Несколько дней назад я проснулась со словами Цветаевой: "туда - куда-то - в диккенсову ночь". И стала читать весь цикл "Комедьянт".
"Я помню ночь на склоне ноября..." первое из двадцати пяти. Последнее - "Сам черт изъявил мне милость!...". В моей жизни ее слова очень важны, но снова и снова я нахожу совершенно забытые строки:
Друг! Всё пройдет на земле, — аллилуйя!
Вы и любовь, — и ничто не воскреснет.
Но сохранит моя тёмная песня...
Декабрь в Питере в этом году необычайный. Так хочется оказаться в Комарово, а еще лучше - в Америке, в Аппалачских горах. Середина декабря. К концу подходит десятилетие. Большую его часть, последние девять лет, я провела в России, но все еще люблю те времена, когда ко мне обращались: "Miss!"
Как мне нравилось пить кофе и смотреть на людей утром дождливого дня в Нью-Йорке. Там все так, будто никто никогда не узнает, кто ты на самом деле, и никто не хочет знать.
В Нью-Йорке зимой бывают морозы, но мне он представляется таким городом, где зимними ночами жарко гулять по улицам.
Мне есть что добавить в мое "Плавание", и уже давно. Вероятно, стоит начать вписывать все задуманные в последние годы сцены, и тогда я снова почувствую реальность романа. В одной из таких сцен, это разговор героя с фотографом Джулиано, он рассказывает о том, что однажды был на Причастии без исповеди, в Казанском Соборе. Я давно это придумала, но хранила в сердце, я потом дополнила: это было в Праздник Успения Пресвятой Богородицы, когда весь Храм украшен белыми лилиями. Теперь я знаю, куда конкретно я помещу этот фрагмент.
17 декабря. Сегодня днем небо было очень красивым. Но я не пошла гулять, а легла спать. Вчера я написала вышерасположенный фрагмент, а позавчера, в воскресенье, была на Причастии в своем Храме. Вечером того дня пела акафист Христу. Кому-то может показаться, что в этом дневнике все неискренно. Ведь в прошлый раз я написала, что это путь не для меня. Но в начале осени я придумала озаглавить части моего дневника, пользуясь теми аллегориями, которые оставил мне Петр Великий. Хотя я помню, что эта идея бродила вокруг меня давно. Гуляя по Летнему Саду, я чувствовала ее верность. Последняя часть должна быть названа не иначе как "Аллегория истины".
В Летнем Саду много аллегорий. Итак, я поняла, что первая часть - это "Аллегория мореплавания", вторая - "Аллегория красоты", третья - "Аллегория осени", четвертая - "Аллегория искренности". В настоящее время мы находимся в ней.
I.
Я — Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетёт коварство сети,
И в сердце — первая любовь
Жива — к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увёл далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот.
Александр Блок
Как я устала... Снова произношу эти слова. Временами я кажусь себе Гамлетом. И вспоминаю "Диалог Гамлета с совестью":
— На дне она, где ил
И водоросли… Спать в них
Ушла, — но сна и там нет!
— Но я её любил,
Как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
— Гамлет!
На дне она, где ил:
Ил!.. И последний венчик
Всплыл на приречных брёвнах…
— Но я её любил
Как сорок тысяч…
— Меньше,
Всё ж, чем один любовник.
На дне она, где ил.
— Но я её —
(недоумённо)
— любил??
Так проходят дни. И завтра вечером я снова пойду в Храм.
О многом нужно сказать, но, как это часто бывает со мной в последние годы, не хочется говорить. Нет желания пересказывать, хоть это важнейшие события моей жизни: в воскресенье на Литургии я говорила с мальчиком Митей о его болезни, я предугадала Настоятеля, и он был поражен этим, а отец Андрей, быть может, даже и не стал читать роман, который я ему подарила.
Так проходят дни. Но в воскресенье вечером после акафиста я чувствовала желание писать, решила, каким будет название этого текста, но не было сил, мне пришлось рано лечь спать, потому что я находилась на какой-то опасной черте - днем слегка болело сердце. Впервые после пантогама. Если бы погода не менялась постоянно, то все было бы иначе...
О том, кого крестили в честь Андрея Первозванного... о нем я должна много говорить. О нем я много думаю.
II.
В последнее время из всех Священников моего Храма лучше всех держится молодой человек, о котором я говорила, что он меняется к худшему. Остальные пали духом.
Разочарование, которое постигло меня в очередной раз... Но я ведь говорила: это цена, которую приходится платить. А голос пел: Ценою жизни ты мне заплатишь за любовь!
Это был прекрасный вечер... Мне нравится, когда людей в Соборе очень мало, а Служба при этом торжественная. (Напротив, я люблю, когда на маленьких вечерних Службах собирается много людей, и они стоят в стороне, не решаясь подойти ближе, пораженные красотой.)
23 декабря, вечер. Бесснежная зима в Питере рождает чувство, будто ноябрь продолжается. Вчера на Литургии перед Причастием, когда уже открылись Царские Врата, и отец Андрей, стоя на амвоне, произносил молитвы, а рядом с ним стоял Дьякон и держал в руках Святую Чашу, ко мне подбежал мальчик Митя и приласкался у всех на глазах, как дикий зверек.
Вчера весь вечер я провела в гостях у новой знакомой. Мы познакомились в Соборе в четверг, это был день Николая Чудотворца. Она живет совсем рядом со мной.
Вчера на Литургии не было Настоятеля, отца Игоря тоже не было. Без них печально. День был очень сумрачным. И сегодня я проснулась поздно, но все равно чувствую воодушевление. Ведь есть какой-то смысл в том, что я живу на земле. Вчера я сделала портрет моей незнакомки графитным карандашом.
Как давно я не была у художников!.. Если бы найти квартиру ближе к Летнему Саду, то я смогла бы приходить к ним часто, как бывало в то время, когда я жила у Пантелеймоновского моста.
27 декабря. Как быстро движется время, или, быть может, я просто не делаю ничего, потому мне и кажется, что время уходит. Если удастся когда-нибудь закончить "Плавание", то это будет такой день, когда на город обрушится дождь из желтых цветов...
Я открыла роман. Предпоследняя глава "Песня сатиров". Она начинается вопросом:
- Что же будет дальше, Джулиано? - спросил его А.
Они не спеша шли рядом по шестой улице на запад. Вокруг не было ни души, только впереди по авеню Би иногда проезжали машины. Предрассветная тишина разлилась по городу.
- Я совершенно не хочу об этом думать!
Когда я открываю свой роман, все встает на свои места.
III.
Ночь с 28-го на 29-е декабря. Совсем скоро новый год. Как бы я хотела несколько дней подряд гулять по магазинам и покупать вещи. Сегодня, когда я курила сигарету на балконе, мне вспомнилось время после возвращения из Америки... В Москву я прилетела в конце августа 2011-го, а первого сентября вышла из поезда на Московском вокзале. Первые дни провела в маленьком отеле рядом с Сенной площадью, из окна был виден Исакьевский Собор. Гуляла с собакой по утрам вдоль канала, то были туманные тихие утра...
Еще недавно я вспоминала дом в Аппалачских горах, где провела ровно год. Помню, когда мы только искали дом в тех краях, это был август 2010-го, возвращаясь в Нью-Йорк, к собаке, которая ждала нас в манхэттенской квартире, нам казалось, что это вряд ли удастся. Но дом нашелся в последний момент. И когда мы привезли туда собаку... Это был поздний вечер, я никогда не забуду тот жаркий нью-йоркский вечер, благоухание леса...
VI.
29-е декабря, вечер. Когда приходит время затвориться и ждать, мне всегда кажется, что это к лучшему. Думаю, что удастся отдохнуть от людей, от всего, что мучает меня, и всегда надеюсь вернуться в мир с той силой, которую Ричард Эшкрофт назвал fire in my hand. Но к концу я теряю всякую надежду, мне кажется таким странным - выйти из дома и пойти по улице...
Этот текст необходимо закончить до конца года. Потому я коротко расскажу самое главное.
С того дня прошло две недели: когда во время Литургии, перед пением Символа Веры, ко мне подошел мальчик Митя, я спросила его: "Когда ты выздоровеешь?" И он ответил, что никогда не выздоровеет. Я почувствовала, как ужас охватил людей, стоявших вокруг нас. Мы были в центре Храма, около иконы дня (и потом, во время пения Символа Веры, эта икона очень заинтересовала его, это было "Сошествие во ад"). И я сказала с хитрой улыбкой, что он совершенно выздоровеет, и что дети чаще всего выздоравливают, и никто не знает, почему.
Прошла неделя. Перед Причастием из северных Врат вышел Священник в золотой одежде, который лучше всех говорит. Его проповедь была о десяти прокаженных, которых исцелил Христос. И на словах "...исцелились все, но вернулся только один" к детям, которые стояли около амвона, подбежал Митя, и я точно поняла, что он слышит эти слова. Будто все переменилось, будто он поверил, что выздоровеет.
Сегодня, впервые за долгое время, я проснулась с головной болью. После обезболивающего я снова заснула, проснулась в конце светового дня. Но день уже нарастает.
Я предугадала Настоятеля, и это было совсем не сложно. Он требует, чтобы те люди, которые причащаются каждое воскресенье, во время поста прибавили еще день. И, так как ему было ясно, что я один такой пропустила... короче, я заметила в нем то, что мне не понравилось, и все поняла, и не пошла к нему на Причастие две недели назад. Я пошла к отцу Игорю на Причастие, и все это видели. Через несколько дней, это был праздник Николая Чудотворца, как ни в чем ни бывало, пошла к Настоятелю на Причастие, как прежде. Я поступала таким образом уже несколько раз. Это неизменно впечатляет Настоятеля и других людей. Как будто тем самым я говорю: "Разве я не свободна? Свободна делать то, что кажется мне верным, разве нет?"
После Литургии я подарила ему подарок - стихотворение Анны Ахматовой "Подошла я к сосновому лесу...".
Теперь я пойду курить сигарету на балкон, а после напишу что-нибудь про Иерея Андрея.
V.
Нá смех и нá зло:
Здравому смыслу,
Ясному солнцу,
Белому снегу —
Я полюбила:
Мутную полночь,
Льстивую флейту,
Праздные мысли.
Этому сердцу
Родина — Спарта.
Помнишь лисёнка,
Сердце спартанца?
— Легче лисёнка
Скрыть под одеждой,
Чем утаить вас,
Ревность и нежность!
Марина Цветаева
Здравствуй, мама!
Плохие новости.
Герой погибнет
В начале повести.
И мне останутся
Его сомнения.
Я напишу о нем
Стихотворение.
Земфира
Конечно же, он читает роман. В прошлое воскресенье после Литургии я задала ему три вопроса, и когда я произнесла "католическая церковь" (речь шла о непорочном зачатии Иоакимом и Анной Пресвятой Богородицы), поняла, что это словосочетание напомнило ему о моем "Дневнике сельского священника".
Как странно - при всех расхождениях и противоречиях, непримиримых противоречиях, ближе всего к нам именно они, католики.
Но вернемся, вернемся назад, отмотаем один год в прошлое. Декабрь восемнадцатого года. Мне становится лучше, но состояние такое, что врагу не пожелаешь. Дома лежу со свечкой. На улице мороз. В будни по утрам хожу на Литургии, но не каждый день. Во время Причастия стою в стороне. Я помню тот день. Быть может, это была среда. В конце Литургии отец Андрей, стоя на амвоне, стал пересказывать Евангелие. И сразу мне показались странными его слова. Я подумала: "Зачем говоришь о том, что вчера читали? О сегодняшнем отрывке традиция говорить..." И вдруг, в подтверждение моим мыслям, он произносит, взглянув точно на меня (а я стояла с края в толпе): "Отойди от меня, сатана..."
У меня было чувство, будто в меня бросили гнилым апельсином, как в "Олимпию" Эдуарда Мане. Хорошее сравнение. Что же мне оставалось? Весь тот день я думала: как поступить? Не ходить больше к нему на Исповедь. Эта идея мучила меня, казалась совершенно справедливой. Но я понимала, что люди это заметят. Они скажут: "Она больше не доверяет этому человеку, она - самая чувствительная из нас, она - самая сильная из нас, потому и мы должны изменить к нему отношение!"
И я отвергла это решение. Вскоре отец Андрей заметил перемену во мне. Все эти вещи так видны! Мне странно, что кого-то удивляет (мою подругу Машу, например), когда Настоятель догадывается, что я пропустила одно Причастие на неделе. Разве можно не увидеть этого? Или когда Священники понимают, что человек, который стоит в очереди к Причастию, скрестив руки на груди, не имеет на это благословения.
Кстати говоря, бывают случаи, когда люди выплевывают Святые Дары. Я видела однажды. У Дьякона было такое лицо, когда это случилось, что я думала, он сознание потеряет (это гипербола), а Настоятель, казалось, готов был что-нибудь немедленно разрушить, разбить, обругать кого-то (себя), за то, что не разглядел, кто перед ним. А та женщина скривилась в усмешке, довольная.
Был один случай три года назад... Быть может, в январе 17-го. Будничная вечерняя Служба. Людей по пальцам пересчитать. Алтарь закрыт, за время вечерней его ни разу не открывали. В Алтаре находится отец Игорь, Дьякон и чтец. Я стояла, опустив голову, потому не сразу увидела: женщина уже стоит на солее, еще шаг - и пытается открыть Царские Врата, чтобы вломиться в Алтарь.
В первую секунду возникло желание подбежать и... но я сразу опомнилась и молча, не двигаясь с места, одетая в черное, стояла и смотрела, как эта женщина стала дергать сильнее. Словно пыталась сдвинуть с места гору. Будто говоря: "Покажите мне Бога!.." Это выглядело так ужасно, что нельзя передать. В особенности ее черная тень.
Потом я воображала, и до сих пор думаю, что эта мысль очень важна: как они, находясь в Алтаре, увидели вдруг тень человека, поднимающегося на амвон. Тень проникла в Алтарь.
А та женщина дальше пошла дергать Северные Врата, потом Южные. Все безрезультатно. Вероятно, Дьякон и чтец успели забаррикадироваться. Потом еще взялась за Царские Врата. После чего разочарованно спустилась по ступенькам, подошла ко мне и встала рядом, чуть позади.
Вот с кем вы меня объединяете такими высказываниями, - хотелось мне сказать отцу Андрею в декабре 18-го года, а еще лучше - ничего никогда ему не говорить. Да будь моя воля, я давно бы уже покинула Собор, покинула город, оставила Россию навсегда. ("Я человек оклеветанный!" - говорит черт в романе Достоевского, и я снова цитирую его.) И мне немыслимо терпеть ложные обвинения, нестерпимо. Все же приходится. Но когда люди видят мое лицо... все то, что на нем читается... тогда они уже не могут мне ничего приписывать. Тогда мне кажется, что у меня все же больше общего с Настасьей Филипповной, чем с кем-либо еще.
Я уже давно могу смотреть фильмы. Сперва лишь цветные, а теперь и черно-белые смотрю (недавно - второй раз в жизни - фильм Брессона "Наудачу, Бальтазар!"). Я уже давно могу работать за компьютером подолгу. Но я хочу лишь одного - заснуть и спать долгим сном, и проснуться весной, проснуться в лодке где-то далеко, на краю света, где только лилии, белые и желтые речные лилии, таких много в Сибири, на всей поверхности воды...
Осталось сказать лишь о том, что я подарила ему роман в день Андрея Первозванного, после Литургии, но так как он держал в руках золотой Крест, то мне пришлось положить подарок на поднос, покрытый золотой парчой, который стоял рядом (туда обычно складывают деньги и цветы). Потому на вопрос моего друга, взял ли он в руки роман и видела ли я этот момент, мне пришлось ответить: "нет". Затем я сказала: "Значит он держал его в руках, находясь в Алтаре! Да, так и случилось."
VI.
Бог! — Я живу! — Бог! — Значит ты не умер!
Бог, мы союзники с тобой!
Но ты старик угрюмый,
А я — герольд с трубой.
Бог! Можешь спать в своей ночной лазури!
Доколе я среди живых —
Твой дом стоит! — Я лбом встречаю бури,
Я барабанщик войск твоих.
Я твой горнист. — Сигнал вечерний
И зорю раннюю трублю.
Бог! — Я любовью не дочерней, —
Сыновне я тебя люблю.
Смотри: кустом неопалимым
Горит походный мой шатёр.
Не поменяюсь с серафимом:
Я твой Господен волонтёр.
Дай срок: взыграет Царь-Девица
По всем по сёлам! — А дотоль —
Пусть для других — чердачная певица
И старый карточный король!
Марина Цветаева
Половина двенадцатого ночи. В Сибири сейчас так красиво, а в Питере такое чувство, будто обещана была весна, но так и не случилась, и снова наступила осень.
Еще я утаила одну вещь, одно воспоминание: две недели назад на воскресной Литургии я слышала фрагмент из Евангелия о богатом юноше, которого Христос позвал идти за Собой, но тот опечалился, потому что у него было большое имение. В "Плавании" главный герой сравнивает себя с тем юношей, не будучи богат. Он разбогател позже - и купил голубой таунхаус в Гринвиче, о котором мечтал.
Он создал сад со скульптурами на вершине горы, откуда виден был закат над озером.
К северу от Нью-Йорка стоят эти горы. Я так любила их, я не могла поверить, что должна оставить те горы и те леса, горные реки и скалы, долины и пастбища, и снова горы, и казалось, что так до бесконечности за голубыми горами будут вставать голубые горы, и все кажется таким простым, вся жизнь кажется простой, нужно только ехать куда-то, оставляя позади - все дальше и дальше - сверкающий Нью-Йорк.
30 декабря 2019
P.S.
И я покинула свой город, мрачнейшую из столиц, и вернулась в город своего детства, и видела лето в Сибири, наступление осени. И первый снег...
Сегодня вечером я пойду в Собор с точно таким же названием, что носит Храм, который я оставила, и, быть может, ни разу не вспомню про Иерея Андрея.
Все же я имею возможность бесконечно помнить о том, как мы говорили в тишине Храма, говорили почти три часа... Стоит только открыть тот текст - все становится реальным, будто я вижу в точности его лицо. Вчера мне пришло желание вернуться в Питер и явиться в Собор в день Андрея Первозванного с большим букетом каких-нибудь цветов. Желтых роз?
Я способна совершать подобные поступки.