Продолжение. Начало здесь.
Во время маникюра о чём только ни передумала…
Представляла, как Оля с Эндрю начнут готовиться к свадьбе, а девчонке ведь ещё надо к переезду в Англию подготовиться – хлопот у подруги сейчас – выше крыши… Как и у Дэвида, на чью голову свалился форс-мажор на собственной ферме, лечение управляющего, восстановление Мэдоухэды, строительство дома.
Потом мысли перескочили на Лебедева, их предстоящую командировку в поля и соревнования.
Сегодня надо дать финансовому ответ. Проявить инициативу, или он сам снизойдёт? Не буду к нему подходить – ещё, чего доброго, опять в глупость какую-нибудь вляпаюсь… точно ведь споткнусь и растянусь перед ним в полный рост, при всём честном народе…Нет уж, пусть сам подходит и спрашивает – ему же надо.
Потом пригорюнилась: мысленно пыталась втиснуть в бешеный рабочий ритм тренировки по плаванию, занятия йогой и английским.
Девчонки говорили, йогой можно будет заниматься в обед в спортзале на четвёртом этаже – это было бы идеальное решение проблемы!
Но, какими бы размышлениями себя ни занимала, в уме постоянно всплывал образ Юры. Вспоминались его поцелуи, ласковые объятия… жаркие признания всё ещё звучали в ушах… так хотелось нежности! Тяжело без любви, до слёз… невыносимо!
Теперь, она, как никогда, понимала выражение, над которым раньше снисходительно посмеивалась, считая его высокопарным:
Сходить с ума от любви.
Оказывается, ничего смешного в этом выражении нет.
Любовное помешательство происходит с теми, кто считает себя полностью от него застрахованным. С теми, кто надкусил спелый плод любви, но не насытился им сполна. И даже с теми, кто считал себя познавшим жизнь со всеми её искушениями.
Потому что именно за сладостным огнём любви мы приходим на эту землю.
Только здесь, в этих сферах, обитает вожделенная искра, воспламеняющая человеческие сердца и дарующая новую жизнь.
Высекая огонь любви, люди чувствуют себя причастными к великой тайне сотворения мира. Высекать его – такое наслаждение…А его всегда так мало! О, как жаждет человек наслаждаться вечно… как мечтает испить эту мучительную сладость, пустить её горячим полыханием по венам, позволить ей поглотить все движения души, все желания тела… и страдать, страдать от невозможности наслаждаться живительным пламенем бесконечно…мучиться от неумолимой жажды прикосновений, ласк, нежности и страсти…
В каком угодно возрасте, в каких угодно жизненных обстоятельствах может настигнуть человека любовная лихорадка, и нет от неё спасения никому, ни одной живой душе. Ни одна вакцина не поможет тому, кто отдался полностью во власть любовного помешательства, кто добровольно стал её рабом и наслаждается рабством…
Несчастен тот, кого поманила любовь, но не позволила наполниться до краёв, чтобы всласть испытать и горечь, и сладость, и испепеляющий жар, и живительную влагу всепоглощающего чувства, на котором зиждется мир людей. Не позавидуешь изнывающему от сжигающего дотла, мучительного любовного исступления…
Чтобы не изводиться незавершённостью, лучше испить эту чашу до дна…или не притрагиваться к ней вовсе.
Света тряхнула головой, отгоняя воспоминания, пробуждающие неясную тоску и невыразимую печаль. Усилием воли не позволила себе сникнуть:
Так, хватит хандрить. Надо придумать, в каком ракурсе и на каком фоне лучше сфотографироваться. Хоть убей, не помню обстановку и освещение в «Арктике»…
«Арктика» - старый советский ресторан, бешено популярный среди людей среднего возраста и старше, причём страстную любовь земляков к этому архаизму ни Света, ни её сверстники, понять никак не могли.
Хотя ничего удивительного – по праздникам, да и в любой другой вечер, в «Арктике» неизменно гремела музыка, полыхала полная иллюминация, народ подшофе вываливал на крыльцо покурить, женщины визгливо смеялись, когда разгорячённые спиртным мужчины их лапали или пытались вести связную беседу. Дым коромыслом. В современный мир прежде труднодоступный ресторан вкатился растиражированным третьеразрядным кабаком.
- Это же просто ужас ужасный! Испанский стыд… – Шептались между собой девчонки, закатывая глаза, пожимая плечами, и совершенно не одобряя выбора администрацией места для проведения корпоративного празднования в этом году.
Нет, молодёжь решительно не понимала и не разделяла увлечения подобными заведениями людьми старшего поколения. В Архангельске с каждым днём появлялись всё новые и новые кафе, бары, фудкорты, рестораны всех профилей и направлений - конкуренция в сфере питания и развлечений всё росла, не оставляя шансов выходцам из минувшего столетия.
«Арктика» - неповоротливый динозавр, каким-то чудом выживший в эпоху стремительной ресторанной эволюции на Севере. Покоцанный со всех сторон пережиток прошлого века. Настоящая классика советской ресторации со всеми её обязательными заскорузлыми атрибутами, которые сейчас вызывают лишь недоумение, заставляя поёжиться и внутренне порадоваться, что мир не стоит на месте: всё безликое, обездушенное, не успевающее за растущими требованиями времени, так или иначе постепенно уходит в прошлое. Ресторан ещё держится, но совершенно очевидно, что это ненадолго.
Неспособные справляться с ветром перемен деревья вырываются с корнем и гибнут.
В «Арктике» всё сохранилось нетронутым с тех самых времён, когда человек трактовался и расходовался, как ничего не значащий винтик в расхлябанном, дребезжащем общественном механизме.
В прежние годы, поход в «Арктику» для людей среднего достатка, становился событием, к которому долго готовились, и о котором впоследствии вспоминали на протяжении десятилетий. Заведение по тем временам дорогое – цены кусались до мяса. Ресторан считался лучшим в городе, слыл фешенебельным и попасть туда было непросто – столики заказывались заранее, по знакомству.
Как поражал обычных трудяг, не избалованных шиком, интерьер и броский антураж заведения! Да, всё сохранилось до наших дней… только истёрлось, поизносилось временем, отчего представляет собой ныне весьма жалкое зрелище, пусть и не лишённое претензии на некую респектабельность.
Огромный, холодный зал с вечными сквозняками, голые стены, высоченные потолки, украшенные аляповатыми алебастровыми лепнинами, массивные подвесные люстры и мрачные бархатные портьеры на окнах. Великое множество столиков по периметру зала – все накрыты белыми скатертями. В хрустале и стекле недостатка нет – и это одно из немногих уцелевших достоинств, блеклый отблеск былого великолепия.
Меню всё то же – ничего не изменилось с доисторических времён. Только кажется, время не пожалело и блюда, предлагаемые гостям ресторана. Заветренные салаты с вялыми хвостиками петрушки, суховатое мясо, солоноватая рыба, чёрствый хлеб, лежалые пирожные –по виду, сохранившиеся с минувшей эпохи. Заливные и прочие блюда, по традиции прошлых лет, по-прежнему украшены поросятами из яиц и прочими сомнительными конструкциями, которые вызывают скорее недоумение, чем эстетический восторг.
Всё та же сцена со старой акустикой. Микрофон безбожно фонит. И репертуар всё тот же – десятками лет по кругу, по кругу…Диско середины и конца двадцатого века намертво въелось в каждый квадратный сантиметр монументального заведения, став его плотью и кровью. Бесполезно пытаться изменить хоть что-либо в звучании этих стен – не раскрутить маховик времени назад, не вырвать из вековой мерзлоты бивни вросшего в неё мамонта.
В меню, напечатанном на машинке, есть ссылки на ГОСТы и резолюции – милая деталь. Даже странно, что вместе с расценками на разбитую посуду не упоминается XX съезд партии – вписалось бы вполне себе гармонично в общую картину.
И всё же… со всем этим эпохальным диссонансом, со всеми пережитками, советской унылостью и гротеском, «Арктика» с течением времени стала доступна людям всех слоёв и достатка, а потому так популярна. Здесь всегда можно худо-бедно набить живот, напиться вдрызг и незамысловато подёргаться под разухабистый ресторанный аккомпанемент, а что ещё надо простому люду?
Нет, вероятно, ни одного города на обширных пространствах нашей необъятной родины, где не существовало бы своей, вот такой же, «Арктики».
Света поначалу пыталась вспомнить, какое в ресторане освещение и общий фон, но потом бросила это занятие: в последний раз обедала там с родителями, когда училась классе в восьмом, или в девятом, так что нет смысла напрягать память.
Приду, и на месте определюсь. Кого бы попросить меня пофотографировать?
Продолжение здесь.
