Маргарита сидела в кафе напротив Толстоброва и ловила в глазах Николая Степановича искреннее восхищение. Послезавтра на работу, а вчера он звонит и говорит, что необходимо встретиться. Она согласилась, хотя ни выходить, ни разговаривать, ни выглядеть сил уже не оставалось. И вот, размешивая ложечкой горячий шоколад, думала о том, что ни одно движение, с тех пор как она вернулась, не было сделано ею добровольно, все оказались навязаны. Парикмахерская, вернисаж, Валерины коллеги, Генрих и сейчас Толстобров – всё это впивалось в нее по очереди, требуя полного включения и нехотя отпуская. Маргарита смотрела на людей, бодро перемещающихся за окном, и ей казалось, что все они там тоже не по доброй воле, все заставлены и вынуждены двигаться по невидимому кругу, как ослики в Средней Азии вокруг древних колодцев. Вот так бежит, бежит человечек, будто бы изобретая и преодолевая свой, исключительно собственный маршрут, а потом раз – и на каком-то повороте выясняется, что это лишь частичка надоевшего старого круга, невесть как проступившего сквозь новые очертания. Часто эти круги пересекаются, совмещаются, но редко отпускают человека: должно быть, сила притяжения огромна; и нужен ракетоноситель, чтобы, наконец, оторваться. Где его только взять…

– Как девочки? – спросила она Николая Степановича, чтобы что-то спросить, и он заговорил горячо и заинтересованно, потому что о своих дочерях не переставал думать никогда, и все это знали.

– Иринка, старшая, влюбилась, а этот прохвост не звонит, поссорились они, что ли? Неделю уже не звонит, так ты представь, весь мир остановился: она лежит и смотрит в потолок, а мы вокруг на цыпочках, не знаем, что и делать. Доченька, говорю, сходи в кино, в бассейн, ну я не знаю куда, ну к подруге. А она: папа, не напрягай, – и опять в потолок. Пришлось выписывать больничный – ведь выгонят из института. Боюсь, не наглоталась бы чего, таблетки все попрятали, дежурим вот по очереди то жена, то я, одну не оставляем.

Толстобров сжимал и разжимал кулаки, переломал все зубочистки на столике и, наконец, уставился в окно, созерцая внутри себя какие-то картинки.

– Не выгонят, – чуть придвинулась к нему Маргарита. – Обычная история. В этом возрасте! И не мешай ей, дай девочке хоть пострадать по-человечески.

– По-человечески?! Ты шутишь, как всегда.

Толстобров округлил глаза и снова обернулся к Маргарите, вглядываясь в нее и о чем-то напряженно думая.

– Ну да, по-человечески, – отозвалась она и постаралась улыбнуться. – Представь сам, вот замуж выйдет – встанет утром и пойдет с этим стрессом на работу, в детский сад, куда-то еще, и никому не подай вида. А папочки рядом не будет…

Она говорила это, а сама думала: «У всех одно и то же, что в двадцать лет, что в сорок. Господи, ну хоть бы какое-то разнообразие – так нет!»

– У Машки краснуха, полсадика на карантине, Валюшку отправили к теще, чтобы не заразилась, она весь день звонит и просится домой, но теперь эти проблемы мне кажутся счастьем. И зачем у меня три девицы? Лучше бы два пацана, – шумно вздохнул Николай Степанович, как-то внезапно ссутулился, сник и опять повернулся к окну.

– Затем, что девицы хотя бы в армию не пойдут, и вообще шансов свернуть себе шею у них гораздо меньше, чем у парней. Ты не согласен? Бога-то не гневи, пройдут обе эти краснухи, и ты еще станешь жалеть о том времени, когда девочки были с тобой и ты мог для них что-то сделать, – быстро проговорила Маргарита, бегло удивившись тому, как это может она рассуждать, думая совсем о другом и живя своей внутренней жизнью. И тихо добавила: – Ты абсолютно счастливый человек, но, как все счастливые люди, этого не осознаешь и расстраиваешься на ровном месте. Это нормально.

– Да? – Толстобров внезапно смутился.

– Да, уж можешь поверить. Классический, стандартный вариант.

– Ну да, ну да… Замучился я с вами, с бабами. Дома бабы, на работе бабы. Всех надо утешать и уговаривать с утра до вечера.

– Ага, – кивнула Маргарита, – вот именно. Ты что, не знал? Но ведь не только баб. Любому надо, чтобы хоть кто-то ему посочувствовал. А кто будет сочувствовать? Некому. Всем некогда, все заняты.

– Ты права, права.

– Ну, что ты мне хотел сказать?

– Я? Да, хотел, конечно. – Николай Степанович снова смутился, будто его застали врасплох, погрустнел, закашлялся и на выдохе выпалил: – Как ты съездила?

– Замечательно, я потом расскажу, хорошо?

Маргарита пристально посмотрела на собеседника, взглядом требуя объяснений. Напряженное молчание тотчас разлилось в воздухе, став тяжелым и тягучим.

– В двух словах, если кратко. Тут, видишь ли, такое дело…

Толстобров снова замолчал и принялся тереть салфеткой нос, а затем щеки. Зачем-то пересел на другой стул, долго не мог на нем устроиться и ерзал, как первоклассник.

– Да говори же, наконец, как есть. – Маргарита побледнела от тревожного ожидания и даже перестала думать о своем.

– Да, конечно, конечно, прости. Я решил, будет лучше, если ты узнаешь обо всем от меня и сегодня, чем завтра и от главного. Сама знаешь, любой стресс длится всего неделю, так что, как говорится, раньше сядешь – раньше слезешь…

– Нет, ну ты начнешь когда-нибудь?

– Тот случай с Соколовой, помнишь, два месяца назад? Ну, та, которая ушла домой, а ночью выкидыш на двадцати восьми неделях, насилу откачали. Ты тогда дежурила.

– Конечно, помню, – отозвалась Маргарита сразу охрипшим голосом. – Мне объявили выговор, хотя всем было ясно, что это несчастный случай. Ужасно. За нее я меньше всех боялась…

– Разумеется, несчастный случай, все это знают и все тебе сочувствуют. Я отлично помню все детали: и как она просилась, и как ты отпустила, потому что всё было нормально, дня через два ее должны были выписать. И на тебе!.. Не знаю, что нашло на нашего Стервятника. До сих пор он свою фамилию не оправдывал, а тут как с цепи сорвался.

– И что Стервятников?

– А! Несет какой-то бред – не разберешь, ей-богу. Вроде как Соколова пришла в себя и не нашла ничего лучшего, чем подать в суд на больницу и на тебя: мол, если бы ты ее вовремя перевела в перинатальный центр, то ребенок бы выжил. Требует миллион за моральный ущерб.

– Или моей головы.

– Или твоей головы.

– Ну а главный?

– Ему лишь бы истории не вышло. Представляешь, какой прецедент? А история намечается будь здоров – адвокаты у этой Соколовой какие-то навороченные, где только и сыскали. Ну и пошла писать губерния – предъявлены два иска. Как ты уехала, тут и заварилась каша. Назначена комиссия по выяснению всех обстоятельств, какие-то климактерические тетки. Вчера они шерстили в отделении, истории читали, рылись, рылись, сегодня видел их с начмедом.

– Коля, но это абсурд! – подумав, сказала Маргарита. – Соколова пролежала десять дней, прошла полный курс, анализы были нормальные, я собиралась ее выписывать со спокойной душой. Ни о каком перинатальном центре и речи не было. Да ее бы туда и не взяли. Ее история никак не связана напрямую с тем диагнозом, с которым она поступила.

– Да мне-то ты не объясняй. Сначала все были в шоке и не восприняли всерьез – решили, что истерика у женщины. Ну а потом начальники занервничали. Должно быть, я всего не знаю. Тут явно не так просто. Говорят, что под главного копают, что нужно место. А тут и повод для разборок, раздувается скандал. Мне кажется, мишень не ты, а он. Не знаю, впрочем. Но что-то здесь не так, как видится на первый взгляд.

– Возможно. Кстати, как там Гончарова?

– Ничего не изменилось. Увозили практически силой – боялась и отказывалась ехать. Но все-таки отправили. Еле-еле доехала, в дороге начались схватки, подняли в родовой бокс и капали всю ночь, остановили как-то. Тоже, рассказывают, кричала на всю больницу, грозила всех посадить и зарезать.

– Гончарова?..

– Она-она. Спустили к Эре Самсоновне – та мне звонит и вопрошает, как это она умеет: зачем прислали? Матка, мол, практически идеальная, буду выписывать…

– После капельниц?

– Да, наутро. Попросил подержать, посмотреть. У нее же сегодня так, а завтра шиворот-навыворот. По-прежнему лежит и держит свой живот руками. Вроде как даже устроили в одноместную палату. Забудь ты про Гончарову, Эра вытащит. Только возить ее действительно не стоит, пусть хоть до родов там лежит.

– Теперь уж пусть лежит, конечно. Я позвоню им, попрошу, мне Гамбург не откажет.

– Не откажет. А Соколова – классический несчастный случай, каких сотни, если не тысячи. Если бы все эти женщины вздумали подавать иски, все суды просто захлебнулись бы от их количества. Кто-то ей там посоветовал: вроде как на Западе подобные дела – самые выигрышные. В чем я тоже, кстати, сомневаюсь. В общем, я понял так: если дело дойдет до суда, то главному легче пожертвовать тобой, чем платить миллион, которого нет. Кстати, Гамбург активно тебя защищает, сказала, что придет на суд и приведет коллег – ругалась страшно… Ох, сказал – как камень сбросил. Прости за дурные вести. Об одном прошу: не пори горячку, может, само рассосется. Адвокат, видимо, нужен хороший – по этой теме. Я спрашивал приятеля-юриста, он говорит, что подобные иски длятся годами, все обычно от них устают, и в финале, как правило, обе стороны недовольны решением – всё заканчивается ничем. Слушай, а может, тебе взять больничный?

– Больничный? А на сколько – на год, два?

Маргарита пожала плечами. Она допила шоколад и тронула Толстоброва за руку:

– Спасибо, Коля, не тревожься. Разумеется, лучше узнать это от тебя, чем завтра падать в обморок у главного. Как же всё это не вовремя…

– Что ты решила?

– А что же тут можно решить?.. Как уверял мой дед, кто предупрежден, тот вооружен. Значит, буду вооружаться. Или не буду, пусть идет как идет.

– Вот нет! Нельзя, чтобы шло. Я этого и боялся, что ты сама, по доброй воле отправишься к ним в пасть. Бороться надо, понимаешь? Нельзя сидеть и ждать, пока тебя сожрут. Собрать все силы и бороться.

– Коля, ну какие силы? С кем бороться? С женщиной, потерявшей ребенка? О чем ты говоришь…

– Не сдаваться хотя бы вот так. Не делать необдуманных движений. Не расстраиваться совсем уж. Пройдет, забудем и не вспомним, я уверен.

– Ладно. Ты беги домой к Ирине, а я посижу чуть-чуть, ага? – Маргарита внезапно устала, потерла виски, потом широко улыбнулась, но удержать улыбку не могла и с минуту глядела перед собой без выражения, совершенно забыв о существовании собеседника. Затем встряхнулась, достала из сумки телефон, подумала, снова бросила его в сумку и выжидающе посмотрела на Толстоброва.

Он упрямо мотнул головой, лицо его потвердело:

– Нет, не ага. Ты всегда меня гонишь. В общем, так: я найду адвоката, или двух, нужно двух. От тебя толку мало, я вижу. Учти: ты уйдешь – я там тоже работать не стану. А сейчас позвони мужу, чтобы он тебя забрал домой, я без машины. А может, лучше пройдемся? Давай, пойдем. Вставай.

Если текст понравился, поставьте, пожалуйста, лайк. Подписаться на канал можно Здесь. Карта Сбербанк 4276 4900 1853 5700

Продолжение здесь:

Женщина вокруг сорока. Повесть. Глава 20

Женщина вокруг сорока. Повесть. Глава 21

Женщина вокруг сорока. Повесть. Глава 22

Женщина вокруг сорока. Повесть. Глава 23

Женщина вокруг сорока. Повесть. Глава 24

Другие публикации канала:

Дневник пионерки. Жизнь в СССР. Биографический роман

Город на Стиксе. Роман

Клад. Рассказ

Письмо. Рассказ