Перед вами картина Николая Ге, иллюстрирующая тот вечный разговор Пилата с Иисусом. "Что есть истина?" - спрашивает прокуратор. Когда я слышу эти слова, то всегда неизменно вспоминаю фрагмент из романа Булгакова: "Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти."
"Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: "Повесить его". Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. И мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора."
В праздник Воздвижения Креста Господня на Литургии читают именно этот фрагмент из Евангелия:
Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский? Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? Пилат отвечал: разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал? Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.
Но откуда знает Иоанн содержание того разговора? И каким образом он, бедный шестнадцатилетний мальчик, может быть знаком и с иудейским первосвященником? Об этом знакомстве он сообщает в том же тексте. Только что я нашла следующее: "...каким образом стал знаком и как поддерживал это знакомство, будучи в то же время учеником Господа – неизвестно. (Есть предание, что Иоанн был знаком во дворе первосвященническом по своему рыболовству; но насколько верно, решить трудно)." Автор этого отрывка - Епископ Михаил (в миру Матвей Иванович Лузин; 1830—1887).
Слишком много скрыто от нас туманом веков, но можно предположить, что Иоанн узнал о содержании разговора от самого Пилата. И как же горько было ему слышать, что Христос сказал о служителях, которые подвизались бы за Него... Ведь правда - Петр и Иоанн были во дворе первосвященническом и не вмешались, они не стали свидетельствовать, только наблюдали.
Далее Иоанн описывает вторую часть разговора:
И опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа. Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
II.
Помню, как в детстве maman пыталась ввести меня в заблуждение, утверждая, будто на вопрос Пилата Христос ответил: "истина это я". Но я сразу поняла, что она выдумывает. Быть может, в один из тех вечеров, когда я в одиночестве находилась в новокузнецком Храме, я слышала рассказ Иоанна об этом. А она пила чай где-то в сестричестве (в отдельном здании) и не подозревала о том, что происходило в это время со мной.
Я писала в блоге, что она никогда не приводила меня на Литургию (за исключением Рождественской и Пасхальной, но во время Причастия уводила на улицу "подышать") и никогда не приводила на Полиелей. Но позже я вспомнила, что на Полиелеях бывала много раз.
Я вообще многое вспомнила. Вероятно, она тогда еще ничего не знала о двунадесятых праздниках. Я помню, что любила чрезвычайно те вечера, когда мрачный Собор вдруг наполнялся людьми. Она приходила только к Полиелею, вместе с другими женщинами из сестричества. Я радостно подходила к ней. Но сразу уходила. У меня была своя жизнь в Храме. Я любила постоять некоторое время у входа - смотреть, как заходят люди. Я много гуляла по Храму в такие вечера. На Полиелей я всегда шла одна, без нее.
После Службы мы обычно стояли очень долго на остановке. Это были девяностые - общественный транспорт являлся редко. А нам нужно было на другой берег реки - в центр города. Хорошо помню, как сильно я страдала от холода на той остановке.
Писала ли я о том, что, когда мне было четырнадцать лет, ее отлучили от Причастия? В субботу вечером открылась дверь, она зашла и сказала эту фразу: "Меня отлучили от Причастия..." И сразу пожалела. Я несказанно обрадовалась. "Догадались наконец, кто к ним ходит", - подумала я. Как хорошо я помню этот момент, будто это было вчера... В то время бабушка уже не жила у нас. Она жила у себя (с моим дядей, который пил почти не просыхая), а к нам только приходила, и часто оставалась ночевать. И вот я помню, как они сидели на кухне поздно вечером за закрытой дверью и обсуждали случившееся. Maman кричала: "Да как они смеют!" И я подслушала: Священник предписал ей чтение огромного количества молитв. Так, чтобы вообще времени свободного не осталось. Самое смешное, что она пыталась выполнить, но злоба переполняла ее, и она бросала молитвы и шла пить чай на кухню к бабушке и снова кричала там что-то о Священниках. Вскоре она перестала пытаться. Думаю, ее ужасно злила мысль о том, что я все вижу.
Дальше стало происходить совсем страшное. Побои стали таким жестокими, что я перестала даже разговаривать с ней. Сестра незадолго до этого уехала учиться в Новосибирск. Бабушка будто не слышала моих просьб жить у нас, как раньше. И теперь я знаю, что на самом деле маман состояла (и состоит) в секте. Так называемая внутрицерковная секта "святого христа". Потому она очень поздно возвращалась домой - по вечерам у них собрания. Ее подруга из той секты пыталась поселиться у нас дома, но я устроила скандал (Маша как раз приехала в гости и поспособствовала мне: мы кричали, что будем жаловаться родственникам отца), и эта ужасная женщина свалила в страхе.
Но за что ее отлучили от Причастия? Конечно, за ересь.
Я помню, как она однажды прокричала такую вещь: "Я видела свет! Я видела истину!" И тут же осеклась, точно как в тот вечер, когда призналась, что ее отлучили.
В декабре 16-го года, впервые за много-много лет, я зашла в ту квартиру, где провела детство. Описать встречу подробно просто невозможно... Но главный момент - как я сказала, стоя в гостиной напротив моего фортепиано, уставленного иконами, закрытыми фальшивыми бумажными копиями (все иконы кроме моей - иконы святой Фотинии, она слишком редкая - ее ничем не покроешь): "А помнишь, ты говорила, что видела истину?" Я произнесла это внезапно и с каким-то странным спокойствием. Но в следующую секунду пожалела и мне стало страшно. Она подбежала и, заискивающе заглядывая в глаза, стоя справа от меня, сказала: "Светочка, но я тогда тому, что видела, не поклонилась!"
Я ничего ей не ответила.
Таким образом, мои подозрения подтвердились - она видела галлюцинацию. В те школьные годы я очень увлекалась Юнгом, а еще позже прочитала у него о том, что галлюцинациям предшествует яркий свет. Когда я прочитала это, то сразу вспомнила то ее восклицание.
Все сходится. Но можно ли считать ее сумасшедшей, или нет? Несомненно, если бы она попала в руки к специалистам, то получила бы какой-нибудь диагноз. Но в декабре 16-го мне стало ясно, что она далеко не так безумна, как мне казалось в детстве. Ей просто всегда было выгодно изображать психбольную, таким образом снимая с себя всякую ответственность в глазах людей. Но дело лишь в том, что она возненавидела Христа, когда только услышала о Нем. А когда узнала о Его жизни на земле так много, то возненавидела уже до края. Убили Его из зависти - так сказано в Евангелии. Именно зависть становится причиной смертельной злобы всегда.
Я не имею с ней никакой связи, но через мою сестру она узнала телефон моего друга Мити и стала ему писать. Он на всякий случай отправил ей номер своего счета - и вдруг прошлой зимой она стала присылать для меня деньги в дни двунадесятых праздников. Я не могла в это поверить. Мне они были очень нужны - на исследования, на профессоров. Каждый раз, получая от нее очередную сумму, я произносила: "Дай ей Бог здоровья!"
Но когда дошло до Преображения, она перестала присылать (а прежде был еще пробел в Пасху). Я подумала, что этот праздник напомнил ей о том, как она крестилась без веры двадцать четыре года назад. И о моем Крещении в день праздника, и о первом в моей жизни Причастии, свидетелем которого она была.
В декабре 16-го она сказала: "После того как тебя крестили, ты встала первой на Причастие, а к тебе подошли Священники и поставили тебя последней!"
Честно говоря, я чуть не упала со стула на пол, услышав это. Настолько меня ужаснуло ее намерение - ввести меня в заблуждение. Она всегда считала меня человеком в высшей степени наивным, и ей всегда нравилась мысль о том, что у нее есть власть надо мной. И это меня всегда выручало.
На самом деле было так: после Крещения я пошла и встала первой к Причастию, еще прежде, чем Священник вышел из Алтаря со Святой Чашей.
То есть я встала напротив Алтаря. Я помнила эту минуту всю жизнь. Но никто не встал следом за мной. Я повернула голову влево - там стояли дети, которых крестили вместе со мной, в том числе и моя сестра (нас крестили в левом приделе). И они смотрели на меня так враждебно...
Больше я ничего не помню о том дне. Но множество раз я пыталась припомнить - и не могла. Снова и снова я видела в омуте памяти только то, как я стою напротив Алтаря, и нечто невыразимое в глазах детей.
И я много думала об этом: вероятно, я видела Причастие на Литургии в Троице-Сергиевой Лавре в возрасте двух или трех лет. Часто я наблюдаю за маленькими детьми в Храме, и мне ясно - они видят происходящее гораздо лучше меня. Когда-то и я была способна видеть мир просто.
Итак, в декабре 16-го, когда она снова так беззастенчиво попыталась меня обмануть, я не стала ей противоречить. Меня так взволновал образ, который она нарисовала... Я ничего не ответила, но чтобы ей было ясно, что я хорошо помню очень многое, я вскоре как бы невзначай упомянула о том, что помню, как в те годы, когда я часто бывала в Храме, на втором этаже шел ремонт. Услышав это, она вздрогнула и ее глаза загорелись - и сразу же она опустила глаза. Еще чуть позже я встала из-за стола и подошла к иконам, и задала ей тот вопрос.
А когда, в начале вечера, садилась за стол, она сказала: "Не боишься, что отравлю?" Напротив меня за столом сидела бабушка и дядя, и они смотрели на меня так, будто видят призрака. Я была одета в черное. Помню, как сердце стукнуло, но я как будто оставалась спокойной. Я перекрестилась и стала есть. Мне важно было показать, что я не боюсь.
Закончилось то посещение историей с погребальным саваном, которую я уже рассказывала - в тексте "Камень цвета звезд".
Сравнительно недавно я говорила с отцом Андреем о том, что maman присылала мне деньги и перестала присылать. Он слушал с большим интересом. Я сказала: "Вероятно, ее кто-то пристыдил..." И еще: "Насколько я ее знаю, раз она присылала, значит было в этом какое-то удовольствие для нее..." А теперь я узнала, почему она присылала мне деньги на врачей. У нее в почке опухоль десять сантиметров.
Насколько мне известно, если опухоль такая большая, то велика вероятность, что она злокачественная.
Мне нужно будет сказать на Исповеди, что, когда я узнала об этом, в глубине души я ощутила злорадство.
Сегодня я была на вечерней поминальной Службе, которую вел отец Андрей... Как я устала... За окнами дождь. Утром я была в больнице, потом гуляла по Таврическому саду...
Это было в октябре 19-го. Мне нравится перечитывать старые тексты и сравнивать себя с той, которая написала их. Сегодня я была на Причастии. После Литургии беззубая старуха попросила меня приехать на неделе и поработать в церковном саду - иначе розы на могиле Священника, которого я помню, который в моем детстве был Настоятелем, замерзнут. Женщина, которая за ними ухаживала, заболела. Поеду завтра.
Который день пасмурно, словно я не в Сибири, а в ноябрьском Питере. Но через два дня будет Покров, и это все изменит. Служба будет на первом этаже - там, где в детстве я провела столько времени, где кажется, что ты в средневековье, где меня охватывает неописуемый восторг.
Сегодня Литургии служил один единственный Священник. Даже без Дьякона (должно быть, он поехал куда-то с Епископом). Отца Марка тоже не было, что немедленно было использовано против меня: ко мне подошла старуха Надежда, которая изначально позвала меня печь просфоры, и сказала, чтобы я больше не приходила. Я говорю: "Это отец Марк просил мне передать?" Она испуганно отвечает: "Нет."
Надеюсь, завтра встречу его, когда буду заниматься розами. Теперь же я хочу опубликовать здесь еще несколько фрагментов из текста "Что есть истина?":
III.
Сегодня утром, подходя к Храму, я увидела, что деревья в церковном саду совсем черные - листья осыпались. Еще недавно, подходя, я любовалась ими...
Во вторник, пятнадцатого, я была в Лавре. Святейший Патриарх служил там Литургию. Было очень много Епископов и Митрополитов.
Еще я видела в Лавре замерзшие розы. Воздух был таким холодным.
<...>
За окнами дождь. Тихая ночь.
IV.
…Корабль затонул — без щеп,
Король затанцевал в Совете,
Зёрна не выбивает цеп,
Ромео не пришёл к Джульетте,
Клоун застрелился на рассвете,
Вождь слушает ворожею…
Марина Цветаева
Эпиграф - фрагмент из баллады, которую она уничтожила. Все, кроме этих шести строк.
<...>
Ночью выпал снег.
<...>
Снег по-прежнему лежит. Светит солнце.
<...>
Четыре часа вечера, а в квартире так сумеречно... Пять веточек розовых гвоздик в стеклянной банке справа от меня. Вчера и сегодня пришлось говорить по телефону с maman, потому что она просила "позвонить ради Христа" и уговорить бабушку поехать в больницу. Бабушка согласилась, и с ней, кажется, все в порядке, просто ударилась головой, когда упала. Разбила голову. А у дяди инсульт был несколько дней назад.
На улице очень холодно. Как бы я хотела вернуться в прошлое - в квартиру с камином или в дом на краю леса, откуда пешком до залива сорок минут... Мне страшно думать о настоящем времени, хоть, кажется, нет причин для этого. Медленно-медленно проходит моя жизнь. Я хожу в Собор, я гуляю по городу, веду дневник, понемногу работаю над романом... Я решила больше никогда не обращаться к тебе, читающий... Пусть будет так. В любом случае, в этом нет необходимости.
If you'd been a dog
They would've drowned you at birth
Look into my eyes
It's the only way you'll know I'm telling the truth
So knives out
P.S.
Следующая, пятая, часть моего дневника должна называться "Аллегория справедливости". Как я мечтаю добраться до тех времен. По-прежнему остаюсь там, где от меня требуется только одно - искренность. Предстоящий разговор с Иеромонахом Марком должен быть решающим. Третий не станет ли последним? Меня приглашают на следующей неделе ехать снова печь просфоры в деревню к Игумену Георгию. Это я с благословения отца Марка прошлый раз туда ездила. Мне предвещали мои вражеские просфорные старухи, что он никогда меня на такое не благословит. Они очень смешные. Они так отчаянно борются за власть, будто это даст им бессмертие. Вероятно, это такой феномен психики.
Я ни о чем не жалею. Сегодня после Причастия я заснула глубоким сном и видела много снов, печальных и красивых. Вспоминается:
He may conceal a king in his hand
While a memory of it fades
Сильнейшая печаль кажется привычной, город моего детства - странным сном, и только темный пристальный взгляд отца Марка, вчера он посмотрел на меня именно так, свидетельствует о том, что жизнь - это не репетиция.