Юлия жила под строгим контролем своих чопорных предков и хотела вырваться на свободу. И готова была ехать хоть во тмутаракань лишь бы не видеть своих занудных родичей, державших молодую девушку в строгости.

Юля происходила из почтенного уважаемого семейства. Её отец, ныне подполковник в отставке всю сознательную жизнь провёл в военных гарнизонах. Родители получили назначение в Сирию и отправили тринадцатилетнее чадо в деревню на попечение бабушки, предоставившей внучке полную свободу.

Юля росла как трава в дождливое лето. Никто не обременял девочку военным режимом и строгим надзором. Девочке вольготно жилось в деревне, ей нравилось наблюдать за неспешным течением жизни сельчан. Её неприхотливая натура довольствовалась созерцанием живописных картин деревенской жизни. Полёт бабочки, путешествие гусеницы на капустном листе, наполняли её каждодневную будничную жизнь яркими красками и впечатлениями. Но в один прекрасный, а может, и не самый день была поставлена жирная точка на её привольной деревенской жизни.

—Пойдёшь поступать в политехнический институт!— огласил свою родительскую волю строгий родитель.
— Папа, я же хочу на биофак! — возразила дочь.
—Жуки и бабочки тебя не прокормят!— скомандовал подполковник и без тени сомнения отправил родную дщерь в ближайший город постигать азы машиностроения.— Будущее за техникой!

Пять лет учёбы пролетели незаметно и добавили Юлии самостоятельности. После распределения Юля, воспитанная на лозунгах «мир, дружба, май» с лёгким сердцем упаковала чемодан и упорхнула в Эстонию.
Всё складывалось не так уж плохо. Пребывание в маленьком городке обещало быть интересным и разнообразным. Свежий воздух, простор, полное отсутствие общественного транспорта и близость леса вызывали восторг в совсем не пылкой натуре Юли.

Вчерашнюю студентку умиляли маленькие домики, выдержанные в сдержанно— строгих тонах сооружения. Архитектура резко отличалась от привычной глазу украинской роскоши и ярких весёлых красок. Здесь царствовали сдержанность, чопорность и строгость. Некоторые дома были особенно хороши, и представляли собой английские замки в миниатюре, серые стены которых увивали зелёные листья дикого винограда. Необычные цветочные композиции у каждого дома будили воображение институтки.

Перпендикулярность и параллельность стриженых под линейку газонов демонстрировали страстную приверженность домовладельцев к порядку. Местом приложения высокого художественного вкуса для эстонца всегда служил кусок земли, не важно была ли это грядка, клумба или просто участок земли за городом. Дайте Юхану* небольшой кусок скудной каменистой земли, и трудяга эстонец выкорчует камни, облагородит, украсит землю, и уже через год на ней зацветут примулы, а камни возвысятся на участке, в виде забора, бани или сарая, служа вечным памятником трудолюбию эстонского крестьянина.

Местечко, в котором, приземлились наши грации, было довольно необычным. Поселение со всех сторон окружал тёмный ельник. Высокие вековые сосны и ели с густыми нависающими ветвями навевали самые мрачные мысли. Нечаянного посетителя ельника сковывал могильный страх и безотчётная тревога. Близость многочисленных болот накладывало отпечаток, как на рельеф местности, так и на нравы местного населения. Само слово болото в сознании русского человека является нарицательным и ассоциируется с безысходностью и беспросветностью.

Потрясло Юлечку и местное городское кладбище. В последнем пристанище царили замогильная тишина, покой, образцовая чистота и невиданная доселе ухоженность. Яркими красными пятнами на жёлтом песочке алели примулы, невидимой рукой были вылизаны, вычищены не только фамильные захоронения, но и безымянные могилы советских солдат, павших здесь в дни последней войны. Папоротники, речной песочек, гранит, мрамор всё внушало живым благоговейное почтение к ушедшим в мир иной. Горожане с большим рвением следили за местом погребения своих предков. Каждая могила представляла собой произведение, как зодчего, так и садового искусства.

Территория кладбища была строжайшим образом разделена на небольшие фамильные участки, как нарезают праздничный пирог в многодетной семье... Место вечного успокоения обносили коваными цепями или огораживали чисто символически, забивая, таким образом, пядь земли для ещё здравствующих родственничков. Дорогие надгробия из гранита, и обилие других натуральных камней наглядно демонстрировали высокий статус и материальное благополучие горожан.

Некоторые оригиналы не надеялись при отходе в мир иной на щедрость наследников, ещё при жизни устанавливали монументальные памятники на свои фамильные земли... На дорогих надгробиях вырубали имя, фамилию, а дата рождения венчалась жирным многозначительным тире.

Юле Малышевой эстонцы представлялись загадочными инопланетянами. Непостижимые таинственные собратья вызывали в ней неуёмное любопытство и страстное желание разгадать тайну их невозмутимости и сдержанности, граничащей с осторожностью дикого зверя. Она изучала их с любопытством и тщательностью, как этолог изучает неизвестный вид насекомого или как учёные в секретных лабораториях изучают редкие виды цивилизаций. Каждое движение, слово, жест сотрудников были наполнены для неё особым смыслом, от расшифровки которых Малышева получала ни с чем несравнимое удовольствие первооткрывателя.

Но самый большой интерес вызвал у Юли ныне здравствующий Янус Вахтер. Янус отличался от знакомых Юле доселе парней. Он казался старше своих лет в силу занимаемого им положения и опыта столичного денди, уже объездившего пол Европы.

Юхан-самое распостранённое эстонское имя, сродни русскому Ивану.

продолжение