В Калининграде я был впервые, но сам город мне был не интересен, равно как и все остальные города планеты, потому что все они одинаковые с точки зрения архитектуры, суеты и праздности. Мне всегда интересно пообщаться и подружиться с необычными людьми, прочувствовать атмосферу места, окунуться в неё, стать её частью. Сам город не произвёл на меня какого-то особого впечатления, я этого и не ждал. У нас оставалось свободных полтора часа до самолёта, мы дошли до центральной площади, увидели какую-то молодёжь, играющую на гитаре, присели на бортик городского фонтана напротив них и, молча, наслаждались царящей здесь атмосферой.
Слева от меня две какие-то молодые девушки пели матерные песни на скамейке, улыбаясь и глядя друг другу в глаза. Справа от меня сидели два парня и обсуждали как они вчера напились. Перед нами сидели несколько ребят, играли на гитаре и пели песни Виктора Цоя, попивая пиво из алюминиевых банок и периодически по очереди перемещаясь в сторону урны, чтобы выкинуть в неё закончившиеся. Раз в несколько минут перед нами проезжал молодой мальчик на велосипеде, демонстративно вставая на заднее колесо и ожидая реакции окружающих, но никто на него не обращал внимания. Однажды, он со всей дури навернулся у всех на глазах, но и этого толком никто не заметил, потому что все были заняты своим праздным делом. Затем с громким скрежетом перед нами пролетел ещё один юноша, на сей раз на скейтборде и, разумеется, тоже на задних колёсах, но никто также не проникся его трюками. Вдоль тротуара стояли ещё несколько групп молодых людей и разнообразные парочки, и о чем-то разговаривали, смеясь и жестикулируя. А вокруг всего этого живого островка во всей своей красе царила её величество праздность: пешеходы строем переходили дорогу, машины то стояли на красный свет светофора, то по очереди проезжали перекрёсток, женщины с пустыми глазами шли с сумками из магазина домой, таксисты возле своих машин бездумно курили возле автобусной остановки. Настоящая матрица...
А я сидел и так же бездумно, но внимательно наблюдал за происходящим, вглядываясь в лицо каждого персонажа и пытаясь поставить себя на его место. Спустя целый час этого моего безмолвия, я повернулся к Маринке, которая точно так же, целый час, не вымолвив ни слова, просидела, наблюдая за происходящим, и сказал ей: "Посмотри на этих людей, никто из них не знает что и зачем он делает, но каждый при этом что-то делает. Никто из них не знает зачем он что-то говорит, но каждый при этом что-то говорит. Абсолютно никто не знает что здесь вообще происходит, но здесь всегда что-то происходит при этом, и никто не знает где это - здесь..." Маринка, как никогда, прониклась этой ситуацией и этой мыслью, потому что была живым свидетелем всего происходящего, или непроисходящего. Это, действительно, было очень необычно и проникновенно, как-будто мы умерли и наблюдали за продолжавшейся после нас жизнью, находясь в ней, но не участвуя в ней. И я видел глазами, что у каждого из них внутри была пустота, каждый, несмотря на то, что пел, играл или говорил, испытывал полное и настоящее одиночество, каждый из них был один в этом мире и разговаривал исключительно сам с собой, и пел лишь самому себе, и для себя, придумав самому же себе иллюзорных зрителей и собеседников.
Время подходило, и нам надо было уже спешить в аэропорт, но тут позади нас я увидел уличного музыканта с электрогитарой, которому я несколько часов назад на вокзале дал сто рублей за то, что тот безбожно фальшивил и не попадал в ноты, а сейчас он встретился нам опять, и опять не мог без огрехов сыграть даже собачий вальс. Разумеется, мимо него все проходили, никто не обращал на него внимания, в чехле от гитары лежали лишь пара пятаков, а настроение у него было ниже нуля, он был расстроен хуже, чем его семиструнная подруга. Мы подошли к нему, я поздоровался и завёл с ним разговор, попросил сыграть что-нибудь знакомое всем и каждому, на его ожидаемый вопрос: "Что, например?" я почему-то без раздумий и сходу попросил исполнить "Подмосковные вечера". И тут он признался, что гитару первый раз в руки взял пять лет назад, и что аккордов то особо и не знает, да и вообще на гитаре играть не умеет толком, но после того как я начал медленно напевать: "Не слышны в саду даже шорохи...", он тут же подхватил и с какого-то раза подобрал нужные аккорды. Так мы спели с ним вдвоём "Подмосковные вечера" на весь центр Калининграда. После этого музыкант несколько ожил, в его глазах появился здоровый блеск, задор и тяга к жизни, но ненадолго.
Он рассказал нам как он не любит Россию, что она безнадёжно убогая страна, а её народ жесток, глуп и безразличен, что он чувствует себя здесь чужим и никому не нужным, что ему неоднократно гопники и быдло били морду прямо на центральной площади, а милиция забирала в отдел. Что заработать деньги уличной игрой здесь невозможно - еле хватает на еду, а бросать любимое дело не хочет. Поведал нам, что он восемь лет прожил в Америке, что вот там настоящая свобода, там настоящая жизнь, несмотря на то, что государство тоже полицейское, там другие люди живут, более сознательные и понимающие, его не били там даже негры в Гарлеме. Рассказал, что в Европе уличные музыканты зарабатывают минимум по двести евро в день, а в России одни жмоты и быдло, что могут даже в лицо плюнуть вместо денег. После десяти минут его сплошного негатива я спросил у него: "Друг мой, а можно ли как-нибудь изменить этот несправедливый и жестокий мир к лучшему?" На что он мне ответил: "Нет, это невозможно! Кто я такой, чтобы его изменить?! Всё, что я могу - это петь, терпеть, страдать и унижаться, а мир вокруг живёт своей жизнью, не замечая меня!" Тогда я задал ему ещё один вопрос: "Дружище, а вокруг кого мир живёт этой своей жестокой и несправедливой жизнью? Кого окружает твой окружающий мир? Кто является его центром, вокруг которого живёт эта страшная жизнь? Дружище, посмотри - мы стоим на одной площади, в одном городе, в одной стране, и мой мир исключительно прекрасен, мне никто никогда не даёт в морду, меня все любят и улыбаются мне, и я искренне радуюсь тому, что встретил тебя здесь и сейчас, а у тебя всё наоборот. Так в чём же дело - в окружающем мире или в тебе? У тебя есть какая-то ещё жизнь, другая, хорошая и справедливая, которую ты любишь? Если да, то что ты делаешь здесь, где всё плохо?! Нет, жизнь у нас одна, и кроме неё нам нечего больше любить!" Закончил я свою речь, напомнив ему слова из песни Бориса Гребенщикова, которую он только что пел для меня: "Кто любит тот любим, кто светел тот и свят..." Он на секунду задумался, и в его глазах читалось, что в этот момент он понял что-то очень важное в своей жизни, что его мир слегка перевернулся, его внутренний мир.
Он резко заулыбался, его глаза до краёв наполнились жизнью и заблестели, он взял гитару и без каких-либо комментариев начал петь: "Я однажды проснусь, а вокруг мир другой, светел, чист, бесконечно прекрасен. А на троне высоком -
Царица любовь, а на меньшее я не согласен...", я подхватил слова, и мы вместе, опять на весь центр Калининграда исполнили эту прекрасную песню, а сразу же за ней, без остановки мы плавно начали петь песню того же Николая Носкова: "Я люблю тебя - это здорово", на нас начали оборачиваться прохожие, останавливаться и слушать, кто-то подходил ближе, кто-то даже деньги положил в чехол. Я случайно посмотрел на часы и понял, что мы дико опаздываем на самолёт. Пока Маринка вызывала такси, я положил ему пятьсот рублей в кофр, оставил ему свой телефон и сказал, чтобы он обязательно приехал ко мне в гости, что мы его очень ждём. Володя почти расплакался, сказал, что так не бывает, но с радостью согласился приехать. На прощание я ему напомнил вступительные слова песни "А на меньшее я не согласен" и пожелал, чтобы они обязательно сбылись в его жизни. На этом мы расстались, подъехало такси, и мы благополучно успели на самолёт.
Такая вот интересная и очень трогательная история произошла со мной сегодня в Калининграде в завершение нашего в нём пребывания. И мне кажется, что вот именно такие истории и есть жизнь. Надеюсь, Володя ко мне приедет. Да куда он денется, это же моя жизнь...