В конце марта нынешнего года художница Алла Джигирей открыла новый красивый альбом. Она купила его, чтобы заполнить этюдами во Флоренции. Но Италии в этом году не случилось: пришла пандемия. Тогда Алла решила нарисовать «бумажную пьесу», которую назвала «Хроники чумы Covid-19».
Текст: Мария Башмакова, фото: Андрей Семашко
Люди закупали гречку и туалетную бумагу, началась самоизоляция, к новому ритму жизни надо было приспособиться. Алла с мужем Борисом Забирохиным, тоже художником, самоизолировалась в мастерской, опасаясь за старенькую мать и новорожденную внучку. Именно эти две женщины стали первыми героинями «пьесы». Старушка и младенец. Обе – Галины.
Действующие лица «пьесы» обозначены по-чеховски иронично. Например, себя Алла представила как 55-летнюю «рисующую даму, которая часто плачет и постоянно умиляется». Ее мужу Борису 72 года, он – «известный художник, хорош собой, поет баритоном». Свою 88-летнюю маму Алла ввела в пьесу «блокадницей, опорой семьи». Всего героев – а это члены семьи и собаки Клякса и Флора – девять, не считая родных и знакомых.
«НАДО РИСОВАТЬ!»
Жанр пьесы родился сразу. Родные отнеслись к проекту с юмором и интересом. Алла каждый день выкладывала по рисунку. Ее пьеса стала важным посылом друзьям: «Мы живы!»
– Когда заговорили о пандемии, на ум пришли братья Лимбург – нидерландские художники, авторы знаменитого «Великолепного часослова герцога Беррийского», на долю которых выпала эпидемия чумы. А еще рассказы Тэффи, в которых она упоминает эпидемию испанки, которой и сама переболела. Тут по радио объявили о режиме полной изоляции. Я поняла: надо рисовать! – говорит Алла.
Начался альбом с младенца – внучки Галины, которая родилась в пандемию. Тогда же супруги-художники впервые увидели врачей в противочумных костюмах, которые пришли к соседям. Возникла паника. И об этом есть «рассказ» в «бумажной пьесе».
– Кому интересно читать причитания, если это не связано с темой смерти каждого из нас в любой момент? – рассуждает Алла. – Мы об этом во время пандемии думали постоянно, смотрели альбомы с репродукциями соборов, построенных после эпидемий чумы, большей частью итальянских, посвященные этому фрески, вспоминали художников, умерших от чумы. Все рисунки я продумывала как сценарий. Чтобы за веселыми историями шли страшные, потом милые и так далее. Поскольку в течение дня много чего происходило, я держала в голове линию сюжета. Самые важные из рисунков – приход врачей в противочумных костюмах к соседям, вопрос внука о том, когда он умрет, и счет монеток на последнем листе…
Алла показывает альбом. Вот старушка с младенцем – первая картинка акварелью. А вот трехлетний внук спрашивает, когда он умрет. Дальше – Борис пересчитывает монеты. Счет мелких монеток как счет дней, дел и прочего. Возможно, ушедших людей...
Мы снова листаем альбом. Здесь – объявили режим самоизоляции: собаки грустно слушают объявление. В один из дней появилась гоголевская дата из «Записок сумасшедшего» – «мартобря 86 числа» – с соответствующим изображением говорящих рыб и разросшегося на подоконнике лука, который был посажен впрок. Тыкву дома вырастить не получилось, а вот лишние килограммы зачем-то набрались – все это стало сюжетом иллюстраций. Первый выход в магазин в защитных строительных очках. Все рисунки подписаны Аллой, причем разным почерком: текст дополняет картинки.
Подписи к рисункам пьесы отражают вошедшие в обиход слова и ставшие привычными темы: КТ, сатурация, пульсоксиметр, обсерватор, чистая и красная зоны. «Врачи умирают в Боткинской. В Ленэкспо открывается госпиталь»… «Пятое мая, 39-й день чумы». «На 49-й день умерли художник Виктор Пермяков и скульптор Роман Шустров». Одна из подписей: «Книга – предмет первой необходимости». И это, говорит Алла, оказалось очень точно.
Стиль рисунков о пандемии строгий, сдержанный: черно-белая акварель с текстом от руки тушью. Эти рисунки совсем непохожи на иллюстрации к ранним повестям Достоевского, которого Алла ценит за чувство юмора и человеколюбие и часто перечитывает. Особенно любит «Бедных людей» и «Подростка». Она счастлива, что иллюстрирует Достоевского, Диккенса, Стивенсона – книги, которые любит с детства. И мечтает нарисовать «что-нибудь про пиратов», а также проиллюстрировать «Записки сумасшедшего» Гоголя. А Борис во время самоизоляции читал книгу о происхождении черта, он интересуется демонологией и много рисует на эту тему.
Сейчас, когда альбом заполнен, художнице открывать его не страшно, хотя воспоминания горькие: коронавирус убил нескольких коллег Аллы и Бориса.
СТО ДНЕЙ КАРАНТИНА
– Наша профессия сама приучает к изоляции: сидим в мастерской без звонков, посторонних – и рисуем, – объясняет Алла. – Это в кино художники в берете слушают Вивальди, на самом деле наша жизнь проходит иначе: утром встали, прогулялись с собаками – и рисуем. Рутинная жизнь.
Алла каждый день читала сводки карантина, эти цифры есть и на рисунках. Боялась за маму. Стена памяти на Малой Садовой – народный мемориал с фотографиями погибших медиков в Петербурге напротив комитета по здравоохранению – быстро заставила понять серьезность угрозы.
На самоизоляции, говорит художница, не хватало друзей, выставок, театров.
– Очень хотелось в драматический театр. Без разницы на что, лишь бы там живые люди по сцене ходили. Без масок, – признается Алла. – Эрмитажа не хватало.
Борис и Алла много читали вслух – это семейный ритуал. Так было принято в семье Аллы с детства. Порой бабушка читала маленькой Алле неожиданную литературу, например очерки географа Петра Семенова-Тян-Шанского. Потом традицию закрепил самиздат, когда требовалось книгу прочесть за ночь. Прочитанное вслух принято было обсуждать.
Борис во время пандемии рисовал сказку «Василиса Прекрасная», он шутит, что «Баба-яга – носитель коронавируса, а Василиса получила вакцину»…
– Художник творит для себя и только для себя, зрителя он не представляет. Самые важные отзывы были от людей, которые решили, что я вообще ничего не пугаюсь, и писали в «личку» о своих страхах. И приходилось делать вид, что я и правда ничего не боюсь, и успокаивать их. Несколько человек таких было, и они перестали бояться почему-то. Хотя, думается, зря, – говорит Алла.
МУЖ И ПЕРСОНАЖ
Борис едва ли не главный герой «бумажной пьесы». Борис и Алла вместе 25 лет. Совместно же они организовали творческое объединение «Дети Архипа Куинджи».
– Мы познакомились с Борей в литографской. Соперничества не было никогда. Мы же бросили наши предыдущие семьи ради друг друга, все оставили, взяли детей, стали жить вместе на чердаке... Как-то не до соперничества, мы же взрослые. У нас «сборные» дети, – шутит Алла. – Общих детей у нас нет. Когда мы стали жить вместе, нам отдали Бориного сына Павла. А еще у Бориса есть сын Петр.
Борис Забирохин проиллюстрировал более 30 книг, среди них книги о суевериях, сказки Пушкина, «Песнь о нибелунгах», «Младшая Эдда», «Колымские рассказы» Шаламова. Борис Павлович объясняет, что ему интересно изучать картину мира людей, и с недоумением относится к суеверному страху окружающих, повторяя поговорку: «Если у тебя нет царапин на руке, ты можешь носить яд».
Детство Бориса Забирохина прошло в деревне Ярославской области у бабушек. Родители работали в Ленинграде. Сына было не на кого оставить. Ни радио, ни телевизора в деревне не было. Все это заменяли сказки, которые рассказывала бабушка – ее, шутя, Борис сравнивает с Ариной Родионовной. Летом одна бабушка пахала, а зимой на печке сказками и историями радовала ее сестра. Она была слепой и по памяти рассказывала Пушкина, свое дореволюционное детство вспоминала. У Бориса и Аллы были очень разные бабушки. Борис шутит: его деревенская, у Аллы – «интеллигентная».
А дед-гармонист пел песни. Мальчик рос без детского сада и пионерских лагерей. Беседовал с лесом, разговаривал с рекой – так интерес к фольклору и сформировался. И расцвел, когда Борис в издательстве «Детская литература» начал иллюстрировать сказки. Детство в деревне было яркое, сложное, дворовое: мальчишки бегали с заточками, а Борис рисовал. У него, в отличие от многих, было два преимущества: интерес к творчеству и, главное, имелся отец. Отец Бориса, фронтовик, вел в первые годы войны дневник, понимая, что погибнет. В детстве Борис тоже вел дневники. Во время пандемии стал писать мемуары. Мысль о мемуарах возникла давно: хотелось вспомнить и деда-гармониста, вокальные способности которого передались и Борису – он пел в хоре, и прадеда – приказчика в Елисеевском магазине.
Отец Бориса работал печатником и рисовал. Борис окончил Мухинское училище. Алла Джигирей – архитектурный факультет Института им. И.Е. Репина.
– Все время тянусь за женой, «Золотое яблоко» (одна из высших художественных наград. – Прим. авт.) вот получил за рисунки к сказкам Афанасьева! – смеется Борис.
ГЕОРГИЙ И ЕЛЕНА. БЛОКАДА
Георгий Николаевич Бардин, дед Аллы, был из дворян. Когда началась блокада, у него с женой Еленой было двое детей: Галина (мать Аллы) и Борис. Мальчик умер в блокаду, умерла и прабабушка Аллы. Выжили Елена и Галина. В блокаду сожгли все: мебель, паркет, книги. Ничего лишнего, чтобы обменять на еду, не было. Жили Елена с Галиной у Крестовоздвиженского собора на Лиговке. Похоронить родных в отдельной могиле не получилось – отвезли до церкви. Алле врезались в память два бабушкиных воспоминания. Бомба упала рядом с машиной, которая везла хлеб. Машина опрокинулась. Люди поднимают его, а рядом бегает несчастный водитель и кричит: «Люди! Не берите! Меня расстреляют!» Все хватают хлеб, бабушка стоит у буханок и понимает: дома дети – надо забрать. Но не смогла взять. И второе. В блокаду, рассказывает Алла, тех, кто садился или ложился, не поднимали – сил не было. Сидящие даже не просили о помощи. А один мужчина попросил бабушку поднять его. «Я тебя подниму, но у меня дети! Вместе сядем!» – ответила она. Но не выдержала: держась друг за друга, доковыляли до дома оба.
Бабушка считала, что внучка многого не понимает, и рассказывала немало – это был ужас. Бабушка иногда подрабатывала тем, что зашивала трупы в простыни: когда окоченевшие тела попадали в тепло, начинали шевелиться. Бабушка не выпускала дочь на улицу за хлебом. Они пили чай с солью – девочка отекала и казалась пухлой, ее могли съесть. А потом… все легли. И восьмилетняя Галя стала ходить за хлебом. Бережное отношение к хлебу, как у всех блокадников, обе женщины пронесли через всю жизнь. Это передалось и Алле. И все-таки, несмотря на пережитое, мать Аллы очень жизнерадостный человек.
– Деду, как кадровому военному, не рекомендовали делать запасы, чтобы не сеять панику, – рассказывает Алла.
Ее бабушка вспоминала: у нее к началу блокады было только два стакана крупы и маленькая керамическая бочка засоленной капусты, которую она отдала родственнику. Бабушку Елену дома звали Лёлей. Дед приезжал с фронта на трамвае, пока они ходили. Потом приезжать перестал… Когда опять приехал – вся семья лежала. Он удивился. «Георгий, мы умираем!» – сказала бабушка. Он приехал на три дня, оставил немного консервов, хлеб и мешочек крупы. Сам ничего не ел.
О прошлом деда Алла почти ничего не знает. На фронте дедушка отказался расстрелять своего солдата, который испугался, бросил оружие и побежал. Дедушку разжаловали в солдаты из офицеров. Он снова дослужился до офицера. Погиб на фронте в 1943-м, вспоминает Алла.
Бабушка, овдовев, замуж больше не вышла. Несмотря на полученную похоронку, она продолжала ждать мужа. Не верила в его смерть. Съездила на Валаам, надеясь в доме инвалидов найти супруга. Недавно семья Аллы нашла могилу покойного деда, но навестить ее помешал карантин.
О семье бабушки Алле тоже практически ничего не известно. Елена родилась в 1908 году, о ее родителях в семье не говорили. Она умела сервировать стол, знала немецкий язык, играла на гитаре, отличалась прекрасной осанкой, писала красивым почерком.
– В последних классах ее вызывали к директору гимназии, настоятельно спрашивали, где ее учили каллиграфии и есть ли в семье немцы. В начальных классах не успевала по Закону Божьему, а батюшка жалел ее, брал в семью, кормил. Одну из класса отчего-то… Но любую попытку поговорить о ней бабушка тут же пресекала, – вспоминает Алла.
ГАЛИНА И ЛЕНА. МОЛЧАНИЕ
Имена в этой семье повторяются, а женщины внешне похожи. «Бумажная пьеса» Аллы очень обрадовала ее 35-летнюю дочь Елену, которая в юности тоже вела дневники. У Елены двое детей: Александр и Галина – названы в честь родителей Аллы.
Художественное образование было у обоих родителей Аллы. Ее мать, Галина Георгиевна, работала ювелиром: занималась серебряной филигранью. Отец, Александр Васильевич Игнашов, художник. Он из Карелии, окончил Палехское иконописное училище. Потом поступил в Академию художеств, работал как художник кино. Дочь Аллы Елена тоже художник.
Мама и бабушка не оставили никаких записей о блокаде, сокрушается Алла. А ее отец писал длинные письма родственникам, копии сохранял у себя. Как говорит Алла, это были, скорее, дневники, возможно, их и не дочитывали. О своей вере отец не распространялся, как и все его карельские родственники – старообрядцы. Молчание в семье было вынужденной мерой и традицией – молчать умели, это вошло в привычку. Алла слишком поздно поняла, как мало знает о родных, и теперь пытается воссоздать семейную историю, чтобы передать внукам.
Алла вспоминает, что привычка молчать и не спрашивать лишнего въелась в кровь. И объясняет: «О вере старались не говорить, полагая, что чем меньше человек сможет выболтать личного, тем спокойнее…» Однако Алла нарушила привычный молчаливый ход вещей – нашла могилу отца. А ее дочь Елена терпеливо расспрашивает бабушку и записывает ее воспоминания. О блокадном времени бабушка говорит с трудом, но у Елены получается ее разговорить. Она планирует по примеру матери создать в виде дневников с иллюстрациями свою «пьесу».
– Мама говорить о блокаде не может – ей становится плохо, вызываем скорую, – объясняет Алла. – Да и вывести ее на разговор о блокаде сложно. Но Елена умудряется ее расспрашивать, а чтобы бабушке было полегче, дает на руки младенца. Елена расспрашивает и записывает.
Набрались две тетради – память у Галины Георгиевны отличная.
– Я сталкиваюсь с непониманием людей, которые приехали из других регионов и не осознают, что пережили люди во время блокады. Они рассуждают: «Голодали – и ничего страшного!» – говорит Елена.
***
Черно-белая «бумажная пьеса» Аллы Джигирей о пандемии закончена. Она снова вернулась к цвету и надеется, что больше не придется начинать дневник в самоизоляции. Она мечтает увидеть могилу деда, а ее дочь Елена воссоздает историю другой Елены, своей прабабушки, воспоминания о которой приходится собирать по крупицам. Так шаг за шагом слово вытесняет молчание.