Воскресным майским утром проходил я мимо местной забегаловки со звучным названием бар «Лола». Видимо хозяин его назвал в честь возлюбленной. Данное сооружение представляет собой яркий пример армянского зодчества середины девяностых годов. Это сваренный из металлических уголков каркас, обшитый листами железа и окрашенными грязно – синей краской. В начале нулевых годов сооружение подверглось «Евро» ремонту, оно было обложено на высоту, чуть более метра, декоративным кирпичом.
Неожиданно услышал: «Здорово, Серый».
Я слегка опешил. Меня много лет никто так не называл. Оглянувшись по сторонам, я понял, что обращение было адресовано мне, потому – как вокруг никого не было, кроме сидевшей на лавочке возле бара, в ожидании его открытия, потрепанной фигуры, в засаленных обносках, прижимавшей к себе три целлофановых пакета с утварью. Я остановился и всмотрелся в незнакомца.
«Не признал? Я это, Пашка Фишер» - с горькой усмешкой произнес он.
Только теперь я начал узнавать в опустившемся на дно «социальной лестницы» человеке едва уловимые черты друга детства.
Пашка рос веселым, смышленым парнишкой, часто выступавшим зачинателем наших детских проказ. И в детских разборках никогда не прятался за чужие спины. В общем, был он настоящим товарищем или камрадом, как мы его называли. Прозвище Паше дали, согласно его рыбной фамилии, Карасик. А он и не обижался потому, как его любимым персонажем был инженер Карасик из фильма «Вратарь». Его дед в пятилетнем возрасте привел в футбольную секцию и Паша до армии был бессменным вратарем районной футбольной команды. Расположившись на трибунах стадиона, мы скандировали: «Карасик! Карасик!» А Паша изображал повадки любимого героя, за что, неизменно получал нагоняй от тренера.
В пятом классе, после торжественной линейки, посвященной дню пионерии, у нас отменили занятия и мы дружной толпой отправились на берег реки, девчонки любоваться ледоходом и рвать распустившуюся вербу, а мы, пацаны, прыгать по льдинам, сгрудившимся возле берега. В какой – то момент, льдина, на которую прыгнул парнишка, из соседней школы, опрокинулась, и тот ушел с головой под воду. Девчонки, увидев это, завизжали, мальчишки растерянно топтались на берегу, а Пашка, не раздумывая бросился в ледяную воду и за шиворот вытащил прилично хлебнувшего воды пионера.
Воспитывали Пашку мамка и дед Гриша. Папка его мечтал о мотоцикле «Урал» с коляской и однажды подался на заработки на золотой прииск, да и сгинул. Пошел на охоту и не вернулся. То ли медведь задрал, то ли топь забрала. Дед Гриша был веселым, неунывающим человеком. Вообще – то имя его было Генрих. В войну он, капрал егерского полка, был контужен и попал в плен на Карельском перешейке. В нашем городе встретил свою любовь, Пашину бабушку, и остался здесь. Да и в Германию ему возвращаться было не к кому, вся его родня сгорела во время американской бомбардировки Лейпцига.
Когда он возмущался нашими детскими шалостями и грозил задать нам трепку, мы кричали ему в ответ: «Нихт шиссен! Гитлер капут!» - и разбегались по разным сторонам, а дед Гриша с улыбкой грозил нам пальцем.
Паша вырос рослым, симпатичным парнем. Многие девчонки о нем страдали. После окончания школы меня с Пашей жизнь развела, и я ничего не знал о его дальнейшей судьбе. А тут, на тебе, явление Христа народу. Сидит на лавочке, скукоженный, в обносках, со морщенным лицом, словно печеное яблоко.
«Паша! Что с тобой? Ты как до такой жизни докатился, я слышал, что ты с красным дипломом, в свое время, физмат закончил? Вот уж не ожидал тебя в таком виде застать. Уверен был, что ты стал Большим человеком!» - изумился я.
«Это долгая и скучная история. Спился я так, как и другие спиваются. После смерти мамки, решил новую жизнь начать, продал квартиру, чтобы бизнесом заняться и завести семью, как нормальный человек. Но не учел, что ,сперва, необходимо пить бросить. В результате пропил и прогулял вырученные за квартиру деньги и стал бомжом» - с грустной усмешкой ответил Паша.
«Паш, пойдем ко мне домой» - говорю ему: «Отмоешься, я тебе одежду нормальную подберу».
«Не, Серег, ты меня покорми лучше, а то я с голоду подыхаю» - ответил Паша: «Только денег мне не давай, я их все на пойло проклятое спущу».
Через несколько минут, барменша, в засаленном синем переднике, открыла заведение. Я заказал Паше два салата, две порции вчерашних шашлыков и оставшиеся с вечера пироги.
После жадного поедания салатов и одной порции шашлыков, Паша отхлебнул из стакана добрый глоток горячего чая, отдышался и сказал: «Вот теперь можно и «соточку» пропустить».
Я махнул рукой барменше и она, с ехидной улыбкой, подала Павлу, как в лучших домах Лондона и Парижа, водку в пластмассовом стаканчике на картонном блюдечке.
Паша шумно выдохнул из легких воздух, одним махом опрокинул в желудок водку, смачно крякнул, затянулся сигаретным дымом и, помолчав, сказал: «Ты давно на кладбище был?»
Я не любитель кладбищ и честно ему ответил, что давненько не бывал.
«Серег, просьба у меня к тебе, сходи к моим мамке и деду на могилки, посмотри, как они там. Заросли наверное чертополохом. Я уже три года, как там не был».
Я недоуменно посмотрел на него и спросил; «А сам – то чего не дойдешь? Или стыдно им на глаза показываться в таком виде?»
«Не в этом дело. Боюсь я на кладбище идти. Даже похоронные процессии за версту обхожу, как увижу их, сердце, от страха, в пятки проваливается и ноги ватными становятся» - понизив голос, ответил Паша.
Я недоуменно посмотрел на него и просил: «С чего это на тебя такая напасть навалилась? Никак смерть, сопровождающая в последний путь усопших, тебе грозит костлявым пальцем?»
Паша, перейдя на шепот, ответил: «Тебе смешно, а со мной такое приключилось. Прибился ко мне парень, Гришка. Лет тридцати, рослый, силы недюжинной, но дурак - дураком. Видать, природа со здоровьем его переусердствовала, так ума убавила. Я уж сколько раз его убеждал, мол, берись за ум, пока молодой, да здоровый, бросай пить, устраивайся на работу, в общагу поселят, с девкой сойдешься, детишек нарожаешь. Не бери с меня пример. А он все одно талдычит, веселее ему жить так. Не спроста, он ко мне прибился, видать чуйка сработала. Я пью, пью, да малую толику сознания оставляю, а Гришка упивается в лом, до потери пульса. Не будь меня рядом с ним, сгинул бы, замерз или еще чего.
Однажды, под Новый Год, приболел я. Гришка на кладбище подался, могилы копать, а я в нашем лежбище на теплотрассе остался. День нет Гриши, два нет. На третий день, я, немного отлежавшись, побрел на кладбище, узнать у могильщиков, не случилось ли чего с моим товарищем. А те отвечают, что Гришка, получив расчет за выкопанную могилу, сбегал в ларек, купил литр водки, выхлебал из горла, на лавочке возле могилы, что возле сторожки, закусил снедью, собранной на могилках и уснул на этой лавке, подложив под голову сумку со своим скарбом. Хорошо, что погода была теплая, не замерз во сне. Утром Гришка встал и ушел прочь, бросив на лавке свои пожитки. Может, к кому другому прибился или за ум взялся, подумал я.
А спустя полгода, решил я побаловать свой организм хорошим табачком. Подошел к входу в банк и давай в урне копаться, пока охрана за шиворот не схватила и не вышвырнула, куда подальше. Бизнесмены, особенно, тетки выйдут из дверей, закурят сигарету, пару затяжек сделают и урну бросают. Только я успел набрать с десяток окурков, к тротуару припарковался шикарный Genesis. Из него выскочил здоровенный лакей – охранник и с поклоном открыл заднюю дверь автомобиля. И оттуда, ты не поверишь, вылезает товарищ мой. В дорогущих кожаных туфлях, импортном, видно пошитом на заказ, костюме, в галстуке с золотой заколкой, усыпанной бриллиантами. Дорогущим одеколоном от него за версту несет. А часы на руке у него, не дешевле, чем у Рокфеллера. Я растерялся, от неожиданности, ляпнул: «Здравствуй, Гриша».
«Пшел вон» - не глядя на меня, процедил сквозь зубы Григорий и шагнул в, предупредительно открытую охранником банка, дверь. А его лакей схватил меня за шиворот и приложил здоровенным кулаком в бок. Недели через две только место удара синеть стало, а то черным было. И дышал я через раз. Не ожидал я такой встречи от дружка своего. А ведь не одну бочку водки с ним на теплотрассе вылакали. Погоревал я и забыл о Гришке. Время шло, сменялись времена года.
Однажды, пошел я копать могилы. Получив расчет, купил бутылку водки и расположился для культурного отдыха на лавочке, возле могилы, что возле главного входа на кладбище, рядом со сторожкой. Здесь был похоронен уважаемый в городе человек, Григорий Николаевич Зварыкин, по прозвищу «Лисапед». Его могила украшена огромной стелой с изображенным на ней скорбящим ангелом и надписью: «Помним, скорбим», в духе сериала «Бандитский Петербург». Прозвище «Лисапед» Григорию Николаевичу дали в восьмидесятые годы прошлого века, во времена Горбачевской перестройки. Он организовал первую в городе ОПГ, был новатором в этом бизнесе. Прежде чем выпустить пулю в очередную свою жертву, Григорий Николаевич, с улыбкой, говорил: «Лисапед тебе в ответ».
В начале двухтысячных Лисапед легализовался, купил себе диплом Московского юридического института, Население города, при активной поддержке «братвы», избрало его депутатом городской думы, где единодушно проголосовали за назначение Григория Николаевича председателем комитета по надзору за деятельностью правоохранительных органов. Уважаемым человеком в городе был Лисапед при жизни, почитаем, остался после смерти.
Дело было вечером, посетители давно разошлись, кладбищенский сторож ушел в сторожку смотреть очередной сериал. Только ива над могилой неторопливо помахивала листвой. Я разложил на газетке закуску, собранную на могилках, достал складной дедов стакан, распечатал бутылку сорокоградусной и собрался культурно провести окончание дня.
«Здравствуй, Паша» - чуть слышно пошелестело рядом с лавкой. Я поднял взгляд и увидел перед собой полупрозрачную фигуру Гриши. Слова молитв застряли у меня в горле. «Ты меня не бойся, Паш. Не укушу» - прошелестел Гришин голос: «Можно я рядышком посижу?".
Мысленно я уже бежал в километре от кладбища, но в реальности не мог пошевелить пальцем, только широко разевал рот, в беззвучном крике ужаса. Немного придя в себя, я прохрипел: «Ты когда успел окочуриться, друг? Я тебя не так давно видел в фильдиперстовом прикиде».
Призрачный Гриша вздохнул, присел на лавочку и прошелестел: «Да не я это был, а Лисапед проклятый».
У меня мозги начали кипеть и из ушей потихоньку потекли. Собравшись с духом, я произнес: «Как такое может быть? Не понимаю. Он же помер».
«Помереть – то он помер, да застрял на кладбище. Видать в Аду ему никак не могли подобрать должного наказания. А тут я подвернулся» - вздохнул Гриша и продолжил: «Помнишь, я могилы в Новый Год копать ушел? Так вот, расположился я после работы на этой лавочке, распил культурно две бутылки водки, закусил парой яичек и спать завалился. Очухался и не пойму, где я. Темень вокруг, лежу на чем – то, твердом. Вскочил с испугу и оказался над могилой Лисапедовой. Гляжу, а меня на лавке и нет. Что за дурь такая? Как тело без меня уйти могло?
Гляжу, вокруг меня полупрозрачные тени собираются и разглядывают с интересом. Одна тень подплывает ближе, и я вижу перед собой старика в сюртуке. Прищурился он и говорит: «Эко чудо. Ты как здесь оказался?”
«Сам не пойму ничего. Прочухался, а тела моего нет» - отвечаю: «А ты дяденька кто?»
«Порфирий Михайлович Маленький, коллежский асессор, я здесь следить за душами упокоенных приставлен. Моя могилка в дальнем углу кладбища» - и, помолчав, крикнул: «Лисапед, вылазь».
Подождав немного, нырнул в могилу. Появившись на поверхности через некоторое время, Порфирий Михайлович помолчал, задумчиво пожевал тоненькими губками и произнес: «Дела. Достанется мне на орехи. Прозевал подлеца. Пока ты, дурень, дрых на лавке, Лисапед с тобой телами поменялся. Ох, горе мне, горе! Не углядел».
На третий день за Лисапедом Смерть пришла. Выслушав сбивчивое объяснение коллежского асессора, долго сидела на лавочке, задумчиво водя оселком по острию косы. Встала и вынесла вердикт: «Маленькому будет объявлено страшное наказание. Григорию ждать возле могилы Лисапеда Высшего решения, так как случай исключительный. Я доложу о происшествии в вышестоящие органы и незамедлительно сообщу о принятом решении".
"Да ты пей, Паша, пей» - произнес Гришка.
После услышанного, я пить расхотел, впервые за многие годы, и задом, задом от могилы, да бегом за ворота. Хоть и пожилой и пропитый насквозь у меня организм, да для Гришки и на безрыбье рак рыба. Украдет мое тело и буду я куковать на кладбище, пристегнутый к трупу Зварыкина».
Паша помолчал и попросил меня купить ему еще двести граммов водки для успокоения нервов. «В догонку мать» - вспомнилась мне дедова прибаутка: «Дожили. Уже не только души воруют. Тела тырить приладились».
Домой ко мне Пашка идти отказался, хотел, чтобы его моя супруга запомнила молодым, красивым, с залихватским арийским чубом на голове. Шибко она Павлу нравилась в молодые годы. На кладбище я договорился с местными, и они привели в порядок могилы Пашиных мамки и деда.
А на рынке я Паше приобрел полный комплект рабочей одежды с крупной надписью на куртке «охрана» и мягкие валенки с галошами.