Тайны Болдинской осени
Продолжаем наш рассказ об одном из самых творческих периодов жизни Александра Сергеевича Пушкина, который пришелся на его изоляцию в деревне Болдино осенью 1830 г., когда на Россию обрушилась эпидемия холеры. В серии очерков «Тайны Болдинской осени» историк Сергей Дмитриев рассказывает о том, как поэт оказался в изоляции на Нижегородчине, что он делал в глухой деревне несколько месяцев и как спасался от хандры в творчестве.
Предыдущие главы:
Глава 1. Пушкин на пути к карантину
Глава 2. Болдинские испытания Пушкина (ссылка)
Глава 3. «Пир во время чумы», или Приметы пушкинской мудрости (ссылка)
Глава 4. Побег из Болдино
В Болдино поэт искал для себя опору не только в творчестве и надежде на улыбку судьбы, но и в обращении к истории своего Отечества, что явно проявилось и в последних главах «Евгения Онегина», в том числе в десятой, и в обращении поэта к его родословной, и в выведенной поэтом формуле патриотизма:
Два чувства дивно близки нам, В них обретает сердце пищу: Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня! Земля была б без них мертва, Как ....... пустыня И как алтарь без божества.
Любопытно, что в черновиках этого стихотворения Пушкиным были зачеркнуты такие слова и строки: «Они священны человеку… И ты к отечеству любовь… Святыня… Семья…» В рукописи осталось и зачеркнутое автором четверостишие, продолжавшее размышление о «двух чувствах»:
На них основано от века По воле Бога самого Самостоянье человека, Залог величия его.
«Самостоянье человека», его свобода, достоинство и независимость всегда были жизненный идеалом поэта, и он не мог не выразить еще раз свои пристрастия на болдинском переломе судьбы.
Завершив в Болдино «Путешествие Онегина», в котором его герой странствует именно по родным просторам, а не по заграницам, Пушкин, потерявший уже надежду на свои собственные путешествия в дальние страны, делает знаменательный поворот в своем давнем стремлении к побегу: теперь уже не за океаны и моря, а в северные русские дали, что впоследствии отразится на многих его произведениях. А в болдинском заточении поэт в стихотворении «Когда порой воспоминанье…» откровенно признается, куда он стремится:
Стремлюсь привычною мечтою К студеным северным волнам. Меж белоглавой их толпою Открытый остров вижу там. Печальный остров — берег дикий Усеян зимнею брусникой, Увядшей тундрою покрыт И хладной пеною подмыт.
Заметим, что поэт хочет бежать не в теплую Италию с мрамором, кипарисами и скалами, а в дикие зимние края, под которыми, по мнению пушкинистов, поэт скрывал или Соловецкие острова, или остров Голодай на окраине Петербурга, где были захоронены тела декабристов. В любом случае тяга к родной земле возрастала у Пушкина в последние годы его жизни.
Пушкину в Болдино в октябре 1830 г. приходилось не раз опровергать в своей переписке слух, что он «холерой схвачен или зачах в карантине». Его больше всего тревожила неизвестность, где же его невеста? Успела ли она с семьей покинуть Москву? А писем от нее все не было и не было. Пушкин готовился даже получать уже знакомые ему по чумному карантину в Гумрах проколотые для окуривания хлором или известью письма: «В чумное время дело другое; рад письму проколотому; знаешь, что по крайней мере жив, и то хорошо».
Только 26-27 октября из пришедшего от Натальи Николаевны письма он узнал, что Гончаровым пришлось пережидать эпидемию в самой Москве. И вскоре, 9 ноября, Пушкин решается на новый побег из карантина, он пересекает всю Нижегородскую губернию и около Мурома въезжает во Владимирскую губернию, где его около деревни Севастлейки задерживают в карантине и отправляют назад. Поэт едет в Лукоянов и требует свидетельства, что он следует не из зачумленного места, и подорожную до Москвы, но получает отказ. Он пишет жалобу губернатору в Нижний Новгород и возвращается в Болдино, проехав почти 420 верст и потеряв несколько дней на это путешествие. И вскоре опять признает необходимость «самоизоляции»: «…Я не стану больше торопиться; пусть все идет своим чередом, я буду сидеть сложа руки».
Наконец, 27 или 28 ноября Пушкин все-таки получает из Нижнего Новгорода свидетельство на проезд до Москвы, и 29 ноября туда выезжает. Однако 1 декабря в деревне Платав (ныне деревня Плотава Орехово-Зуевского района Московской области), в 70 верстах от Москвы, поэт был остановлен. «Я задержан в карантине в Платаве: меня не пропускают, потому что я еду на перекладной; ибо карета моя сломалась, - писал он невесте. - Умоляю вас сообщить о моем печальном положении князю Дмитрию Голицыну (генерал-губернатору Москвы. – С.Д.) — и просить его употребить все свое влияние для разрешения мне въезда в Москву… Или же пришлите мне карету или коляску…». И Пушкину повезло: вместо 14 дней, благодаря чьему-то вмешательству, он пробыл в карантине только 3 дня (также как и в Гумрах в 1829 г.) и уже 5 декабря добрался до белокаменной. Болдинская осень подошла к концу…
Однако эпидемия холеры в России еще продолжалась. Затихнув в декабре, весной 1831 г. с наступлением теплых дней она вновь вернулась в Москву, но в более скромных масштабах. Ее распространение перекинулось тогда на запад, в Петербург и Польшу, а оттуда и в Европу. И Пушкин, который, по его собственным словам, после Болдина «оброс бакенбардами, остригся под гребешок — остепенился, обрюзг — но это еще ничего — я сговорен… и женюсь», вступал в новую полосу своей судьбы. И поэт передал нам из того времени еще один – четвертый - совет, как выживать во время эпидемий. Он писал Е.М. Хитрово 9 декабря, сразу после возвращения в столицу: «Россия нуждается в покое. Я только что проехал по ней… Народ подавлен и раздражен. 1830-й год — печальный год для нас! Будем надеяться — всегда хорошо питать надежду».
Надеяться! – вот главный завет поэта, переданный им нам через века и годы.
И хотя 2020, високосный, год мы тоже можем назвать «печальным годом», его испытания рано или поздно завершатся, и мы будем потом вспоминать о нем, как о частице прошлого…
#ruspoetrytravel #ruspoetrytravel_дорогирусскихпоэтов