На смену осени пришла долгая холодная зима. Повседневный круг простых утренних забот Феодоры расширился. Она просыпалась затемно, топила печь, приносила воду из источника, разогревала её для утреннего туалета. Затем она принималась за своё келейное правило, готовила завтрак, будила Серафимушку.
Как только старик открывал глаза, день сестры Феодоры наполнялся тихой радостью. Феодора помогала отцу Серафиму встать, прийти в себя, и они выходили на порожек дома встречать солнце. Это было золотое правило Серафимушки, которое он нарушал, только если совсем не мог встать с постели. Верная келейница, готовая в любой момент подхватить батюшку под руки, была рядом и следила, не устал ли он, не подогнулись ли его ноги.
Серафимушка за зиму сильно ослаб. Бывали дни, когда он вовсе не вставал со своего скромного ложа - голова кружилась, ноги не держали, он еле-еле удерживал в руках чашку и проводил целые дни в тягостной дремоте. Когда же отец Серафим приходил в себя, то наблюдал, как его любимая дылдушка суетится рядом, растроганно улыбался и норовил задержать и поцеловать её руку. Феодора от такого выражения благодарности сильно смущалась и украдкой смахивала слезу.
Как-то, в зимнюю стужу, отец Серафим простудился и начал кашлять. Жар долго бушевал в худеньком высохшем теле. Старик бредил и по-детски плакал во сне. Феодора целыми днями не отходила от его постели – меняла на лбу мокрую повязку, переворачивала с боку на бок, поправляла подушку, умывала, поила, кормила, лечила, а когда батюшка приходил в себя, читала ему жития Святых и душеспасительные поучения подвижников Церкви.
Серафимушка всё сокрушался о своей немощи и говорил, что он не монах, а лялька на руках у Феодоры, и что не может достойно встретить немощь и смерть. Сестра Феодора искренне удивлялась его требовательности к себе.
- Если вы не монах, то кто же я? Я приняла постриг, но так и не поняла, что значит по-настоящему быть монахиней. Я и в монастырь-то попала не по своей воле. Вместо того, чтобы умерщвлять плоть, бороться со страстями и молиться за весь мир, я забочусь о Вас. И в этом для меня столько отрады, как будто не принимала я на себя скорби Христовы. Если вы плохой монах, то я уж и не монахиня вовсе!
- Ох, Феодорушка, и не говори. Оба мы с тобой, выходит, некудышние, - отец Серафим чуть приободрился. Ему было приятно слышать такие приятные слова от своей Феодорушки. - Ну, значит, так Господь даёт. Не подвигом, так смирением. За всё слава Богу!
По ночам Серафимушка обычно ворочался, что-то бормотал и издавал непонятные звуки. Иногда он надолго затихал. Феодора просыпалась среди ночи, но не от звуков, а от пугающей тишины. Она подбегала к спящему старику и подносила руку к его лицу. Тёплая волна дыхания касалась ладони, и Феодора вздыхала с облегчением.
Иногда она тихо растворяла дверь, выходила во двор проветриться и окидывала взглядом снежные просторы. Казалось, земля вздымается, как грудь спящего Серафимушки, в ритм с его дыханием. Если это дыхание прекратится, то померкнет свет, потухнут звёзды и всё сущее погрузится во тьму небытия. Конечно, Феодора не могла не понимать, что им предстоит скорая разлука, но она старалась не поддаваться страху смерти. Наоборот, благодаря этому сознанию, каждый день, проведённый с отцом Серафимом в ветхом домике у стен монастыря, был для неё по-настоящему дорог и важен.