге - в своей безрадостной безуспешности поиска - землемер К. («Замок»), когда почти (со временем) понимая всю безнадежность попыток попасть в замок, все равно не оставляет своих намерений,
перебирая варианты и с Фридой и с Кламмом и с Амалией и Ольгой и с Сортини, да и с героями совсем уж меньшего масштаба, как то: Варнава, дубильщик Лаземан, мальчик Ханс Брунсвик.
И даже когда, казалось, совсем уже должны быть оставлены все подобные (как оказывается - почти заранее обреченные на неудачу) попытки, никак не хочет отказаться от подобного неосуществимого желания.
Но ведь мы знаем, что иначе-то и невозможно. Признать подобное, уже для самого Кафки означало бы смириться с ненужностью своего существования (что для него почти означало бы смерть).
А потому и Йозеф К. не хочет соглашаться с затеянным над ним судебным процессом. И почти точно также как и главный герой другого произведения – «Замка», Йозеф К. не оставляет попыток найти истину. Попыток, впрочем, таких же безуспешных и заранее обреченных на провал.
Потому как, было бы иначе, знал бы и Кафка как выпутаться из тисков сжимавшего его безумия. Безумия, являвшегося почти непреложным следствием чувства вины, которое вызывала и ряд сопутствующей симптоматики, как то: тревожности, беспокойства, неуверенность... страха.
Но он, быть может, и понимая это, все равно не отказывается от своих устремлений. Даже наоборот, пытается подобраться к истине с разных сторон, задействовав и дядю Альберта
и адвоката и жену мелкого служащего суда и всех тех коммерсантов, художников, и т. п., которые (на что еще остается надеяться Йозефу К.?!) как ему кажется, могли бы помочь в поиске правды.
Но в итоге, а Кафка это понимал более чем явственно, никто не сможет помочь разобраться в самом себе. И наверное не меньшее потрясение чем преданный отцом Георг Бендеман («Приговор»),
испытывает Грегор Замза («Превращение»), когда испытывает на себе отчуждение (постепенно перерастающее в недовольство и злобу) некогда еще близких и родных ему людей.
Будем иметь в виду, что исходя из того, что творчество напрямую зависит от содержания бессознательного, где-то в подсознании подобное чувство откладывалось и у Кафки, являясь следствием уже его отношений и с родителями, и с сестрами.
А в образе сестры Грегора Замзы - Греты, тогда уже, по всей видимости, можно заметить и любимую - из трех - сестру Франца Кафки - Оттлу.
И тогда уже, тема предательства будет почти всегда встречаться в произведениях Кафки, повторяясь в образе Фриды, помощников землемера К. -- Артура и Иеремия, школьного учителя («Замок»), Лени, фройляйн Бюрстнер, фрау Грубах («Процесс»),
и чуть ранее - у двух бродяг: Робинсона и Деламарша, сенатора и дяди Карла Россмана - Якоба, и даже в большей мере - у фройляйн Клары Поллундер
(напомним, что «Америка», или как было в авторском варианте – «Пропавший без вести», был первым романом, над которым начал работать Кафка; потом «Процесс»; потом «Замок».
чемпион мира, тренер-психолог 3-х чемпионов мира, автор 250 книг