Подполковник возвращался в часть из госпиталя. Это было ещё советское время.
Выписали во второй половине дня. Пока дождался утреннего обхода, потом заключительного медицинского осмотра и долгожданного вердикта: «Годен к лётной работе без ограничений» Пока добрался на электричке до узловой железнодорожной станции, уже вечерело. В нужную сторону, все поезда ушли, а очередной был только утром.
Ночевать на вокзале, в комнате отдыха совсем не было желания. Остался единственный вариант, и подполковник по шпалам оправился на выезд со станции, чтобы пороситься пассажиром в заднюю кабину локомотива товарного поезда.
В те времена к военным относились с уважением, и машинисты знали, что у военных лётчиков напрочь отсутствует обезьянья привычка бездумно нажимать кнопки и включать какие либо тумблеры. Поэтому не опасались оставлять их в задней кабине без присмотра.
Подполковник подошёл к стоящему под парами локомотиву.
- Ребята, подвезите до дома, в часть возвращаюсь, - обратился он к выглянувшему из окна локомотива механику.
Трудно сказать, почему вид подполковника машинисту не понравился. То ли смутили большие звёзды на погонах, то ли он был не в настроении. А может, вспомнил нехорошего начальника, когда служил в армии.
- Не положено, - отрезал механик и скрылся в глубине кабины.
На улице уже становилось совсем темно, дул пронизывающий морозный ветер. Лишь красный сигнал светофора давал надежду уговорить машиниста.
Подполковник закурил, поглядывая на закрытое окно кабины тепловоза, переминаясь с ноги на ногу. В осенних армейских ботинках было зябко стоять на обледеневшей железнодорожной насыпи.
Наконец форточка вновь открылась:
- Что ты ту стоишь? Я же сказал, не положено нам брать посторонних в кабину. Запрещено.
- Да мне тут не далеко, всего 4 часа ходу, до Поповки – с надеждой в голосе произнёс подполковник, - вы же там всё равно останавливаетесь.
-Ха. 4 часа! Прошлый раз мы с Михалычем дошли до Поповки без малого за 8 часов. Эдак ты быстрее доедешь с утра на скором.
- Нету билетов на скорый, спрашивал, потому и пришёл сюда.
- Ну, а мы тут причём? Не положено, слышал?
- Да слышал, - скептически произнёс подполковник. Он, было, повернулся в сторону станции. Но остановился и, глянув на машиниста спросил:
- Ну а сало то у вас хоть есть?
В форточке теперь уже появилась и удивлённая рожа помощника машиниста:
- А зачем тебе сало?
- Да жопу смажу, прицеплюсь к крайнему вагону и доеду по рельсам – саркастически выдал подполковник.
- Ха-ха-ха, - расхохотались машинисты, - ну раз ты такой весёлый, садись, подвезём. Только на станциях в окне не маячь. Нам неприятности не нужны.
Кресло машиниста не удобное, спать в нём почти невозможно. Локомотив натужно ревёт мощными дизелями, оглашая пустынную, прозябшую, бесконечную ночную степь, и состав неспешно тянется по уходящей во мрак одноколейной железной дороге. Его мотает из стороны в сторону на неровных рельсах. Но, в кабине тепло, даже жарко, можно курить с открытой форточкой и в полудрёме предаваться размышлениям о суетности жизни, с каждым километром приближаясь к жене, к детям, к прежним заботам и проблемам воинской службы.