ПОСВЯЩЕНИЕ В ОРДЕН ИУДЫ
(Триптих Народного художника СССР Ивана Ледовских «Гражданская война в России»)
На станцию Чухломская вползали бронированные вагоны, выкрашенных в цвет выгоревшей степи. Ни души не было видно в узких бойницах, только пошевеливались курносые рыла Максимов, да зияли жерла шестидюймовок. Мешки с песком громоздились на пушечных платформах. Ход поезда замедлился и, наконец, прекратился.
В штабном вагоне открылась стальная дверца. Показался командир в черной кожаной куртке и фуражке с красной звездой. Сапог нащупал отверстие в форме полумесяца, вырезанное в металлическом фартуке вагона. «Полумесяцев» было ровно шесть, по три для каждой ноги.
Держась за металлические поручни, командир «Грозного мстителя» Яков Ковальзон спустился на перрон, принял рапорт подбежавшего командира ЧОНа Орлова. Вместе с Вольфгангом Залусом, телохранителем Троцкого, обошел посты.
Вскоре из салон-вагона вышли Троцкий и Рейснер, в сопровождении свиты прошли несколько сотен метров до разрыва полотна.
Мост через реку Берля был взорван. Еще горели шпалы на обрушенных путях. Обычно белые, отходя, с помощью приваренного к паровозу крюка сдирали с полотна шпалы. Здесь они применили новую тактику: специальные бригады развинчивали рельсы, цепляли края тросом и загибали тягой английских броневиков в дугу.
Лев Давидович подошел к краю обрыва, заглянул в огромную промоину между берегами. Внизу в притоке Волги купались кажущиеся муравьями мальчишки.
- Сколько вам понадобится дней, чтобы восстановить мост? - спросил Троцкий инженера Николая Егорова.
Егоров изумленно глянул.
- Спросите лучше, сколько месяцев!
Троцкий поиграл желваками. Пошел назад к бронепоезду.
- Лев Давидович, - окликнула его Рейснер. - Вспомните историю Свияжска!
Городок сначала построили в муромских лесах, а потом привезли и собрали на месте. Это сделали люди Ивана Грозного. Так разве мы в век технического прогресса не можем повторить их подвиг?
- Все поняли, Егоров? – Троцкий сквозь пенсне пронзительно посмотрел на инженера. – У нас нет месяца! Золотой запас вывезут из Казани, и тогда революция погибнет! Но мы не можем штурмовать город без поддержки бронепоезда. По нашим данным, белые спешно готовят эвакуацию Казначейства. Поэтому бронепоезд любой ценой требуется перебросить через реку.
Инженер сокрушенно развел руками.
- Я, простите, не господь Бог!
- Троцкий вперился инженеру в зрачки и отрывисто сказал.
- Даю вам неделю! Через шесть дней, ровно в пять утра бронепоезд с вами на борту трогается с места и переправляется через Свиягу. С мостом или без оного! В шесть утра поднимаются цепи. Мы возьмем Казань!
С поезда соскочил Ковальзон, седой мальчик в студенческой тужурке, прокричал в жестяной рупор.
- С воздушного шара доложили, подходит белый бронепоезд!
Нарком скомандовал.
- По вагонам!
Бойцы оцепления на ходу заскакивали на площадки. Троцкий взял бинокль. На горизонте в жарком мареве рябили синеватые очертания «Генерала Дроздовского». Дуэль с ним сейчас не входила в планы наркомвоенмора.
Вагон сильно качало по обветшавшим рельсам. Троцкий сидел за столом, вцепившись пальцами в дыбом стоящие волосы. «Знать бы, знать! Что с золотом? Это же кровь государства! Мы обескровлены! Там девять тысяч ящиков!
Полтора миллиарда золотых рублей! Мы должны оплатить этим золотом контрибуцию Германии по Брест-Литовскому миру! Я лично давал гарантии! Я отвечаю перед немцами, своей головой! И что теперь? Они же возобновят наступление, займут Москву и Петроград! Сибирь и Урал у белых! Революция погибнет! Проклятые чехи! Я же приказывал их разоружить! 14 тысяч вооруженных до зубов солдат! Полыхнуло по всей железной дороге от Пензы до Омска, как по бикфордову шнуру. Что с золотом? Мы в полном мраке! Провал следует за провалом! В казанском подполье действует провокатор! Я не сомневаюсь в этом».
- Я пойду, Лев, - сказала Лариса.
Нарком поднял на нее воспаленные глаза.
- Куда?
- В Казань.
Повисла долгая пауза.
Троцкий встал, подошел к юной женщине, взял ее лицо в ладони.
- Тобой рисковать - не хочу!
Она смотрела ясно и просто.
- Я вернусь.
- Ты так уверена в себе…
- Со мной ничего не может случиться. Я подниму Казанское подполье, мы
саботируем отгрузку золота, сделаем все, чтобы его задержать.
Нарком поражался ее красоте и мужеству. Безрассудная отвага юности, сметающая на своем громокипящем пути старую и усталую мудрость. Что ж…
- Сделаем так. Ты скажешься больной, будешь лежать в жару, у тебя тиф, никто не сможет войти на твою половину. А втайне ты пойдешь в Казань.
- Ты подозреваешь кого-то из нашего окружения?
Троцкий понизил голос.
- Я привлек к работе в Красной Армии семьдесят пять тысяч царских офицеров.
Среди них, конечно, найдутся и предатели.
- Ты же знаешь, предателей нет. Кто может предать меня судьбе, кроме меня самой?
- Умница.
- Лев, не бойся за меня! Я вернусь, ведь я львица. А львицы охотятся для своего мужа, царя зверей.
- Я не могу тебя так отпустить. Я должен провести с тобой Посвящение. –
Троцкий взял Рейснер за плечи, проникновенно посмотрел ей в глаза. - Лара, мы сжаты временем, как кулаком циклопа. Надо торопиться. Я должен провести обряд прямо здесь, в стальном несущемся вагоне, но так даже лучше. Так еще никого не посвящали. Иван! Иван! Иди сюда! Вольфганг, стань на дверях, никого не пускай.
Вошел скульптор Иван Ледовских, влюблено посмотрел на возбужденного Троцкого, на взволнованную Рейснер.
- Станьте сюда. Опуститесь на колени. Я, Великий Магистр, Красный Лев Революции, нибиру по крови, мальфар по рождению, посвящаю вас в члены Ордена Иуды «Алкедаму», «землю крови», выкупленную за тридцать сребреников Судьбы!
Троцкий возложил на склоненные и ничего не понимающие головы обе руки.
- Что это за Орден, Лев Давидович? – спросила Лариса. – В чем его цели?
Троцкий посмотрел ей в глаза, поджав снизу веки. Пенсне оформляло его взгляд в нечто отдельное, существующее самостоятельно и видящее насквозь.
- Во всем этом! - вождь рванул занавеси с окон.
Бронепоезд шел по степи, и степь вся – под облачным покровом со свинцовым грозовым подбрюшьем – шевелилась, как шевелится вшами шевелюра тифозного. Обозы тянулись докуда видел взгляд, пыль поднималась к небу, храпели кони, скрипели телеги, ругань неслась отовсюду. Там и сям в степи возвышались курганы, и уже зажигались сотни костров - полки становились на привал.
Троцкий задернул занавески и повернулся к стоящим на коленях соратникам.
- Открываю вам тайну. Я, Красный Лев Ордена Алкедамы, веду битву против Чистокровных Нибиру. Рабы восстали. Мы ведем их. Ради них, ради их счастья. Они пройдут через страшные испытания, но только так и можно приобрести индивидуальную душу, и в этом тайна, неподвластная человеческому уму. Люди проклянут нас. Они предадут нас анафеме, нас, революционеров, Иуд, пожертвовавших собой ради них!
Это страшно, но не так ли страшно было начальнику нашему, апостолу и мученику Иуде? Он шел на более страшный подвиг! Его пример дает нам стойкость и волю. Речь идет не о свержении царя и помещиков-капиталистов! Партия большевиков - ударный отряд великого Ордена Иуды, который осуществляет судьбы мира и спасает из глиняного заточения миллионы человеческих душ. Донес ли я до вас смысл нашей борьбы? Поняли ли вы ее великий космический смысл?
Посвящаемые смотрели во все глаза. Они не поняли ни слова из лихорадочной речи наркома.
- Мы осуществляем Таблицы Мировой Судьбы, мы жертвуем своими жизнями. Наша награда, как и награда Иуды, – вечное проклятие всех поколений! Нас никто не оценит, никто нами не восхитится, никто не скажет в наш адрес благодарственное слово. Плевать будут на сами могилы наши!
Троцкий пригнулся, глаза его выкатились, пенсне свалилось и закачалось на шнурке.
- А я – знаю! - я стану в России Иудой коммунизма! Меня проклянут! Меня
проклянут и предадут, от меня отрекутся все мои соратники, все те, кто нынче поклоняется и идет за мной в бой! Я буду проклят в веках! Я буду нести вечное проклятие! Я кажусь со стороны несгибаемым и стальным, я караю людей, я повелеваю массами, но я погибну в петле на оси-и-и-и…
Голос Троцкого перешел в тонкий визг, неразличимый уху. Воздетые руки его со сведенными судорогой пальцами скребли по воздуху, словно он карабкался вверх.
Оглушительный удар грома громыхнул над несущимся бронепоездом. Щели стального вагона озарились.
- Наташа! – завопил вождь. (Почему он зовет Наташу, с обидой подумала
Рейснер). Троцкий вдруг закричал таким высоким и незнакомым голосом, что Лариса оцепенела. Так не мог кричать человек, так мог кричать только демон разрушения, потустороннее исчадие ада, обладающее невообразимой мощью и злобой, прорвавшееся, наконец, на свободу через бурлящие магмы мозга неистового наркома. Троцкий, все так же вопя, выгнулся дугой назад и начал медленно падать. Бородка его, как мушка на винтовке, торчала клином кверху.
- Держите же его! – закричала возникшая на пороге Седова.
Рейснер и Иван Ледовских не могли пошевелиться от ужаса.
Вагоны трясло и шатало, колеса равномерно стучали, сцепки гремели, вопль эпилептика затихал в булькотении обильной пены, выступившей на изуродованных судорогой губах. Жена Троцкого растолкала Ивана и Ларису, бросилась к бьющемуся в
падучей мужу. «Ложку!»
Лариса очнулась, кинулась к столу, вернулась с ложкой из серебряного сервиза.
Седова скакала на муже, как на коне. Хруст зубов о ложку был слышен даже сквозь какофонию грохочущих колес.
- Ноги! – крикнула Седова. – Держите ему ноги!
Рейснер кинулась на бьющиеся ноги Льва Давидовича, получила удар коленями в грудь, задохнулась, в глазах потемнело, она удерживала всей своей тяжестью содрогающиеся ноги возлюбленного и чувствовала, какая необузданная, нечеловеческая сила колотится в этом теле.
В унисон с припадочным заревел бронепоезд. В его оглушающем реве Лариса поняла, какой страшной ценой дается человеку господство над массами, над толпами, над народами. Пропускать через себя планетарные токи, да ведь это - само распятие, самопожертвование, он – Иуда, настоящий жертвенный агнец, истинный Спаситель!
Гудящий ток неимоверной мощи колотил всех четверых, тряс несущийся на всех парах бронепоезд, содрогал выгоревшую приволжскую степь и саму агонизирующую в огне революции Россию.
Каждое содрогание народного комиссара, каждый его вопль мощнейшими вибрациями проникал в сознание деморализованных красноармейцев, в теплушки и эшелоны, в роты и полки, укреплял в бойцах классовую ненависть к врагу, ковал из вчерашних крестьян несгибаемых борцов за дело Мировой революции.