Вот такая - с мужем, дитём, с лошадками по субботам?
Короткие встречи, когда среди чужих пуховиков вдруг видишь силуэт, от которого ком в горле. Зима промозгла, но бросает в жар, и в трепет, и в юность.
Присесть в кофейне на краешек стула, ловить запах, словить тахикардию, пробраться пальцами под рукав. Дома вспоминать прикосновение его ладони, чуть шершавой у большого пальца. Дочка спросит - мама, ты где? Тут я, тут. Задумалась о всяком.
Наносить на внутреннюю карту города отели, рестораны, парковки. Как новую нейронную сеть поверх обветшалой - ту, что брызжет эндорфинами, а ещё истомой и болью.
Любить с остервенением, поражаясь, на что способно тело. Превратиться в сплошной сенсор; становиться то гусеницей, то бабочкой, то большой крылатой птицей.
Видеть чудесные сны, где мир распахнут навстречу, и всё-то можно, и всем хорошо. Проснуться в темноте, чтобы услышать мерное дыхание вины, чувствуя себя одновременно палачом и жертвой.
Хватать телефон. Отпускать телефон. Дрожать, каменеть, пританцовывать. Дать себе зарок остановиться. Немедленно продолжить, с отчаянием и восторгом.
Всё бессмысленно, говорить себе в тысячный раз. Прекрасные сюжеты не прорастают сквозь трещины на фундаменте. Ты можешь бежать быстро-быстро, попутно разрушая самое дорогое, но прибежишь только к старой себе. Старой, скучной, до донышка разочарованной. Оно того не стоит.
Или стоит?
И дом станет маленьким и тесным, и стены - видящими насквозь, и даже детские игрушки, и те станут глядеть с ожиданием: кого, мол, ты выбираешь - нас или не нас?
Не дай мне бог влюбиться, когда я уже с лошадками. Потому что тогда придётся отрезать от себя кусок, в котором больше всего жизни.