Толпу Петр Иванович увидел издалека. Звук, который оттуда донесся, был мало похож на крик раздавленного омнибусом, он походил скорее на рев подыхающего осла. К удивлению Рачковского, толпа возбужденно засмеялась. Толкаясь локтями и получая в ответ ощутимые толчки в бока, он протиснулся внутрь круга. В самом центре стоял Артемий Иванович. В шляпу перед ним обильно сыпались медяки.
— Дамы, мадамы, мусью и мамзели, а также их чады и домочады, — начал он по новой свое представление. — Всего за два су вы сколько угодно раз можете прослушать последний вздох великой французской актрисы Сары Бернар! Дерньер супи де Сара Бернар! Чтобы это сделать, вам не надо дожидаться ее возвращения из пампасов Перу!
Артемий Иванович приложился к бутылке, стоявшей рядом со шляпой, промочил горло и внезапно со страшным хрипом, выпучивая глаза, завалился на спину, так что Петр Иванович даже схватился за сердце. Ножки Гурина дергались в агонии, пальцы скребли обледенелый асфальт, а на губах выступила розовая пена, пахнувшая божоле. Продолжалось это ровно минуту. По дружный смех толпы Артемий Иванович как ни в чем не бывало вскочил на ноги и ткнул пальцем в пожилого мсье в пальто с оторванной пуговицей.
— А вот вы уже третий раз смотрите представление, и не заплатили не сантима!
Толпа зашикала на господина с красной ленточкой в петлице и бесцеремонно выдавила его наружу.
— Вот что, Гурин, я тебе кладу франк, — сказал Петр Иванович артисту и бросил серебряную монетку в шляпу, — а ты сворачивай свой балаган.
— Ой! — хрипло охнул Артемий Иванович, никак не ожидавший увидеть здесь Рачковского в это время. — Я не могу свернуть балаган. У меня сейчас самая публика пойдет.
— А тебе не стыдно?
— А чего стыдно? Я ж не Сукки и не Мерлатти, мне есть надобно. А вы меня со службы прогнали.
Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка