Когда в группу заглянул Геннадий, Лидия густо покраснела. Она терпеть не могла этой физиологической особенности своего организма, сохранившейся с раннего детства. Лидия была уверена, что мужчина заметил это, и знала, что её стремление хоть как-то с этим совладать приведут к прямо противоположному результату. Но ничего не могла с собой поделать. Чем сильнее она волновалась, тем сильнее расстраивалась, чем больше расстраивалась, тем больше краснела. Такая вот несложная взаимосвязь. В результате она стояла посреди игровой комнаты пунцовая, растерянная и оглушённая. Всё дело было в том, что Геннадий начал проявлять к Лидии определённый интерес чуть ли не с первых дней знакомства. И это стало для неё полной неожиданностью. У неё в таких делах совсем не было опыта. Тем более что в город она вернулась совсем недавно, после смерти бабушки. А до этого, вместе с ослепшей бабой Валей, три года жила в своём посёлке. Да там бы и осталась, если бы их разновозрастную дошкольную группу, в которой она работала на полторы ставки, не расформировали, посчитав убыточной и нерентабельной. После продажи родительского дома, капитального пятистенка с хозяйственными постройками, которую организовал её дядька Иван, младший брат отца, Лидиной части едва хватило на комнату в семейном общежитии с общей кухней и прочими вытекающими и выползающими радостями. Но Лидия была рада своему жилью, как нечаянному и чудесному подарку. Только закрыв изнутри на два оборота дверь своей девятиметровой комнаты, она поняла, как устала. Весь последний год, бабушка уже не вставала. По вечерам Лидия мыла полы в сельмаге. Но денег всё равно не хватало. К тому же, были проблемы, которые угнетали и придавливали гораздо сильнее материальных. Это, например, безобразная ссора её родных брата и сестры за бабушкино наследство, которая началась, чуть ли не в день её смерти, и окончившаяся бессрочным разрывом всех отношений по типу холодной войны. После нескольких безуспешных попыток как-то договориться и их примирить, Лидии оставалось с тоскливой мукой безмолвно наблюдать, как самые близкие ей люди поливают друг друга такой грязью и осыпают такими оскорблениями, что самым большим желанием было оглохнуть и ослепнуть. Эти дрязги затронули и других родственников. Лида тоже стала для Татьяны и Коли врагом, как только кто-то предложил выделить ей большую долю, из-за того, что именно она ухаживала за бабушкой. Услышав такое предложение, Лидия в ужасе замотала головой. У Тани - двое детей, Коля пришёл с армии и собирается жениться, им нужнее. Однако, несмотря на это, и на то, что в конечном итоге, деньги от продажи дома, по настоянию дядьки Ивана и приглашённого юриста, были разделены на три равных части, отношения между сёстрами и братом были испорчены. Татьяна и Николай посчитали себя несправедливо и жестоко обманутыми шайкой сельских мошенников, возглавляемой двуличной старшей сестрой.
Лидия сделала ремонт в своей комнате, вычистила и привела в порядок кухню и другие места общего пользования, и когда вечером пила чай у себя в комнате перед стареньким телевизором, время от времени любуясь на свежие, весёленькие обои, то чувствовала себя вполне счастливой. На работу, правда, приходилось ездить в самый конец города, зато садик был ведомственный, а значит снабжение лучше и зарплаты выше.
Геннадий был отцом Павлика, мальчика из её группы. Познакомились они недавно, около двух месяцев назад, и Лидия очень скоро почувствовала, что его интерес к ней распространяется гораздо шире стандартного взаимодействия: родитель-воспитатель. Вернее, интерес этот лежит в несколько иной плоскости. Раньше Павлика водила и забирала его бабушка. Лидии она симпатизировала, к тому же была доброжелательна и словоохотлива, и через весьма непродолжительное время у женщин сложился дружественный и благоприятный тандем. Бабушка Павлика, Анна Фёдоровна рассказывала, что живёт она с сыном и внуком в большой «профессорской» квартире в центре города, что её покойный муж более десяти лет заведовал в университете кафедрой молекулярной физики. Что единственный сын Геннадий вполне мог бы продолжить династию, так как точные науки с малолетства давались ему легко и свободно, так же, как отцу. Но вот оказия, не захотел, погнался куда-то на север «за длинным рублём», привёз оттуда «эту лахудру и распустёху», которая единственное, что умела, это требовать денег, носить юбки до пупа, да красить ногти. А после рождения Павлуши, и вовсе пустилась во все тяжкие и вытворяла такое, что от соседей было стыдно. Анна Фёдоровна закатывала глаза и в недоумении качала головой, как бы не находя слов для того, чтобы хоть как-то понять или же объяснить поведение невестки. Словом, жена Геннадия, оставив ребёнка на попечении свекрови и мужа, вернулась туда, откуда Гена её привёз три года назад. На наивный вопрос Лидии, как же можно было оставить сына, Анна Фёдоровна привычно вздыхала и разводила руками, сие, дескать, нам, добропорядочным жёнам и матерям ни в малейшей степени неведомо. Хотя здесь, возможно, следует пояснить, что жена Геннадия, поступила таким вот социально неодобряемым образом не вполне, так сказать, по своей воле. Нужное решение она приняла под весьма существенным и аргументированным давлением бывшего любящего мужа и всё той же профессорской вдовы, бывшей же свекрови. На комбинате, где работал Геннадий, тоже не всё обстояло благополучно, сына, по словам Анны Фёдоровны, нещадно эксплуатировали все кому не лень, работал в отделе он один, а повышение и прочие разнообразные привилегии доставались, как водится, разного рода прихлебателям, лодырям и бездарям.
Так что Лидия была достаточно хорошо проинформирована о состоянии дел в семье Анны Фёдоровны, хотя Геннадия за полгода работы в садике ни разу не видела. Но зимой бабушку, Анну Фёдоровну, положили на операцию, и Павлика стал водить его отец. Так они и познакомились. Если Геннадий задерживался, Лидия ждала его вместе с Павликом в группе, а если была хорошая погода, то не спеша шла с мальчиком к их дому. Затем появлялся Геннадий, и они вместе какое-то время гуляли, или провожали её до остановки, или уговаривали зайти ненадолго и выпить чаю. И как-то всё так быстро закружилось у них, и, главное, незаметно, что Лидия поняла, что Геннадий за ней ухаживает, только когда он пригласил её в кино. Лидию такое приглашение застало врасплох. Она совершенно не была к нему готова и искренне верила, что всего лишь помогает хорошим людям. Ведь мужчине трудно одному с ребенком. А Геннадий так вообще был мало приспособлен к этому. А Лидии было в охотку и радость, пока заваривался чай, на который её пригласили, сварить супчик, чтобы они не питались всухомятку, окинуть намётанным глазом, ловко собрать и закинуть вещи в стиральную машину, приготовить Павлику, а заодно и Геннадию чистую одежду на завтра. Ну и кое-что ещё по мелочи. Это было не сложно, это было понятно, логично и естественно. В отличие от приглашения в кино, на которое Лидия не знала, как реагировать. Наверное, поэтому, вспыхнув, задала нелепый вопрос, - А как же Павлик? На что Геннадий, улыбнувшись, ответил, что беспокоиться не о чем, так как Анну Фёдоровну вчера уже выписали. И хоть она ещё не совсем окрепла, но ради такого дела с удовольствием останется с внуком, из чего Лидия заключила, что мать Геннадия в курсе происходящих в жизни сына событий, как впрочем, и всегда. После сеанса Геннадий проводил Лидию до её дома и сообщил, что имеет в отношении неё самые, что ни на есть, серьёзные намерения. После чего поцеловал её в пылающую багряным румянцем щёку, развернулся и, скрипя ботинками по свежевыпавшему, девственно-чистому снегу быстро удалился, оставив Лидию в полной растерянности и замешательстве. Ту ночь она не спала ни одной минуты: переворачивала на другую сторону подушку и утыкалась в неё раскалённым лицом, вставала и пила холодную воду, молилась и ходила по кругу в тёмной комнате, и чего-чего только не передумала. Вконец измучив и основательно вымотав себя догадками, опасениями, раздумьями, под утро закрыла глаза и в зыбкой, неверной дремоте померещилось Лидии, что она уже встала, идёт к умывальнику, и в треснувшем зеркале с чёрными лепестками, видит не себя, а измождённое, уродливое лицо вздыхающей женщины-призрака. Лидии страшно до такой степени, что она не может не только пошевелиться, но даже закричать. Она в абсолютной тишине, как выброшенная на сухой берег рыба, открывает рот, не издавая при этом ни звука. Лидия первый раз видит её так отчётливо и близко. Глаза женщины кажутся огромными и абсолютно чёрными. Они полностью лишены зрачков. Тёмный платок съехал с головы, обнажая седые, неряшливые пряди. Женщина машет головой и указывает длинным костлявым пальцем на что-то, что находится у Лидии за спиной. На смену страху приходит чудовищной силы ужас. Она чувствует, будто кто-то с неистовой и чудовищной силой вонзается в её позвоночник огромным ледяным буром. Больше всего она боится увидеть, что находится у неё за спиной. Кошмар не проходит, он накатывает волна за волной. Лидия выбегает из комнаты, и, наконец, обретает способность кричать. Она открывает глаза и в ту же секунду звонит будильник, резкий сигнал которого едва различим Лидией, сидящей на кровати с белым от ужаса лицом и оглушённой собственным криком...
*********************************************************************
...Телефон зазвонил резко, с надрывом, и как будто громче обычного. Словно заранее готовился, предвкушая удовольствие, как женщина, сидящая у окна, вздрогнет всем телом, выронив шитьё, и с тревогой в глазах посмотрит на дверь, за которой находились её муж и пасынок. Заодно с этим, настырные, проникающие в самую душу и злобно вибрирующие в барабанных перепонках звуки, явственно предупреждали, что ничего хорошего или хотя бы нейтрального ждать от этого звонка не следует. Бережно, с опаской удерживая трубку у уха, будто от малейшего неосторожного движения она могла рассыпаться, Лидия, в основном, слушала, и только иногда односложно и негромко отвечала, низко опустив голову, точно виноватая. Из комнаты Павлика вышел Геннадий, и даже не оборачиваясь, Лидия поняла по одному только его тяжёлому дыханию, что муж находится в крайней степени негодования. Даже атмосфера в радиусе от него постепенно изменилась, стала ощутимо разряжённой и взрывоопасной.
- Кто звонил? - тихим, от сдерживаемой ярости голосом спросил он.
- Куратор… из техникума…- повернувшись к мужу, ответила Лидия.
- Павлик снова несколько дней на занятиях не был.… В общем, если ситуация не изменится, ему грозит исключение. Геннадий, мелко и часто кивая головой, как человек ничего другого и не ожидавший, отрешённо смотрел в окно.
- Понятно… Где же эта скотина опять таскался, хотел бы я знать… Лидия пожала плечами и устало произнесла:
- Зачем? Какой в этом смысл? Её муж, как будто только этого и ждал, развернулся всем корпусом к ней и сдавленным голосом, борясь с клокочущим и желающим прорваться наружу гневом, резко проговорил:
- Какой в этом смысл? А я тебе скажу какой… Такой, что может быть, знай я куда он направляется, прикрывшись несуществующей экскурсией, мой сынуля драгоценный сейчас не валялся бы, как вонючий кусок дерьма у себя в комнате, обдолбанный какой-то дрянью в мясо… Этот подонок меня даже не узнал! Промычал что-то невразумительное, назвал Максом и тут же вырубился.
Лидия ничего не ответила, так как знала по опыту, что будет только хуже. Кроме того, пора было выключать духовку и садиться ужинать. Однако Геннадий вовсе не считал разговор законченным и направился за женой на кухню.
- Чего ты молчишь опять? Ты же у нас педагог, ты занималась его воспитанием, пока я зарабатывал для вас деньги…Что, нечего сказать? Я хочу понять как у меня, нормального мужика, работящего, трезвого, даже некурящего, то есть, физически и психически здорового, могли появиться два таких недоразумения! Один, желающий исключительно шляться целыми сутками с такими же обормотами, травить себя, чем попало, и в перерывах между этими милыми занятиями валяться у себя в комнате в самом непотребном виде, врубив на полную громкость музыку, набираясь, видимо, сил для следующей вылазки.
Геннадий прислушался к какому-то неясному шуму в комнате Павлика, затем продолжил:
- А второй, - при этих словах Лидия напряжённо выпрямилась и застыла у плиты, - Младшенький наш, так это вообще - нонсенс! Тридцать три несчастья… То, как говорится, спину ломит, то хвост отваливается…Он ещё не родился, а уже общим счётом четыре месяца на сохранении ты пролежала, причём два последних - в условиях строжайшего постельного режима, - Геннадий произносил это упавшим, монотонным голосом, как давно заученный и многократно проговариваемый текст, - И пошло-поехало: стафилококк, рахит, инфекции всех видов и мастей, бесконечная ангина, непроходящая простуда и прочее. Полное собрание медицинской энциклопедии! И венчает этот перечень заболеваний - порок сердца! Это в его-то девять лет! - голос у мужа стал раздражённым и обидчивым, как у человека, которого на глазах у всех нагло и бесцеремонно обвели вокруг пальца. - Ни друзей, ни интересов путёвых, вся твоя жизнь с ним, и тогда, и до сих пор, состоит из больничных, справок по освобождению, перетёртых супчиков и лекарств, вечных, сопутствующих и постоянных лекарств, для которых давно пора уже покупать второй холодильник. Вот что он сейчас делает? - Геннадий выразительно посмотрел на жену, - Опять за компьютером, Исусик твой? Лидия, с каким-то отстранённым выражением лица, машинально накрывая на стол, глухо произнесла:
- Не называй его так, пожалуйста, это же и твой сын тоже. Геннадий поднялся и выходя из кухни, небрежно бросил через плечо:
- То-то и странно, настолько, что в голове не укладывается… Уже из коридора он с неприязнью добавил:
- Ужинайте без меня… Я потом… Позже. Возле бывшего кабинета своего отца-профессора, ставшим теперь комнатой младшего сына Андрея, Геннадий остановился, и чуть замешкавшись, вошёл. Как обычно, он не сразу обнаружил в большом, по-прежнему заставленном книгами отцовском кабинете худенького мальчишку за огромным столом красного дерева. Выглядевший в свои девять лет, как дошкольник, младший сын Лидии и Геннадия, напряжённо и испуганно смотрел на вошедшего. Хрупкий мальчик с тёмными, запавшими глазами на бледном лице, выглядел довольно странно в этом основательно-монументальном кабинете, рассчитанном на такого же габаритного и солидного хозяина, каким и был отец Геннадия. Одна настольная лампа с огромным мозаичным абажуром из литого стекла на широченной чугунной платформе наверняка весила больше целого Андрюши. Впрочем, нелепо здесь смотрелся не только он, но и ноутбук, из-за крышки которого за Геннадием следили тревожно-внимательным взглядом. Голоса, доносившиеся из компьютера, казались здесь тоже совсем не к месту. Геннадий непроизвольно поморщился. Было противно слышать, как взрослый мужик, имеющий, возможно, семью, ипотеку, подержанную иномарку и развивающийся простатит, бубнит, пищит и хрипит нарочито дурным и фальшивым голосом, участвуя в озвучке третьесортной стрелялки или бродилки.
- А ты всё сидишь за компьютером, да, сынок? Сходил бы погулял что ли, а то всё дома, всё болеешь, - Геннадий и сам невольно заговорил каким-то притворным, вкрадчиво-печальным голосом. Мальчик ничего не ответил, опустил глаза и заметно втянул голову в плечи. Тихо вошла Лидия и остановилась в дверях, встревожено глядя на мужа и сына, - Ужин готов, - сообщила она. Геннадий, зацепившись взглядом за тумбочку, уставленную лекарствами, криво усмехнувшись, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
- И здесь лекарства! Господи помилуй, да это просто лазарет какой-то, неудивительно, что Павел из дому сбегает!
Когда поздно вечером уставшая, расстроенная Лидия вошла в спальню, Геннадий зажёг свет и коротко спросил:
- О чём ты говорила с Павликом? Мне даже показалось, вы ссорились? Лидия, ссутулившись, присела на кровать. В свете ночника её кожа лица казалась нездорового, желтоватого оттенка. Сейчас Лидия выглядела гораздо старше своих лет. Она подошла к зеркалу, распустила, связанные в пучок волосы, и, причесавшись, заплела косичку, как всегда делала на ночь.
- Я не ссорилась с ним, Гена, - сказала она, - Я просто хотела, чтобы он сказал правду, - Лидия тяжело вздохнула и посмотрела на мужа, - Дело в том, что пропало кольцо с изумрудом, из шкатулки Анны Фёдоровны, и я спросила, не брал ли он его… Но Павлик нагрубил мне, обвинил в клевете и снова закрылся в комнате. Вот и всё.
- Правильно, - саркастически усмехаясь, ответил Геннадий, - Так и должно быть… Ты обвиняешь моего сына в краже, а он тебя, соответственно, в клевете.
- Кольцо действительно пропало, как и тот кулон, - она сняла покрывало со своей кровати, и повернулась к мужу, - И, кстати, знаю, что ты спросишь, поэтому скажу наперёд: я ничего не перекладывала, и никуда эти вещи не брала, - она легла и прикрыла глаза, - Я никого не обвиняю, но думаю, что необходимо принимать меры, ты так не считаешь?
- Я, конечно, поговорю с ним, но, - Геннадий замялся, и его жена, медленно открыв глаза, с безысходной грустью, словно давно зная, что он хочет сказать, посмотрела на него, - Ты не думай, я всё понимаю, ты выхаживала мать после инсульта, заново учила её ходить и говорить, - он быстро, но нехотя, словно через силу, почти выталкивал эти слова, мечтая побыстрее отделаться от этого предисловия и перейти, наконец, к сути, - Благодаря тебе, мать так хорошо восстановилась и прожила ещё больше десяти лет, и, конечно, она очень привязалась к тебе, и сделала, и отдала бы тебе всё, чего бы ты ни пожелала…
- Как ты можешь… - Лидия резко села в кровати, свесив худые, с застарелым варикозом ноги, - Ты прекрасно знаешь, что мне не нужно какого-то вознаграждения, да я и не пользовалась украшениями этими ни разу… Геннадий, язвительно улыбаясь, и глядя на неё с неприятно-царапающей жалостью, перебил:
- Очень жаль…- он ещё раз окинул её сверху вниз колючим взглядом, - Печально, говорю, что тебе всё равно, как ты выглядишь…Ты совсем перестала следить за собой, почему, спрашивается? Напрасно ты полагаешь, что это твоё личное дело, нет, милая, это касается не только тебя, но и твоего мужа, твоих детей. Ты думаешь, мне всё равно, что будут говорить о моей жене, а значит и обо мне? Нет, мне совсем не всё равно, встречают, как и прежде по одёжке, ясно тебе? Да и провожают тоже. Ничего не изменилось!
- Гена, я … - растерянно попыталась вставить Лидия, но её муж вскочил и протестующе замахал руками:
- Нет уж, дай мне закончить, будь добра, я и так долго терпел, наблюдая, как ты сознательно превращаешься из молодой, цветущей женщины в слабое, болезненное и стремительно увядающее подобие себя, - он выразительно покачал головой, - Куда подевался твой знаменитый румянец во всю щёку? Сколько я намекал, предлагал, наконец, говорил в открытую, о том, на что тебе следует обратить внимание в одежде, причёске, манере себя вести, всё без толку… Насколько я знаю и мать, царство небесное, не раз пыталась со своей стороны хоть как-то тебя направить, но всё без толку.
- Анна Фёдоровна никогда не говорила, что с моим внешним видом что-то не так, - вставила Лидия, - Геннадий махнул рукой и подошёл к окну, - Мама была деликатным, интеллигентным человеком, неужели ты думаешь, она позволила бы себе напрямую указывать, как тебе следует поступать? А о том, что ты совершенно не понимаешь намёков она и подумать не могла. Геннадий развернулся к жене, глубоко засунув руки в карманы мягкой пижамной куртки:
- Почему, спрашивается, ты перестала красить волосы? Раз у тебя такое количество седины, тебе не кажется, что с этим не только можно, но и нужно что-то делать? Неужели, зеркало тебе ничего не подсказывает?
При этих словах Лидия вздрогнула и со страхом посмотрела на мужа. Он ничего не заметил, или не придал этому значения:
- Зачем ты носишь эти длинные старушечьи юбки? Прячешь вены на ногах? Но ведь это не выход, к тому же проблема это тоже решаемая. Геннадий снова покачал головой и, как бы в полном недоумении развёл руками:
- Ничего не понимаю! Всю жизнь, сколько я тебя знаю, ты лечишься то от одной непонятной болезни, то от другой, а то, что действительно важно, остаётся вне зоны твоего внимания. Вместо того, чтобы записаться на приём к сосудистому хирургу, ты горстями глотаешь лекарства, вместо стоматолога, ходишь по бабкам-ведуньям и завариваешь какую-то бурду… Так ладно бы сама, а то ведь ты и Андрея за собой во всё это тащишь.
Лидия, прикрыла ноги покрывалом, и, сложив подрагивающие руки на коленях, смотрела куда-то в сторону. Он остановился напротив жены и, вздохнув, устало сказал:
- Ну, вот опять… Что с тобой, женщина? Снова что-то увидела? Лидия медленно покачала головой и ничего не ответила. Геннадий, перекатываясь с пяток на носки и обратно, после паузы, заметил:
- А знаешь, не удивительно, что наш младший сын такой болезненный родился, конечно, ты ведь беременная, то рыдала, то кричала ночами, как заполошная. Лидия в немом, умоляющем бессилии подняла на него глаза:
- Я знаю, что виновата перед нашим сыном, и перед тобой, Гена… Я всегда старалась быть тебе хорошей женой, но, видно, не сумела, прости…Но знаешь, в нашей жизни от нас не так уж много и зависит… Геннадий поморщился, как от чего-то такого, что давно, с уныло-монотонной регулярностью отравляло ему жизнь.
- Прекрати! - отрезал он, - Сейчас только твоего псевдодуховного бреда не хватало, - Геннадий прошёл к своей кровати, сохраняя недовольно-брезгливое выражение лица, быстро лёг и выключил ночник.
Продолжение следует...
Начало (1 часть) читайте здесь
