Фильм «Я — легенда» (2007) впечатлил меня невероятно сильно и надолго оставил в растрёпанных чувствах, потому к знакомству с одноимённым романом Ричарда Матесона (или Мэтисона), по которому он был снят, приступать не хотелось. Но времени с тех пор прошло уже немало, а благодаря спойлерам, дошедшим до моих глаз и ушей, я успела узнать, что фильм кардинально отличается от книги. Ко всему прочему выяснилось, что существуют две версии концовок экранизации. Всё это стало весомым поводом для повторного и более глубокого погружения в историю.
Различия между художественным фильмом «Я — легенда» и романом Ричарда Матесона «Я — легенда»
О чём книга
Роман «Я — легенда» был написан в 1954 году. Потому в нём есть как сильные, так и слабые стороны, характерные для произведений научно-фантастического жанра середины XX века: крутая психологическая составляющая и интересная идея в обрамлении посредственного (для нас уже) исполнения: очень монотонный, без ярких динамичных сцен, есть нелогичные эпизоды.
Ро́берт Не́вилл — последний человек на Земле. Его близких, знакомых, да и просто жителей окружающих городов скосила неизвестная болезнь, вспыхнувшая после страшной войны 1975 года. Одни сразу умерли, другие превратились в вампиров. Днём мужчина укрепляет свой дом, ищет еду и убивает кровожадных мутантов, прячущихся в тёмных местах. Последнее занятие проделывает без особого желания или ненависти. Иногда даже думает: «А если выйти на улицу и дать себя укусить?» Роберт страдает от одиночества и воспоминаний о погибшей дочери Кэ́ти, сожжённой с первыми заражёнными, и жене Виржи́нии, которую похоронил на пустыре, а потом она ночью к нему вернулась. Если бы он мог её вылечить…
Роберт, всю жизнь отработавший на заводе, решает посвятить время изучению медицины и созданию сыворотки, но все его попытки оборачиваются крахом. И вот, спустя три года он встречает за городом одиноко бредущую девушку Ру́фь: при свете дня, адекватную и заражённую бактерией «вампирис».
О чём фильм
Теперь о сюжете фильма «Я — легенда» (2007), где облик поменяли все, даже бактерия — она стала вирусом, превращающим людей не в вампиров, а в зомби. История начинается с трансляции интервью доктора Э́лис Кри́ллин, которая нашла чудотворное лекарство от рака. Через три года по улицам дневного Нью-Йорка бродят дикие животные, а ночью из подвалов и канализаций на такую же охоту выходят люди-мутанты.
Ро́берт Не́вилл — подполковник медицинской службы американской армии — влачит одинокое существование в городе, который медленно пожирают джунгли. Днём он пополняет запасы провианта, выходит в эфир на средних частотах в надежде найти таких, как он и продолжает ставить опыты по созданию сыворотки против вируса на основе своей крови, содержащей иммунитет.
Как-то он обнаруживает, что один из образцов сыворотки подействовал на лабораторную крысу положительно и решает испытать его на мутанте. Устраивает ловушку, куда попадает особь женского пола и вводит той препарат. Но на следующий день и сам оказывается в ловушке, устроенной мутантами. В результате единственный друг Роберта — овчарка, погибает, а его самого от гибели спасает А́нна, которая вместе с сыном И́таном пробиралась в Вермонт, где якобы находится колония выживших.
В чём смысл двух концовок экранизации режиссёра Фрэнсиса Лоуренса
Вначале кратко их опишу.
Театральная версия (показывалась в кинотеатрах)
В первой версии фильма зомби, нашедшие укрытие Роберта Невилла, врываются в дом, разнося его в щепки. Мужчина отдаёт Анне шприц с антивирусом, наконец-то полученным в результате последнего эксперимента, а затем прячет её в укрытии в нише стены. После чего достаёт гранату и взрывает себя вместе со всеми заражёнными. Анна с сыном благополучно добираются до колонии, привезя туда вакцину.
Режиссёрская (альтернативная) версия (вышла на DVD)
Мутанты врываются в лабораторию и бросаются на перегородку из оргстекла, которая их отделяет от Роберта. Неожиданно один из зомби рисует рукой на стекле бабочку и Невилл понимает, что это татуировка на плече его пленницы. Мужчина открывает дверь и отдаёт предводителю его женщину. Заражённые покидают дом. Роберт, Анна и Итан на следующий день уезжают на машине из Нью-Йорка в Вермонт.
Если выбирать из двух финалов, то, на первый взгляд, должен больше понравиться второй, со счастливым концом. Не буду скрывать, мне и самой нравятся хеппи-энды, даже если они оказываются бредовыми; лучше так, чем совсем всё плохо. Но в отношении именно этого фильма, я поступилась своим негласным правилом. Мне ближе, хоть и болезненней для психики, оказался первый вариант концовки. И вовсе не потому, что он элементарно логичней и правдоподобней, в отличие от альтернативной. Главное — разница в смыслах.
Смысл финала театральной версии говорит о благородстве, ответственности и жертвенности, ради спасения человечества. Роберт Невилл остался, условно говоря, на боевом посту, и выполнил свою миссию, в итоге пожертвовав собой. Это великий подвиг достойный великой памяти.
Смысл финала режиссёрской версии переворачивает образ Роберта Невилла с ног на голову. Из спасителя человечества со всеми его благородными качествами мужчина превращается в физическое олицетворение зла по отношению к родившемуся миру: он — дьявол, угнетатель, мучитель, тиран, ставящий омерзительные опыты на живых существах, которые, даже поедая себе подобных, куда более человечны, чем Невилл. Они ведь ушли из лаборатории, не тронув его (остальные съеденные до этого эпохального эпизода не в счёт). А теперь давайте полностью снимем розовые очки.
Почему экранизации 2007 года не подошёл финал романа «Я — легенда»
Мы живём в мире, где мужчинам уже не толерантно называться мужчинами, а женщинам — женщинами. Если у тебя меньше двух гендеров, которые ежедневно сменяют друг друга, то с тобой явно что-то не так. Норма всё больше и больше становится анахронизмом, пережитком от которого следует отказаться. Вампиры и зомби являются для нас фантастикой, но любая генная модификация уже нет. А если среди людей она тоже войдёт в моду, как пластические операции? И что будет с теми, кто не сможет или не захочет обзаводиться пресловутым набором трендовых отклонений? А вот этот наиважнейший вопрос и поднимается в финале романа «Я — легенда».
Ричард Матесон спрашивает читателя: что есть норма? И отвечает — это мнение большинства (я бы добавила и меньшинства, наделённого властью), некий стандарт. Если какой-то человек не может изменить себя в соответствии со стандартом, он обречён. Трагедия Роберта именно в этом. Его дальнейшее существование не имеет перспективы, его трёхлетние усилия по созданию вакцины не увенчались успехом, жизнь вокруг идёт вперёд и только Роберт в ней лишний. Он — легенда. Его финал очевиден.
«Это внезапное откровение соединилось в нём с тем, что он видел: их лица, искаженные страхом, ужасом, ненавистью, — и он ощутил, как они боятся его, как он ужасен. Для них он куда опаснее той инфекции, жить с которой они уже приспособились. Он был монстром, которого до сих пор никто не мог поймать, никто не мог увидеть. Доказательством его существования были лишь окровавленные трупы их близких и возлюбленных — он ощутил и понял, кем он был для них.
Руфь склонилась над ним.
— Роберт, - сказала она, - пожалуйста, послушай меня. Тебя будут казнить. Они вынуждены будут сделать это. Эта толпа простояла там всю ночь. Они ждут. Они боятся тебя, Роберт. Ненавидят. Они требуют твоей смерти.
Он прислонился к стене и стал поспешно заглатывать пилюли, торопясь, пока сознание вновь не оставило его».
Мог ли западный режиссёр открыто показать такое, плюнув на тренды, а заодно все возможные награды и премии? Нет. Максимум — это позволить Роберту Невиллу погибнуть, ведь христианские ценности пока ещё признаются большинством (хотя кое-где уже Иисус стал чёрным). Но при этом, он тут же поспешил снять второй финал, правильный с идеологической точки зрения. И нашим, и вашим, как говорится. А учитывая, что в 2020 году Американская Киноакадемия всех «обрадовала» новым сводом правил о расе, гендере и инклюзивности для номинантов заветного «Оскара», настоящую историю «Я — легенда» теперь можно будет только прочитать. Впрочем, не удивлюсь, если данный роман Ричарда Матесона вдруг вообще окажется в списке запрещённых. Он уже слишком не толерантен.