Их было не больше пятнадцати. За численным превосходством в таком деле гнаться бесполезно, надо красться, как мышь.
– В сумерках ночи, к ахейскому стану… – слышит он певчий мамин голос.
Леону двенадцать. У него сильный жар. Камилла читает мерно и чётко, с возрастающей интонацией. Отец сидит в кресле, перебирая бумаги. Он был очень сильным. Потомственный военный: в плечах косая сажень, знатного роста – у него были жесткие, крутые черты, не лишенные какого-то звериного обаяния. Рыжеватая борода. Голову он брил наголо, как и Леон теперь. Мужчинам в семье Леман это придавало какого-то варварского обаяния.
Так вот – ему двенадцать. Он лежит со страшной температурой. В комнату входит босоногий ангел.
Иве, наверное, около семи. Девочки красивей на свете нет. У неё невероятные волосы – то ли лён, то ли молоко и мёд. Глаза такие яркие на кукольном лице. Огромные голубые глаза, ограненные густыми ресницами. Ива родилась женщиной. Это больше, чем утверждение, всё, что она когда-либо делала, было переполнено невероятной грации. Лёгкости. Неудивительно, что её отдали в балет. Ива была лебедем.
– Тебе очень плохо? – спросила она.
Прежде чем Камилла или Виктор успели опомниться, она забралась к нему в постель и обняла за шею, поцеловав горячую щеку. В тот момент Леон почувствовал её всем телом. Свою сестру.
– Ты умрешь? – шепнула Ива, глядя на него – глядя очень странным взглядом, полным невероятного трепета.
– Что ты такое говоришь, Ива, – Виктор схватил её за бока, подняв с постели. – Амалия, уложите её спать, наконец.
Из рук отца Иву забрала гувернантка, а Леон весь зашёлся судорогой. Если он умрёт, Ива останется. Смерть разорвёт их напополам, а там, за границей смерти – она больше не будет ему сестрой. Она больше не будет принадлежать ему.
Он был с ней с самого начала. С того холодного февральского утра, когда она появилась в маленькой кроватке посреди пустой комнаты. Над ней кружились хрустальные бабочки.
– Аккуратней с головкой, – заботливо предупредила Камилла, когда Леон заглянул в колыбель.
Он тут же провёл по её маленькому лбу вверх. Она сморщила нос.
– Там мягко, – шепнул Леон матери. – Там дальше… Мягко.
– Да, – Камилла осторожно отвела его ладонь. – Это называется родничок. Он ещё не затянулся.
Леона пробрала какая-то дикая дрожь, когда он понял, что это существо перед ним беспомощней, чем слепой щенок, которого ему подарили около года назад. Щенок был тупой и некрасивый. Не умел выполнять команды. Ива была породистой. Ива выросла красавицей. Ива научилась послушанию.
Ночью, когда все спали, Леон подошёл к ней, и опустил пальцы на то самое место – мягкое, незащищенное. Он испытывал, вновь и вновь, ту волнующую дрожь, осознавая, что сейчас – сейчас может просто надавить посильнее, и получится дыра в её маленькой голове. Ива заплакала, взмолилась словно.
Леон всю жизнь гнался за этим чувством. Своей безнаказанной, полной власти над ней, но каждый раз кто–то неизменно забирал её у него из рук.
Мать не была препятствием. Она погрузилась в себя. Она ругалась с отцом. Потом появился белый порошок. Она делала вид, что страдает головной болью, но, скорее всего, страдала она чем-то совсем другим. Хорошо, что она ушла. Это её спасло. Леон никому не позволил бы стать между ним и Ивой.
Никому.
Он подтянулся на канате.
В лесу было около семидесяти солдат. В здании, пожалуй, меньше. Леон взял с собой пятнадцать – больше и не надо.
Тихие воды были своего рода охотничьими угодьями опальных аристократов. Леон нашёл старика, который служил у князей Вилевски егерем. Нищета. Двое сыновей, погибших на войне. Сирые внуки. Не пришлось даже угрожать – только подкупить. Тем же вечером был готов план усадьбы, карта окружающего её бурелома и раскрыто единственное слабое место. Лазейка, которую не нашли даже во время штурма сорок лет назад.
В подвале дома был вырыт колодец. Пересох, истощился – умер. Реку на зиму сковывает, но горные ручьи были буйные, пока после оползня один из притоков не завалило камнями. Лигах в двадцати, вниз по реке, под холмом, есть пещера. Воды там по колено. Сам колодец, правда, оказался заварен решеткой, но та проржавела насквозь, достаточно было зацепиться кошкой и хорошенько дёрнуть.
Несколько шагов отделяло его от Ивы.
Постового в подвале они сняли тихо, смогли пройти коридор и подняться на первый этаж, а потом началась пальба. Леон уже не обращал на это никакого внимания. Грянул взрыв в стороне от него – расплескалось пламя, запертое в бутылке, перекинулось на гвардейцев. Люди Леона были готовы принести себя в жертву. Ему. Свободе. Хаосу. Его же лицо скрывала маска Безликого – забытого, брошенного бога. Бога, живущего в той страшной пустоте, откуда однажды появился мир. Люди не могли причинить ему вреда. В нём бился хаос. Абсолютное ничто.
Леон навалился на обе створки дверей, раскрывая их. Сердце его наполнилось яростью и ликованием.
Он посмел коснуться его сестры – это едва не застило глаза пеленой гнева.
Сестра, как и обещала, преподнесла ему дар: оглушенного, глупого, ослепшего от её красоты земного короля.
Всё прошло по их плану