Твардовский был не только летописцем эпохи, но и одним из тех мужественных борцов, которые осознавали необходимость изменений в нашем обществе. Жизнь поэта прошла под знаком борьбы за правду, за человека и его достоинство. Всегда, когда было трудно, когда приходила беда, а вместе с ней смятение и растерянность, позиция поэта многое проясняла.
В поздней лирике Твардовского открывается космический масштаб «тревог и потрясений», а война воспринимается как «муравьиная злая возня маленькой нашей планеты». И поэт, ощущающий себя стоящим «в центре вселенского мира», с особой остротой обнажает бессмысленность войны; ее угроза тревожит его даже больше, чем «космоса дальние светы». Так поэтическое осмысление войны переводится поэтом на новый уровень.
Творчество нашего героя отмечено глубиной философской мысли, стремящейся постичь закономерности бытия, законы жизни. Существенной чертой такого постижения является равновеликость и равноценность большого и малого. В лирике Твардовского существенное место занимают «вечные» проблемы. Отношение поэта к проблемам жизни, смерти, времени, природе сформулировано в его речь о Пушкине:
Для Пушкина мир не кончается вместе с уходом из него отдельной «моей» личности… Его душа не менее, чем настоящему, принадлежала будущему, порывалась к нему; он жил в своем времени, со своими современниками, своей средой, но как бы и с другими поколениями, и живет с нашим, и будет жить с теми, что придут нам на смену.
Эти слова можно отнести к самому Твардовскому. Они объясняют не только оптимизм его лирики, но и ее грусть, прячущуюся под иронией, признание разумности вечного круговорота жизни и ощущение себя частицей этой вечности… «Литература – дело суровое», - говаривал поэт, выставляя высокие требования не только к себе, но и к другим.
Приведенное стихотворение поэт написал в 1967 году, предвидя свой уход за четыре года до реальной смерти. Осознание приближающегося конца несет Твардовскому спокойствие, он не сожалеет о прошлом. Дай Бог так каждому…
На дне моей жизни,
на самом донышке
Захочется мне
посидеть на солнышке,
На теплом пенушке.
И чтобы листва
красовалась палая
В наклонных лучах
недалекого вечера.
И пусть оно так,
что морока немалая —
Твой век целиком,
да об этом уж нечего.
Я думу свою
без помехи подслушаю,
Черту подведу
стариковскою палочкой:
Нет, все-таки нет,
ничего, что по случаю
Я здесь побывал
и отметился галочкой.