По шоссе со стороны Москвы идет машина. Справа показалась площадка для отдыха автомашин, в сторону - проселочная дорога... Теплый, душный, августовский вечер...
* * *
Славка и Юрка - моя уличная кампания. Славка - мой одноклассник, Юрка учится классом старше. Мы со Славкой живем в одном доме, состоящем из двух, довольно больших квартир. В одной половине дома живет моя семья, в другой - семья Славки. Я его знаю с пятого класса, именно в это время они переехали в наш дом. Эту квартиру отец Славки получил как инвалид. Увечье его, внешне не видимое, работать на производстве ему не позволяло. Кроме пенсии он имел небольшой приработок - валял на дому валенки, а потом продавал их на рынке.
В семье, кроме Славки, было еще четверо младших: близняшки Валя и Лида, Шурей и совсем маленькая Ниночка. Переехали они из какой-то близлежащей деревни. Семья жила бедно, да отец еще и пил. Впрочем, не столько пил, сколько куражился: плакался на несчастную судьбу, цеплялся к прохожим, под настроение гонял жену. Однако вскоре после шума и драк в семье устанавливался мир. Славка рано стал вступаться за мать. Сначала попадало и ему, но потом отец его зауважал и стал даже побаиваться.
Хотя семья эта переехала из деревни, но не принесла с собой никакой культуры: ни крестьянской, ни бытовой. Глядя на соседей, они тоже посадили у дома садовые деревья и кустарники. Сажали, впрочем, еще и зелень, овощи, но росло все в беспорядке, без ухода. Нет, эта семья не была “от земли”, до этого им было далеко.
В доме - однажды я заглянула к ним - был не просто беспорядок, в доме была грязь. Чернозем с обувью приносился в дом, снимать же уличную обувь в прихожей в голову никому не приходило. В этой семье не было даже манеры повесить выстиранное белье на веревку. Белье сушилось на кольях и даже на ветвях садовых деревьев.
Семья жила бедно, однако все необходимое у Славки было. Были лыжи, коньки, велосипед. Все это не новое, невесть откуда взятое, но в состоянии, годном для использования.
Славку я отчетливо помню класса с восьмого. В это время мы иногда вместе ездили кататься на велосипедах. Летними вечерами он рассказывал в нашей уличной компании анекдоты, по-солдатски грубые. Когда он видел меня, до него где-то отдаленно доходило, что это вроде бы немножко не то... Но инерцию преодолеть он не мог и в лучшем случае раньше заканчивал анекдот. Смеялся он всегда первым. Это был даже не смех, а нечто организменное, типа “гы-гы-гы”.
Но это было не главным. Главным было то, что Славка имел несколько достоинств, которые я уже тогда могла оценить. Он был надежным человеком и обладал природным тактом. Бесценным для меня было также то, что ему в голову не приходило поухаживать за мной. Девчонки его, по-моему, вообще мало волновали. В 16 лет он был сухой, довольно длинный и ширококостный.
Юрка жил в доме напротив. Происходил он из довольно интеллигентной семьи, был умен, хорошо учился (позже, по окончании МАДИ, он уехал работать на автозавод в Тольятти). С Юркой я старалась общаться как можно меньше, потому что я ему явно нравилась. Когда у меня не ладится с физикой, делать нечего - надо идти к Юрке. Юрка все знал, все мог объяснить. Но как, как он мог нравиться! Небольшого роста, лицо покрыто угрями, толстые линзы очков... А когда он начинал объяснять, то увлекался так, что слюна пенилась в уголках рта. Какое уж тут... Нет, с Юркой я общалась только в случае крайней необходимости.
В старших классах у него появился даже, на зависть всем, дорогой спортивный велосипед. Темно-красный, весь сверкающий, с изогнутым рулем и переключением скоростей. О таком приходилось только мечтать. У нас со Славкой были обычные дорожные велосипеды. У меня хоть новый, а у Славки даже “крыльев” над колесами не было. И все-таки больше я общалась со Славкой.
В школе он учился только до восьмого класса, потом окончил местный сельскохозяйственный техникум и стал работать зоотехником в каком-то колхозе области. Так что, пока я училась в школе, Славка жил еще дома.
Я исключительно ценила в нем это редкое качество - природный такт. Ведь дружила и общалась я с ним чисто “по велосипедной части”. Он занимался починкой моего велосипеда: то менял камеру, то подтягивал цепь, то просто накачивал камеры. Кататься же я ездила чаще всего одна. Он это знал, в компанию никогда не набивался, но если я его приглашала, был, что называется, “всегда совершенно свободен”.
Увидев его на улице, или через ограду в саду, я говорю:
- Слав, у меня “восьмерка” на колесе...
- Иде-эт тебя?
- Да склон в лесу оказался круче, чем я думала. В дерево врезалась.
- Голову-то как не разбила?
- Да я удачно упала.
- Так ты там, небось, и тормоз сорвала? Щас, я приду!
Славка не спеша, с удовольствием, занимается починкой моего велосипеда. Заодно подкачивает камеры, что-то смазывает. Я пристраиваюсь рядом и благодарно поддерживаю разговор. Когда велосипед готов, я говорю:
- Покатаемся?
Живем мы на окраине, поэтому минут через десять-пятнадцать мы уже - за городом. Я знаю, что моя “Москва-Воронеж”, трехкилометровый кусок трассы, проходящий через густой и чистый лес, Славке неинтересна. Он любит ездить на пруды - искусственные водоемы, образовавшиеся на месте карьеров. Вода там чистая, теплая. Славка любит там купаться. К прудам можно ехать напрямик, а можно через мой любимый кусок “Москвы-Воронеж”.
- Поедем по дальней!
Едем “по дальней”. К вечеру движение транспорта на трассе слабое, машин мало. Лес, темно-зеленый, чистый, густой, близко подходит к шоссе. Трасса республиканская, поэтому дорога хорошая. Когда едем со Славкой, я наслаждаюсь этими местами втайне. Обычно быстро я здесь никогда не езжу. Вот здесь две тропинки, по которым я ухожу в лес. А со Славкой... Что ему это лес, ему надо на пруды, поплавать.
Славка без умолку о чем-то говорит. То о том, что они ездили с пацанами одним днем в другой город, а у одного из них “велик отключился”. Возвращаться пришлось на автобусе, денег не было... И все это его так увлекало! А я себе думала, и зачем это компанией в семь человек мчаться невесть куда на велосипедах? То ли дело поездить по лесу... То он говорит о том, что Юрка, хоть и выпросил у родителей дорогой велосипед, но ездит на нем мало, потому что он - не для всех дорог. На пруды-то вон после шоссе дорога плохая, на таком велосипеде не поедешь...
Приезжаем на пруды. Здесь я никогда не купаюсь. Боюсь. Плаваю я плохо, а здесь почти везде - резко глубоко. Купаюсь я только на пруду в парке, там дно знакомое. Сижу на берегу и жду, пока Славка искупается. Здесь, на прудах, одни пацаны, и одна я здесь никогда бы не рискнула появиться. Но я - со Славкой, поэтому меня никто не задевает. С ним надежно.
Славка ныряет, потом шумно отфыркивается, будто щенок. Смешно даже. И я сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Конечно, ни полотенца, ни сменного белья он с собой не берет. Слегка обсыхает, одевается, и мы идем к велосипедам. Пацаны только поглядывают, не смея задеть. Вновь импульсом ощущаю свою защищенность.
Назад едем “по ближней”, напрямик, но все равно к дому подъезжаем, когда сумерки уже сгустились. Еще издали различаю: отец ходит около дома, курит, ждет меня. Когда, вот как сейчас, темнеет, а меня еще нет, отец ждет меня на улице. На этот раз он спокоен: я поехала со Славкой. С ним надежно, и отец это знает. Со Славкой он очень приветлив и улыбкой как бы благодарит его за то, что он ездил со мной, составил мне компанию. Но все равно, беря у меня из рук велосипед, говорит мне и Славке, остановившемуся рядом:
- Долго вы как-то... Куда же вы ездили?
Славка, возбужденный ездой, громко говорит:
- Да на пруды! Выехали-то мы уж поздно...
Отец ведет мой велосипед в сарай, а я должна успеть войти в дом, раздеться и закрыться в ванной до его прихода. Лучше - уже включить душ. Я люблю холодный душ после велосипеда, и он знает это. Придя домой, он стоит под дверью ванной комнаты и всегда говорит одно и то же:
- Ну нельзя разгоряченной - под холодный душ!
- Да я - не холодный, не холодный! - и мне весело, что я успела и уже под душем - конечно холодным, - а не “остываю”, как он того хочет.
Но чаще я возвращаюсь в эти вечерние сумерки одна. Он ждет меня у дома, курит, волнуется. Берет из рук велосипед:
- Ну где же можно так долго кататься?
- Ты же знаешь, на Москве-Воронеж.
Я знаю, что он волнуется, но отказаться от этих поездок не могу. Друзей нет. Прогуливаться вечерами по городу, в горсаду “с подружками” в ожидании возможного мужского внимания мне претит. Велосипед - это все, это моя свобода.
Дружба со Славкой, конечно, прагматическая, “велосипедная”, я ощущаю эту неловкость, ну да что же тут поделаешь. Это и мачеха видит. Она меня даже “изобличает”:
- Как с физикой что не ладится - нужен Юрка, велосипед починить - Славка. А со школьного вечера ее кто-то другой провожает. Здесь, видишь ли, эти ребята не годятся!
Мать говорит правду. Все так и есть. Это знали и я, и отец. И нам не хотелось этого слышать. Ну зачем она это говорит? Что с того, что это - правда? Да, это - правда. Но тут ничего не поделаешь. Они годятся для того, для чего годятся. Здесь, конечно, есть неловкость, но по досадливому молчанию отца я видела, что он и понимает все, и прощает мне это. Делаю я все правильно, я лучше, я выше их, я вообще - лучше. Мы вместе с ним считали, что я “лучше”, и я была благодарна ему за это понимание.
Правда, то, что я “лучше”, отец не всегда показывал молча. Бывало, даже гневно. Когда я училась в десятом классе, в дом, что рядом, переехала новая семья, в которой был сын, двумя годами старше меня. Обычный такой, не больно развитый парень. Кажется, он работал на заводе. И вот отец как-то вечером пересказывает мачехе разговор с новой соседкой.
- Она говорит мне: “Очень мне нравится ваша дочь. Вот бы хорошо было, если бы они вместе с Геной в кино ходили”. А?! В кино! С ее Геной - в кино! Вот ей так хочется! Ее Гене так хочется! - Отец от гнева места себе не находил, - это ж потому, что у нее - Кузьма! (Отец, конечно, имел в виду старую русскую пословицу “Я за своего Кузьму кого хошь возьму, а ты свою Маринку - поводи по рынку”) Кузьма потому что!
Мачеха дипломатично молчит. Для отца я лучше всех, а если она позволит себе в этом усомниться, достанется и ей. Нет, действительно, как он смеет, этот в общем-то недалекий парень хоть в какой-то мере претендовать на меня! В кино, видите ли! Ровня ему все!
Да, тогда мы вместе с отцом считали, что я - “лучше”. Правда, он и до сих пор так считает. Мне льстит его неизменность. Она вызывает во мне теплую, снисходительную улыбку, как то старое, любимое платье, из которого я когда-то выросла...
Для отца я с детства была и остаюсь до сих пор лучше всех, умнее всех, красивее всех. Конечно же, никто из ребят в округе не стоил меня. Исключение составлял Славка. Отец любил и привечал его за то, что он был защитником мне, надежным человеком и в поклонники не набивался. Понимал, стало быть...
* * *
Прошло несколько лет. Я закончила второй курс университета. Летние каникулы. Август, я снова дома. Я повзрослела, многое, как мне казалось, осмыслила, а главное - наступила на горло своей песне: отказалась от своей мечты - писать…
* * *
...По привычке я все еще считала себя исключительной, но теперь уже на пессимистический манер. Потом ушло и это, в самооценке я все больше скатывалась в нижнее положение синусоиды.
Август, я дома. Август - осень, август - астры... Как и раньше, большую часть времени я провожу дома. Нигде не бываю, ни с кем не встречаюсь. Валяюсь, читаю домашние книги. В хорошую погоду езжу на пруд в парк. Вряд ли я выгляжу счастливой.
Но вот, выйдя утром из дома, вижу: кто-то возится в соседнем саду. Бог мой, да это же Славка! Отпуск, что ли? Но ведь в колхозе летом отпуск не дают. Не важно, не важно, главное - он здесь! Настроение резко поменялось. Поговорили о том - о сем.
- Слав, может, вечером - на велосипедах? Сейчас - жарко...
- Велосипед-то твой где?
- Как и раньше, это означало, что Славка сначала должен был заняться моим велосипедом. И от этого тоже почему-то стало тепло.
- Я щас, поем и приду!
Славка - типичный сельский парень. Он всегда был таким. Другим стать и не стремился. От него веяло стабильностью, неторопливостью и покоем. Как хорошо, что он не изменился!
Столько, как в этот раз, Славка с моим велосипедом конечно не возился. Камеры никуда не годились, и он отправился куда-то их раздобывать. Впихивал их потом в шины, подтягивал разболтавшиеся спицы, смазывал скрипящий механизм, накачивал камеры... А я, как когда-то, пристроилась рядом, и мне было радостно наблюдать за его работой. Как раньше. Только я стала другая. А все остальное - как раньше.
Наконец, все было готово, и ближе к вечеру мы отправились на велосипедах за город. Свернули на “Москву-Воронеж”. Лес здесь начинается резко, и также резко меняется микроклимат. Я уже знаю: еще метров десять и не будет ни малейшего ветерка. Прохлада, густая, приятная прохлада. Так бывает только здесь. Если чуть поднять голову, можно тут же отрешиться от реальности. Только лес, небо и лес. Славка не мешает. Он сам - дитя природы. Он не раздражает. Не раздражает даже то, что он без умолку говорит. Его разговор - будто просто лесной шум. Это ведь так естественно. В него можно вслушаться, а можно и вовсе не замечать.
Лес скоро закончится, видны просветы. Мне всегда немного досадно, когда я вижу эти просветы... Но вот лес закончился. Слева от шоссе - площадка для отдыха автомашин. Свернув с шоссе, мы со Славкой миновали ее и поехали проселочной дорогой вдоль леса знакомыми местами.
Тропинка узкая, Славка едет впереди. Надо послушать, о чем это он говорит.
- А во здесь мы с пацанами на лыжах ходили. Лису увидали и давай - за ней... Да куда там! Я тада - дело-то к весне - в яму какую-то провалился, а там под снегом уж вода была... Мать меня потом водкой растирала, а не заболел...”
Славка оборачивается, чтобы проверить мою реакцию на свой рассказ. Я успеваю сделать заинтересованное лицо: да-да, мол, слышу, это интересно...
А что, если сказать ему: “А я весной приезжала на эту поляну собирать незабудки”. Место здесь солнечное, и весной вся поляна - в незабудках! Собирала я подолгу, потому что букет мне нужен был большой. Стебельки я потом обрезала коротко и ставила в вазу для фруктов, что на высокой ножке. Получалось, будто полянка... Сейчас скажу ему: “А я весной здесь собирала незабудки!”. Нет, не буду, скажет еще: “Ну и что?”. Не буду.
Вот и поляну проехали, скоро лес останется в стороне. Начинается поле. Зачем он сюда едет? Я устала крутить педали по лесной дороге и пошла пешком, привычно ведя рядом велосипед. Славка последовал за мной. Лес остался позади, и взору стало просторно. Привычный среднерусский пейзаж: поля, покрытые густой зеленью холмы вдоль леса, вдали - деревня.
Деревня... Деревня. Да-да, деревня.
- Слав, у тебя есть деньги?
- Деньги? Зачем тебе здесь деньги? - он порылся в карманах, - Во, рупь есть! Зачем тебе?
- Поехали в деревню? Молока купим... Коров вон гонят, вечерняя дойка начинается. Купим парного молока!
- Да у нас - ни бидона с собой, ни банки...
- Да мы не с собой. Купим просто попить - поллитра какие-нибудь.
- На рупь-то? Да кто же за поллитра рупь возьмет, когда литр 30 копеек стоит?
- Возьмут-не возьмут... Отдадим - надо же заплатить.
- А я тебе говорю - не возьмут рупь!
- Возьмут - не возьмут... Да отдам я тебе этот рубль!
- При чем тут “отдам”! Знаю я - в деревне не возьмут... Ладно - поехали!
Мы сели на велосипеды и, согреваемые целью, поехали к деревне, которая оказалась не так близко, как это казалось на первый взгляд. Мы выбрали какой-то двор на окраине и остановились. Смеркалось. Стоял теплый летний вечер.
Оставив велосипеды у ограды и отворив калитку, мы вошли. Во дворе, помнится, была хозяйка в белом платочке, хозяин и двое мальчишек. Разговаривал с хозяевами Славка. Услышав просьбу, хозяйка улыбнулась и предложила холодного молока, ибо она только что собиралась идти доить.
Славка обернулся ко мне.
- Нет, подождем, парного подождем!
Хозяйка снова улыбнулась и, взяв подойник, пошла доить корову. А мы в ожидании молока пристроились на выступе какого-то строения, кажется, летней кухни. Рядом присел хозяин. Перед нами, помнится, был еще стол со скамейками вокруг. Очевидно, летом здесь обедали.
Хозяин расспрашивал, откуда мы. Славка охотно и пространно объяснял. По речи хозяин, видно, распознал в Славке своего и по улыбке чувствовалось, что Славка ему нравится, и нравится то, что мы заехали.
Здесь было хорошо и уютно. Остаться бы и никуда не уходить...
В августе темнеет рано, но из освещенных окон дома и от открытой двери свет доходил до нас. Стали ощутимы запахи цветов - табак, ночная фиалка... Вот на дорожке появилась хозяйка с подойником. Мальчик лет семи, на ходу поправляя свой незатейливый туалет, несет две алюминиевые кружки. Помню, я жила каждым мгновением этого вечера, как не хотелось, чтобы он кончался! Сидеть бы вот так и смотреть - как цедит молоко хозяйка, как разливает его в кружки...
С улыбкой она подала кружку сначала мне, потом Славке. Неожиданно для всех, и для меня тоже, Славка отверг кружку даже не прикоснувшись к ней.
- Да не-е! Эт вон она хотела молока! - указывая на меня, начал Славка, - эт она хотела молока парного! - Славка двигался, как-то шумно жестикулировал и очень много собой заполнял.
- Эт она... она городская, - продолжал пояснять он, - молока там парного... А мне эт молоко... Я сам в колхозе работаю. Мне эт молоко! Иные вон на ферме после дойки сразу прям... а мне, хоть бы его и не было, молока этого! Не-е, эт вон она пусть пьет!
...Господи, как хорошо! Как хорошо, что Славка говорит, и им нравится то, что он говорит. И можно молчать. И пить молоко. В полутьме не видно лица, и можно не скрывать, что мне - хорошо. Теплый летний вечер, хорошие люди, Славка, эта деревня и - парное молоко...
Заметив, что я выпила, хозяйка подняла взгляд:
- Может, еще?
И я даю налить еще. Нет, не потому, что я хочу еще. Сколько можно выпить? Но я так не хочу, чтобы все это исчезло! Как только я допью молоко, нужно будет прощаться. Все кончится, очарование исчезнет: эти незнакомые хорошие люди, которые рады оказались передохнуть рядом с нами; запах табака и фиалки; свет, доходящий из окон и раскрытой двери дома; этот мальчик, бегом примчавшийся к нам с кружками. Ему радостно было хоть что-то сделать незнакомым “дяде” и “тете”.
Все когда-то кончается. Возвращаю кружку хозяйке.
- Спасибо... спасибо. Хорошее у вас молоко! - вкладываю в это, сколько могу.
- На здоровье! Корова-то у нас молодая, хорошая, третий месяц как после отелу. Не поверите, такое жирное молоко дает! Мы тут как-то на анализ сдавали, так...
...Поздно, мы прощаемся.
- Приезжайте еще!
- Спасибо. Спасибо, до свидания!
Хозяин выходит с нами за двор и объясняет, как короче выехать на шоссе к городу. Мы садимся на велосипеды, уже совсем темно.
Можно было сомневаться в чем угодно, только не в том, что отец в ожидании нас ходит около дома и курит. Увидела я его еще издали.
- Где же это вы? Я уж и замерз, вас дожидаясь.
- Да вот, дядь Федь, в деревню ездили. Она вон говорит, поехали - молока парного купим. Ну, поехали, а там ищь не доили. Вот и...
Отец улыбается в темноте, и я понимаю эту улыбку. Ему нравится, что мы ездили в деревню, что пили там молоко. Уточняет только:
- В какую же деревню ездили?
Славка называет деревню.
- Далеко это вы! Ну а деньги-то у вас с собой были?
- Был у меня рупь, да они не взяли.
Отец понимающе улыбается: да-да, мол, конечно, это понятно... И я вижу, что он тоже рад и нашей поездке, и этому вечеру.
* * *
По шоссе со стороны Москвы идет машина. Я сижу рядом. Справа показалась площадка для отдыха автомашин. В сторону - проселочная дорога. Та самая. Сумерки, теплый, душный августовский вечер.
- Володя, у тебя есть рубль?
*
“Парное молоко” посвящается Славке. Он умер в 21 год, то есть где-то через год после этой поездки. Оказывается, у него был порок сердца. А я и не знала.
Август 1987 г.