Мой пост о 60-летнем юбилее Зибарева от 8 октября вызвал резонанс у подписчиков.
Ирина, загляните к Александру Григорьевичу в гости, возьмите интервью, прокомментировал Сергей Целиков.
Легко сказать - загляните в гости.
В отличие от персонажа «Ревизора» я не могу похвастаться, что «с Пушкиным на дружеской ноге».
Но отец Сергея, Юрий Кузьмич, тут же пришел на помощь.
Я не знаю другого человека, способного организовать встречу с кем угодно, когда угодно и где угодно.
В назначенный день нас встретил Александр Григорьевич.
С порога я предложила: давайте побеседуем в саду.
Нет, сказал Зибарев, сначала пообедаем.
Первым делом самолёты, напомнила я.
И я про самолёты, сказал он тоном, не терпящим возражений.
Сидя напротив него, я понимала, что интервью в привычном формате вряд ли получится.
Он напоминал огромного льва с седой гривой, в прошлом – царя зверей, а сейчас – тяжело раненого.
Я формулировала темы, которые хотела обсудить, в том числе о возрасте, маленьких житейских радостях.
А в чем радость жизни для вас? – неожиданно спросил он.
Я начала перечислять свои занятия и отношение к ним.
Всё, что вы сказали, укладывается в три пункта: вы здоровы, свободны и открыты миру, который любит вас.
Я очень болен, почти не вижу, завишу от лекарств, боюсь, как бы не «съехала крыша».
Это исключено, возразила я.
Пойдемте, покажу вам «стену плача».
Почему такое грустное название? – удивилась я.
Потому, что всё в прошлом, почти никого не осталось.
Показывая фотографии, он перечислял людей по именам и вспоминал ситуации, связанные с ними.
Рассказывал о событиях давних лет, будто они произошли вчера.
У меня фотографическая память, сказал он. Я помню, например, вопросы, которые вы задавали мне двадцать с лишним лет назад. Я вообще всё помню.
И английский? – усомнилась я.
Если вы им владеете, давайте поговорим. Можем на французском, немецком или итальянском. Выбирайте.
Давайте на русском, предложила я. В следующий раз.