В первую вахту Сотонэ лайнер вошел в совершенно сюрреалистический пейзаж: справа и слева над спокойным зеленым океаном громоздились сине-черные громады туч, из которых, подсвеченный низким солнцем, серебристыми колоннами падал дождь. Над «Титанией» же предзакатное ультрамариновое небо оставалось девственно чистым. В воздухе витал запах озона, чувствовалась нависшая угроза – несмотря на дух захватывающие картины вокруг, с палуб исчезли все праздношатающиеся пассажиры, инстинктивно опасаясь чего-то страшного, что уже исподволь начинало совершаться, как бы принюхиваясь к небольшой стальной скорлупке, набитой, как дыня семечками, крохотными живыми людишками.
-Это будет необычный шторм. – пробурчал в усы Морж. Ларин услышала эту реплику, но предпочла оставить ее без комментариев.
На щеках старика выступил нездоровый лихорадочный румянец.
-Капитан, объявите по кораблю штормовую тревогу. Желательно, чтобы все пассажиры… - реплику Сотонэ прервал вой. «Титания» буквально врезалась в стену густого, наполненного водяной пылью ветра, моментально залепившего влагой все окна капитанского мостика. Судно тряхнуло.
-Право пять. – невозмутимо, как всегда, отреагировал Морж – Секретарь! Распорядитесь о кресле к штурвалу. Придется немножко воспользоваться привилегиями раненого. – обернулся он к Ларин с сардонической улыбкой – Это надолго.
Матрос – секретарь, чьей непосредственной обязанностью было заполнять судовой журнал и выполнять не терпящие отлагательства приказы судоводителя, поднес ко рту коричневую эбонитовую рогульку микрофона.
За все свои мореплавательные годы Ларин с таким началом шторма еще не сталкивалась: казалось, минуту назад воздух был спокоен, а прямо по курсу катились размеренные невысокие волны океанской зыби. И вот уже нос лайнера вспарывает ощерившиеся белейшей пеной валы, перекатывающиеся через полубак, а от царящего вокруг мощного воя взбесившегося ветра приходится повышать голос. Палуба дрогнула, нос лайнера ухнул во впадину между волнами. Через мгновение бешеной бело-синей фотовспышкой над клотиками сверкнула циклопическая дуга молнии, бабахнул оглушительный раскат грома, заставивший Ларин пригнуться. Да уж, это надолго! Ухххх! Нос «Титании» вновь обрушился с волны, белая пена залила бак, истаивая на глазах, изумрудными потоками морская вода полилась через фальшборт и шпигаты, образуя целые водопады.
-В машину! Сбавить ход до среднего! – распорядился железный старпом.
Прошло пять часов. Ларин воспринимала происходящее несколько отстраненно, механически прихлебывая кофе из термоса – непроливайки. В полночь на мостик поднялся Снайдерс, готовый принять вахту, но Сотонэ малоразборчиво, на сэнгамоно-одесском английском, послал его «не портить вечер», то бишь – перехватить еще четыре часа сна. Штурман удалился за шторку. На мостик, тем временем, поступали доклады о мелких повреждениях, слава Богу, ничего масштабного пока не произошло. «Титания» была построена с огромным запасом прочности, буквально «на столетие». Ночь по-прежнему рвали частые вспышки молний, но их шнуры были гораздо короче и менее яркие. Шторм понемногу стихал. Обладавшая отменной остойчивостью и плавностью качки «Титания» не доставила своим пассажирам особых хлопот. Естественно, были и сломанные о край раковин и унитазов носы, и выбитые зубы, и даже пара вывихнутых рук и сломанных ног. Хирург Клостерман дежурил постоянно, вправляя, накладывая лубки и повязки в условиях непрекращающейся килевой качки. И тут, в третьей четверти первого, с полубака в телефонную трубку раздался заполошный вопль парнишек – впередсмотрящих:
-БЕРЕГИСЬ!!!
Последовал удар, за которым уши заложил рев воды. Корпус «Титании» застонал и затрещал. Нос лайнера ощутимо вздыбился вверх. На мостик надвигалась вертикальная фосфоресцирующая волна. Достаточно медленно для того, чтобы мгновенно растерявшая все остатки сна Ларин успела щелкнуть нужным тумблером и открыть рот, чтобы выкрикнуть насквозь нестандартную команду: «Хватайся кто за что может!!!» по громкому вещанию.
«Титания» наскочила на «волну-убийцу» - высоченную стену воды, непонятно каким образом возникающую посреди своих сестер – невысоких волн, нестрашных для огромного лайнера. Счастье для Сотонэ, Ларин, рулевого и секретаря, что передние окна мостика «Титании» были оснащены мощными триплексами – стена воды на излете так и не смогла пробить их. Правда, в течение целой секунды, тянувшейся, как показалось обитателям мостика, с минуту, за окнами рубки воцарилось мрачное подводное царство, исчезло небо, горизонт, тусклый ночной свет померк. Чопы, которыми временно забили пулевые пробоины в правом крыле мостика, выдавило внутрь. Прохудившийся аквариум наоборот.
Снизу даже сквозь рев воды раздался шум, сопровождающий неожиданное кораблекрушение: многоголосый крик, визг, дребезг, звон посуды, грохот. Все, что не было закреплено, отправилось в свободный полет. Немногие из спавших в койках и гамаках пассажиров удержались на своем ложе. В довершение всего заревела паровая сирена лайнера: видимо, ее приводную цепь заклинило. Замерев на мгновение с задранным носом, судно ринулось вниз, взметнув громадные волны. Бак захлестнуло, белая светящаяся кипень поднялась почти до уровня окон рулевой рубки. Казалось, часы последнего сэнгамонского четырехтрубника сочтены. Четыре винта толкали лайнер вперед, в то время как носовая часть, полностью находившаяся под водой, работала, как горизонтальный руль подводной лодки, увлекая судно в пучину. Но вот плавучесть гиганта взяла верх, нос величаво вынырнул из моря в вихре брызг, вода, задержавшаяся на палубе, устремилась сквозь шпигаты…
Усилием воли преодолев паралич ужаса и ощущение крохотной щепочки, находящейся всецело во власти стихий, Ларин поднялась с палубы и вновь потянулась к микрофону:
-Это мостик. Жду докладов. Аварийную партию – срочно в форпик и на полубак, проверить состояние люковых закрытий и заплат.
Брен, которого выбросило из койки в штурманской рубке, выскочил на мостик, судя по его виду, еще пребывая в объятиях Морфея. Выдав несколько нечленораздельностей, он прилип к лобовому рубочному стеклу, несколько секунд простоял абсолютно неподвижно, прислонившись к холодной плоскости. Потом тряхнул головой:
-Капитан, штурман Брен Снайдерс готов к получению новых приказаний!
-Брен, определись, а потом – в обход судна, ты же вроде имеешь опыт.
-Яволь, мийн хеерц! – на германо-нидерландском возгласил штурман (откуда что берется?!), и испарился с мостика на левое крыло, прихватив инструменты. Не прошло и десяти минут, как точное местонахождение «Титании» было нанесено на карту тонко отточенным твердым карандашом.
-Эти звезды… Когда не надо, весь небосвод чист, а когда нужно – где их искать… - выдал риторический пассаж штурман, надевая парадную фуражку и выходя в обход.
В дверях с ним столкнулся Меллинджер, спешивший с докладом:
-Мэм, пока что - три сломанные руки, одна нога, фингалы и царапины не поддаются исчислению!.. Выбиты окна в оранжерее первого класса, саму оранжерею смыло начисто в курительный салон. Приняли до трехсот тонн воды через выбитые иллюминаторы и окна. Бедлам жуткий. Готовим щиты и крепь для заделки оконных проемов.
-Клостерман справится?
-Уже справляется. Ему, кстати, ассистирует наш разведчик: оказывается, он хват в этом деле! Только лучше бы он не улыбался, уж больно мерзостно выходит…
-Спасибо, Джордж. Идите. – проговорила Ларин. Да, к штатному разведчику Ноэлю Гранту и она особых симпатий не питала: человек он был явно с четверным дном и фальшивой зловещей улыбочкой Бака-Вивисектора.
За Меллинджером докладывал палубный матросик:
-Мэм! У наших пленных плохо дело. Люковые закрытия сорвало начисто, передняя лючина еще как-то держится, заднюю смыло за борт. В трюм пролилось много воды, они там по колено! По-моему, есть раненые.
-Осушите трюм. Сначала прикажите, чтобы все убрались к чертовой матери от донки. А то еще придется выковыривать помпейскую задницу из кингстона. И пусть им там, что ли, сухие одеяла выдадут… Чтоб не перемерзли!
«Уроды!» - добавила Ларин мысленно.
«А почему, собственно, уроды? – тут же одернула она себя – Кто сказал, что все помпейцы одинаковы, что они, как один, ненавидят сэнгеров, что их тюленьим мясом не корми, дай только зарезать пару-тройку наших? Этот стереотип закрепился в сознании жителей Сэнгамона еще с середины прошлого века, и тому были веские подтверждения. Но, все же, люди, в общем-то, везде одинаковы – это Ларин выяснила на личном опыте… Что в Сэнгамоне, что в Японии, России, Китае, Штатах либо Помпее. И чаянья у них, тоже, в общем, не особо различаются. И не может национальный характер (тем более что помпейцы, как и сэнгеры – не нация, как таковая, а конгломерат нескольких, среди которых коренное население составляет, дай Бог, седьмую часть) характеризоваться патологической злобностью. К тому же, мы отстоим от Помпеи, почитай, на половину географии, если разобраться, делить нам особо нечего. Хоть там воякам и промывают мозги, но, тем не менее, как я слышала от Леграфа, этот их командир, как его, Эвиан, отнюдь не пышет злобой. Кстати, и имя у него европейское, Гермен – это по-помпейски Герман, святой князь… Скорее, наоборот: Эвиан излучает лояльность и благодарность. И не припишешь это с ходу азиатскому коварству. Говорят, у них там вообще раскол между европеоидами и азиатами назрел… Кто их разберет, на самом-то деле? Те, которых мы взяли в плен – сплошняком европеоиды, а, стало быть, есть надежда… Короче, теплые сухие одеяла. И немного спирта из хозяйства Клостермана, а то лечи их потом!»
…Донку трюма, где содержали помпейцев, раз пять засоряло при откачке воды, но сами пленные быстренько приводили ее в рабочее состояние, вмешательство членов экипажа даже и не потребовалось. Потом им спустили в грузовой сетке свежие скатки и паек. Оказалось, что все ранения свелись к расквашенному носу и вывихнутой руке. Вроде, обошлось, могло быть и хуже… Но тут же с полубака позвонил Брайен – впередсмотрящих смыло. Бедные парнишки!
Противный мяукающий сигнал пожарной тревоги заорал в рулевой рубке, когда Ларин только что сдала «собачью» вахту МакКиннону и собиралась покемарить в штурманской. Морж, отстояв на мостике ровно пол-суток, наконец, позволил увести себя в каюту.
Метнувшись обратно в рулевую, Ларин обернулась к щитку пожарной сигнализации. Но при этом краем глаза зацепила оранжевый метущийся отблеск на полубаке. Точно: огонь бушевал в первом трюме.
-Пену в первый трюм!!!
При таком раскладе у пленных будет хоть минимальный шанс выжить.
Следующие двадцать минут растянулись в сознании Ларин, как несколько часов. Сначала угас огонь в трюме. Потом примчался мокрый и всклокоченный, без фуражки и в грязнющем, потерявшем всякий вид форменном костюме Снайдерс, доложивший, что в первый трюм упала ГОРЯЩАЯ бочка смазочного масла, хранившаяся в боцманской заначке ЗА ограждением трюма. То есть, налицо была прямая диверсия: по законам физики, бочка не могла самовоспламениться и влететь в трюм против движения волны. Скорее уж, ее следовало бы искать в оранжерее или в курительном салоне… Стало быть, кто-то ее туда завалил…
…-Гермен, расскажите, как было дело. – Ларин устало привалилась к столу в кают-компании командного состава. Перед ней на треногом табурете восседал перемотанный - перевязанный помпейский капрал. Он здорово обгорел и сломал руку, спасая своих подчиненных.
Капрал тяжко вздохнул, покосился на полицейского, бдительно торчавшего за его левым плечом с выставленным автоматом, и проговорил сквозь бинты:
-Мэм, Вы мне все равно не поверите… Я же враг…
-Вы не враг, капрал Гермен Эвиан, в данном случае Вы – ценнейший свидетель. У нас есть основания полагать, что на вверенном мне судне орудует либо саботажник - поджигатель, либо, что еще хуже - пироманьяк. Рассказывайте, и поподробнее.
Голос из-под бинтов звучал глухо, но чётко:
-Мэм, только я начал раздачу одеял, как слышу сверху шум: скребут металлом по металлу. Громко достаточно… Я только успел голову поднять, вижу – край бочки за комингс свешивается. Хорошо было видно на фоне неба-то. Лючину же сорвало волной. Я даже и не понял, что это такое, пока она не перевалилась и не начала падать вниз… У нас там темно было, все лампочки полопались, когда трюм залило… Но в горловину бочки, понимаете, мэм, был вставлен фитиль, наверное, матерчатый… И он горел! В темноте-то видно. Потом она упала, двоих наших убила наповал. А потом рванула! У нас вода стояла выше пайолов (Пайолы – решетки на палубе, выполняющие функцию фальшпола. Прим. авт.) – не успели до конца откачать. Оно оттуда, из бочки, растеклось, прямо по воде! Сначала подумал - соляр… Оказалось – смазочное масло… (Гермен нюхнул ладонь) Веретенное… Хорошо, у наших одеяла были под рукой – огонь посбивать успели… Потом пена пошла. Спасибо, не вода! Пятеро наших захлебнулись, это как минимум, а могли бы все… Запаниковали мои ребята. Вот, мэм. Но вы же все равно мне не поверите…
-Отчего же, Гермен. Напротив, приму Вашу версию событий за рабочую. Обожженных и раненых сейчас поднимут из трюма и доставят в лазарет. Как Вы себя чувствуете?
-Спасибо, мэм! Сносно.
Определив Гермена в отдельную пустующую каюту комсостава и приставив к нему медсестру и персональную охрану, Ларин призадумалась.
Взорвавшаяся пятидесятилитровая бочка в трюме, раскрывшаяся «тюльпанчиком», согласно докладу аварийной партии, налицо. Слой веретенного масла на пайолах. Да, кого окатило этим самым маслом – вспыхнул, как факел! А на палубе полубака, за горловиной трюма, прямо под надстройкой – большое пятно того же самого смазочного масла! Боцман божится, что бочка на момент взрыва (а он в этом понимает!) была пуста наполовину – взрывоопасных паров в ней было предостаточно. То есть, наш мистер Икс разливает масло по палубе, чтобы еще увеличить немного объем масляных паров, а заодно и облегчить бочку, чтобы быть в силах поднять ее в одиночку и перевалить в трюм. Потом хладнокровно суёт в горловину фитиль, поджигает его, и сбрасывает с кряхтением в бездну трюма, где хранятся помпейцы… Патриотичный ход, сказать нечего! Лучше бы бочку смыло во время атаки волны – убийцы! Но Брайен все запрятал четко и крепко…
Ларин, оставив на вахте МакКиннона, наконец, избавилась от рутины и, несмотря на усталость, осуществила свою давнюю мечту. Ненадолго зайдя в свою каюту и ополоснувшись под душем, она направилась в закуток, где спал Снайдерс.
-Эй, штурманец! – позвала она шёпотом.
-Мм! Кто тут?!
-Та, которую ты, наконец, назвал, как ее называли в детстве!
-Ларин?! Вы?
-Лори. Хороший мой, ты думал, я совсем слепая? Сейчас никого нет, можно и на «ты»…
-Сейчас… не до…
-А до чего? Хватит притворяться, я тебя тоже люблю!
Широкая койка вместила в себя два тела… Легкий шум стаскиваемой ненужной одежды, и, наконец – сдерживаемый стон… Вершина! Вершина…
Штормило. По небу неслись низкие свинцовые облака, на верхушках волн белели барашки. Серый лайнер упорно шел на юг. Ноэль Грант ненадолго позволил себе нарушить строжайшее радиомолчание, послав кодированную военно-морским кодом радиограмму танкеру «Котопакси» с просьбой задержаться на позиции. Ответа, естественно, не ждали: одинокий военный нефтеналивник, малыми ходами слоняющийся внутри квадрата десять на десять миль, был лакомой добычей для помпейских подлодок. Танкер, по идее, должен был бы ещё раньше получить сообщение от «Кадфаэля», чтобы явление страждущего лайнера не застало его врасплох. До точки рандеву оставалось всего-то триста миль – семь часов хода. Ларин незадолго до рапорта об отправке сообщения на «Котопакси» позволила себе, наконец, полноценный отдых, восемь часов сна – в принципе, ее вмешательства не требовало ни одно неотложное дело. Курс был проложен, МакКиннон, молодой помощник, героически отстоял две вахты и рвался заменить Сотонэ на третьей. Молодой человек компенсировал отсутствие опыта старанием и искренним желанием работать. Клостерман лечил, как мог, пострадавших помпейцев: трое парней были страшно обожжены, фактически обречены. Но главный корабельный доктор не жалел на них ваты и противоожоговых мазей. Несмотря на все его старания, один из пациентов скончался через тридцать часов после взрыва в трюме… Хотя, другого исхода и не стоило ждать – у парня было обожжено девять десятых поверхности тела. Холодильника скоро могло и не хватить…
Была и радостная весть. Оба мальчика – впередсмотрящих, которых Ларин успела уже в сердце оплакать, оказались живы и относительно здоровы. Их смыло с площадки возле форштевня, пронесло сорок метров до надстройки, и мягчайше приземлило: одного, того самого Лэсли Мангоджерри, который спас «Титанию» от торпедной атаки, – в разоренной оранжерее, где его, правда, немного прижало диваном, а второго – на банку шлюпки номер 1 на шлюпочной палубе. Чудеса случались всегда, хотя и редко. Но это как раз и было одно из них. Мангоджерри, гордый вновь присвоенным званием старшего матроса, уже стоял на вахте на правом крыле мостика, геройски не обращая внимания на два сломанных ребра (Ларин доложили и об этом). Зафиксировался возле перил намертво (вон, костяшки пальцев аж побелели) и мерно вращал головой туда-сюда, как радиолокатор антенной.
Боцман Брайен, между тем, руководил наведением хотя бы относительного порядка в носовой части надстройки после столкновения с волной – убийцей. Он деятельно работал, ликвидируя массу разрушений в оранжерее и курительном салоне: оконные проемы, выдавленные ударом стихии, были закрыты брезентом и частично – деревянными щитами. По крайней мере, в коридорах и помещениях надстройки перестали гулять могучие сквозняки. Хотя еще одного «поцелуя» с волной – убийцей в этом рейсе лучше всего было бы избежать. Ларин дала добро на еще одну боцманскую инициативу: за ночь со всех лестниц и полов исчезли ковровые дорожки. Все равно сейчас уже не до декора, а горючего материала в надстройке меньше. Тяжеленные рулоны заняли свое место в трюме, у самого киля.
Силовая установка судна работала, как часы. Единственной проблемой была усилившаяся вибрация в корме – видимо, крайний правый винт довольно серьезно пострадал от касания пирса в Дарметте.
Пассажиры, оправившиеся от шока, последовавшего после штормовой встряски, вновь обретали вкус к жизни. Актеры – аниматоры устроили в судовом кинозале концерт. На танцевальной площадке в корме самозабвенно играл на концертино некий любитель – виртуоз. Ларин, обходившая судно, невольно заслушалась: самородок, пожилой круглолицый усатый толстенький дядька в полосатом поношенном костюме, с перевязанной головой, как раз исполнял популярный блюз «Эта история стара». Инструмент категорически не соответствовал вещи, которую он исторгал, но слушать была сущая благодать. Особенно, глядя на вдохновенное лицо толстячка, полуприкрывшего глаза, и на пальцы – сосиски, мастерски снующие по кнопкам гармоники. Исполнителя окружала солидная толпа. Несколько пар упоенно кружились в танце… Заворожено слушали ребятишки, присевшие у релингов… Даже дурной Лодердейл, добрющий рыжий пес породы афган, принадлежавший одному из пассажиров, любимец всех детей на борту, прекратил свои бесконечные побежки по палубе и заслушался, положив длинноносую голову на мохнатые передние лапочки.
Палубой выше Ларин заметила барона Хорриса. Посол стоял, прислонившись к ограждению, поникший, несчастный, с обострившимися чертами лица, и тоже внимательно слушал. Казалось, аристократ вот-вот заплачет. Хоррис растерял свой лоск, он был в мешковатом парусиновом пиджаке и свободных штанах – шароварах. Волосы его, еще недавно прилизанные и набриолиненные, пребывали нынче в беспорядке, треплемые ветром. Ларин поймала себя на том, что барон вызывает у нее даже некое сочувствие. Дипломат заученным жестом извлек из заднего кармана фляжку и надолго к ней приложился…
Ларин, в принципе, придерживалась этакого снобистски - максималистического взгляда на политиков и дипломатов: подует ветерок в ту или иную сторону – и вот тебе! Агитируют, не пойми за что! А морским людям агитация ни к чему, их дело – ходить в море!.. Военные корабли должны вообще по жизни пребывать в БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ, иначе от них не жди ничего, кроме расходов казне, а от их экипажей – беспорядков и драк, проистекающих от безделья. И хорошо, что, в отличие от тех же Штатов, сэнгамонский гражданский флот пребывал именно в той самой готовности. Взять, хотя бы, «Титанию» и ее побег из Дарметта.
Хоррис встретился с Ларин взглядом, улыбнулся ей какой-то потерянной, беспомощной улыбкой. Оторвался от перил и неожиданно резво сбежал по трапу.
-Леди капитан, от всего сердца прошу простить меня за мою заносчивость. Кляну себя на чем свет стоит… - он изобразил японский поклон «рэй-го».
-Я вас давно простила, господин посол. Было бы за что… Я прекрасно понимаю, что вся эта история с эвакуацией посольства из враждебной страны – жуткий стресс, вы не контролировали себя тогда. Надеюсь, все прошло нормально?
-О да, миз Эллиотт. По пути в порт, знаете ли, в нашу машину кто-то метнул бутылку с горючей смесью. Правда, промахнулся. Знатный костерок на мостовой получился, доложу я вам. Хорошо, что наших водителей кое-чему учат. Все эти каскадерские финты. Мой драйвер вовремя заметил, что что-то летит сверху, и такое учудил! С визгом покрышек, разворотом на триста шестьдесят и всем прочим! Я так и не постиг, как это делается, но делает он это виртуозно! – посол сделал столь театрально-страшные глаза, что Ларин невольно рассмеялась.
-Кстати, вам удобно в секретной комнате, барон? – поинтересовалась Ларин.
-О да, разумеется! Все условия для работы. Думаю, что и гораздо безопаснее, чем было бы в каюте. Мне предоставили личный сейф для документов и всего прочего, так что я доволен… Каков мастер! – кивнул Хоррис на музыканта – Заслушаешься!
-Да, талант не спрятать.
-Кстати, это и есть мой водитель, Стив Петтибоун. – с гордостью сказал посол – Какие концерты давал для нас! И на пианино отлично, и на саксофоне умеет.
-Консерватория?
-Нет, представьте. Всего лишь музыкальная школа. Говорит, много прогуливал, с детства в гаражах пропадал.
-Если б не прогуливал, наверное, был бы уже джаз-звездой, виртуозом.
-Так он же и есть виртуоз. Вот сейчас выгонят меня с дипслужбы – замолвлю за нашего Стиви словечко перед знакомыми продюсерами, пусть раскрутят человека, тем более, он этого очень даже заслуживает.
-О да! – согласилась Ларин, слушая концертино Петтибоуна. Тот, видимо, давно уже заприметил новых слушателей палубой выше, и теперь наяривал спиричуэл «Шестнадцать тонн» в ритме фокстрота. Оказалось, у водителя приятный хрипловатый баритон.
-Послушайте, господин барон, а почему Вас должны попросить со службы? Ведь не Ваша вина в том, что война началась?
-Это, к сожалению, общепринятая практика. Ну да ничего, сейчас как раз время проявить свои военные таланты. Я же пехотный майор запаса. Призовут – пойду воевать. Не все же расшаркиваться.
-Полагаю, господин барон…
-Зовите меня Луи, миз Эллиотт! После основания республики дворянские титулы приобрели некую архаичность. Ну и потом, очень надеюсь, мы с вами похоронили наши… э-э-э… разногласия?
-В таком случае, Луи, зовите меня Ларин. Я не обижусь. Конечно же, похоронили и забыли! Так вот, Луи, мне, с моей, если так можно выразиться, кочки зрения, кажется все же, что Вы принесете гораздо больше пользы своей головой, опытом - в штабе, но никак не в окопах… Вы, что главное, успели изучить помпейцев, их ментальность. Это будет гораздо ценнее умения командовать армейским батальоном, которых в нашей армии, насколько я помню, не так уж и много… И потом, я прекрасно понимаю, что Ваша профессия – это далеко не «расшаркивания», как Вы выразились.
Хоррис невесело усмехнулся:
-Это только внешние проявления моей профессии, дорогая Ларин, исходя из которых обыватель и судит о ней: дипломаты-де только и делают, что носят смокинги и глотают галлонами дорогие спиртные напитки на приемах… Вот вам, пожалуйста, историйка четвертьвековой давности, когда я служил в Помпее помощником атташе. Вообразите себе, в одно прекрасное утро наш сотрудник обнаруживает, что из одного крупно засекреченного помещения в нашем подвале кое-что пропало. Это самое кое-что не имело никакой ценности с точки зрения помпейской разведки, зато было упаковано в красивый металлический чемоданчик с хитрыми запорами. Через дверь злоумышленник проникнуть никак не мог, через вентиляцию, как быстро установили, тоже. Плюс к этому, он ухватил, скорее всего, то, что первое попалось ему под руку, а не был заслан с конкретной целью. Начали простукивать стенки, пол и потолок. И что вы думаете? – Хоррис затянул паузу, ожидая реакции собеседницы.
-Думаю, Луи, что обнаружился некий неизвестный ранее подземный ход!
-Верно, Ларин! Но не просто ход, а просто-таки громадный лаз в катакомбы! – Хоррис разгорячился, глаза его по-молодому засверкали. Он искренне улыбнулся, вспомнив в деталях приключения своей молодости. Да, мужику уже далеко не сорок, и даже не сорок пять. И выглядит он без своего наносного лоска, надо признать, значительно старше… Хоррис, тем временем, продолжал свою историю:
- Несколько каменных плит пола, Ларин, представьте, были оборудованы удобными ручками, чтобы их можно было без проблем вынуть ОТТУДА. Потом аккуратно подрезать линолеум, и влезай в посольские подвалы! В общем, договорились мы дежурить в нашем подземелье. По шесть часов. Я – младший дипперсонал, к тому же и боксом занимался серьезно, меня тоже привлекли. Я-то вора и накрыл, представьте!
-И кто же это был?! Какой-нибудь помпейский люмпен?
-Не угадали, Ларин! Это был никто иной, как молодой князь Гэрю.
-Гэрю?!! Бриллиантовый князь?!
-Он самый, Тамон Гэрю! Только ему уже подходил бы больше титул «Стеклянный». Этот раздолбай с заслуживающей внимания скоростью пустил в распыл все свое состояние, доставшееся ему от опочивших родителей, и стал заниматься поисками денежек на дальнейшее безбедное житье. А его особняк – знаете, где он в Дарметте расположен, в самом центре? – стоит на двенадцати уровнях катакомб. То есть, не особенно заботясь о скрытности, наш князь шастал под всем центром Дарметта, расставлял маркшейдерские знаки (Специальная система знаков, помогающая ориентироваться в пещерах, катакомбах и т. п. – прим. авт), примеривался к известным подвалам… На его беду, первый попавшийся ему «готовый к взлому» подвал принадлежал посольству Сэнгамона на углу Арбега и Рынта! Сперва он взял мало чего стоивший чемоданчик, а вот во второй раз… Стоило ему просунуть голову в дырку в линолеуме, как он нарвался на мой хук справа. В общем, пел, как курильская варакушка! И чемоданчик вернул: он его, оказывается, даже вскрыть не удосужился, где-то в катакомбах припрятал… В обмен на неоглашение инцидента, князюшка провел наших людей к входу в катакомбы под своим дворцом. Мы там все потихонечку замуровали, а Гэрю предупредили, что ходить под землей отныне небезопасно, ибо можно встретить мину – ловушку. После этого в Дарметте, но уже отнюдь не княжескими стараниями, опустело несколько банковских и ломбардовских хранилищ…
-А Вам не страшно мне о таких вещах рассказывать, Луи?
-На днях сровнялось двадцать пять, теперь можно… Знаете, на самом, что называется, бытовом уровне: с одной стороны, приятно вспомнить золотые времена, а с другой, сударыня, может быть, мне удалось развлечь Вас этакой катакомбно - дипломатической сказкой!
-Тамон Гэрю! С ума сойти! Богатейший же князь, японский клан Тайра… Будь жив его папаша, сделал бы сынуле за такие выкрутасы сэппуку, не глядя.
-Уж будьте благонадежны! Я знавал старика Гэрю, состоял при нем одно время переводчиком. Проживи он на годик подольше – Помпея выступила бы в мировой войне на стороне Антанты. Суровейший был старик, хитрый, изворотливый, как угорь, но притом, как ни странно – честный. В том плане, что данные обещания исполнял свято.
-Ох!.. То есть, они стали бы нашими союзниками? С трудом верится!
-А тогда, Ларин, если помните, у них очень была сильна прозападная партия, возглавляемая старшим Гэрю. Кстати, сильно подозреваю, что умер он не своей смертью.
-Политические противники, а?
-Сыночек, скорее. Там же не принято выносить сор из избы. Полицейское расследование не было проведено, всем было указано довольствоваться официальной версией внезапной остановки сердца. Но восточные люди знают такое количество ядов самого хитрого воздействия, что… Сами понимаете! А нынче Тамон вон как возвысился. Так что я могу скромно гордиться тем, что в свое время совершенно безнаказанно набил лицо нынешнему помпейскому министру обороны и военных поставок! – Хоррис искренне рассмеялся, но тут же посерьезнел, видимо, вспомнив что-то совсем невеселое.
-Н-да… - Ларин тут же почувствовала смену настроения своего собеседника.
-Кстати, Ларин, я хотел полюбопытствовать, если не секрет, что это давеча был за пожар в трюме с нашими пленниками?
-Бочка со смазочным маслом, она сорвалась с креплений в твиндеке и упала в трюм. Там взорвалась от случайной искры. Хоть и потушили пожар вовремя, жертв не удалось избежать. – Ларин подобралась.
-А это не мог быть умышленный акт саботажа?
-Что?!! – Ларин непроизвольно вздернула брови.
-По Вашей реакции, Ларин, я понимаю, что Вы рассматриваете эту версию всерьез. И поэтому хочу сделать Вам очень важное приватное заявление.
-Слушаю Вас, Луи.
-Вы знаете, мы с моими коллегами очень полюбили оранжерею «Пальмовый дворик» в передней части надстройки. Как только обрушилась волна, мы, выброшенные из коек, поспешили туда, посмотреть, не нужна ли наша помощь – мы ведь всем посольством записались в команду добровольных помощников. Боцман поставил нам задачу, мы ее выполнили, упарились, спросили в кладовой три плетеных кресла и перебрались перекурить на насиженное место, хоть там, в оранжерее, было влажно и гулял нешуточный ветер. Решили, так сказать, проветриться. Ник Бертрам, военный атташе, Пол Гренгауз, советник по культуре, и я. Буквально через несколько секунд после того, как завыла пожарная сирена, мы заметили, как по служебному проходу правого борта, с носа в корму, быстрым шагом прошел, почти пробежал, человек в светлом пиджаке или блейзере. Это единственное, что мы заметили в полутьме – в коридоре так и не успели восстановить нормальное освещение. Вход на нос строго запрещен, и нас удивило, кто это нарушил запрет? Ведь там же единственный вход с улицы в коридор, именно с носа…
-А почему дверь из служебного коридора была открыта, барон? – спросила Ларин, мимолетно усмехнувшись «сухопутной» терминологии Луи.
-Видимо, Вы не знали… Когда обрушилась эта страшная волна, дверь попросту сорвало с петель и унесло в коридор. Там даже петли были вырваны «с мясом».
-В белом пиджаке, говорите… Похожем на форменный блейзер?
-Пожалуй.
-Что ж, спасибо, Луи… Какого примерно роста он был, Вы не заметили?
-Рост? – барон наморщил лоб и прикрыл глаза, вспоминая - Я бы сказал, несколько выше среднего… Нормальной комплекции… Без живота, если Вы понимаете, о чем я…
-А Ваши коллеги смогут, в случае надобности, подтвердить Ваше заявление?
-О да, разумеется. – барон поднял руки ладонями к Ларин - Больше я ни о чем не спрашиваю, меньше знаешь – лучше спишь, как говорится. Просто потом, когда мы вместе с Гренгаузом, Бертрамом и моей женой помогали таскать обожженных в лазарет, я уточнил расположение коридора. Этот человек точно мог попасть туда лишь с носа.
-А не обратили ли вы внимание, в каком положении была запорная ручка той двери?
-Обратил. Тогда уже в коридоре светили переносные гирлянды. Она стояла вертикально.
«Дверь была не заперта, против строжайшей инструкции. Вот так так!» - отметила про себя Ларин.
Поднявшись в штурманскую рубку, она срочно вызвала к себе Леграфа.
И опять же, штормило… «Котопакси» вырос из стены дождя… Он показался, как кусок пиццы на волнах, которые делали с относительно небольшой посудиной все, что хотели. Высокий вертикальный форштевень, низкие борта, тяжелая широкая корма. Линеметов (Линемет – приспособление для подачи швартовочных концов с корабля на корабль. Представляет собою небольшую пушку, стреляющую грузом или небольшим якорем – «кошкой», к которому привязан швартовочный конец, или линь. Прим. авт.) ни на «Титании», ни на танкере не было. Когда с «Котопакси» (чей экипаж уже был давным-давно озлоблен ожиданиями на точке некоего мифического лайнера) после нескольких тщетных попыток сближения уже просигналили «Следую своим курсом», на палубе «Титании» неожиданно появился в компании троих дюжих матросов замотанный в бинты невысокий, но очень широкоплечий человек. Проронив пару коротких фраз, он заполучил в правую, несломанную руку, трофейный помпейский кошкомет. Пару секунд он прицеливался, положив оружие цевьем на гипсовый кокон, в который была заключена другая рука – и, несмотря на штормящее море и порывистый ветер, с первой же попытки кошка с тросом – поводком была принята на танкере. Не прошло и десяти минут, как по поводку на снабженец был подан сначала прочный стальной трос, а за ним и заправочный трубопровод, состоящий из соединенных последовательно (и заваренных в этом положении) пожарных рукавов. Ларин командовала уникальной операцией по дозаправке гражданского корабля в море, Морж ей ассистировал. Оба стояли на правом крыле мостика.
-Этот Гермен… Он заслуживает награды… - пророкотал как бы себе под нос Морж.
-Полностью согласна. Заслуживает. Давайте до порта дойдем, словечко замолвлю! Домой ему все равно дороги нет, пусть натурализуется. – ответила Ларин – Лево пять!!! – скомандовала она в эбонитовую чашку микрофона. Лайнер, идущий малым ходом, послушно подал влево. – Прямо руль! – Нам сейчас нашу драгоценную пуповину бы не утопить! – поделилась она с Моржом самоочевидным суждением. Надувшаяся под давлением мазута кишка, болтавшаяся на кольцах под натянувшимся соединительным тросом, того гляди грозила перегнуться и разорваться, из-за чего требовалось поддерживать между лайнером и танкером четко определенную дистанцию. Мазут капал из сочленений шланга и многочисленных прорех в старом брезенте.
С мостика «Котопакси» замигал ратьер (Сигнальный прожектор – прим. авт.):
«Окончание заправки через две минуты»
-Как так??!! Они же нам совсем немного вкачали! – возмутилась Ларин.
-Видимо, до нас был кто-то еще… Видите, как он мелко сидит. – прокомментировал Сотонэ.
И правда – небольшой танкер, похоже, выкачивал из своих ёмкостей последние тонны мазута, сидел он неглубоко. Так, очередная проблема!
Импровизированный шланг успели даже продуть. Ларин распорядилась не втягивать его назад, а попросту выбросить за борт: брезентовые рукава были пропитаны мазутом, в случае тушения пожара нефтяные пленки полетели бы в огонь первыми. К тому же, прихваченные сваркой разъемы восстановлению вряд ли подлежали. Ничего, небольшой запас пожарных рукавов на судне еще оставался, а пожара следует избегать всеми доступными средствами… Если только на борту нет маньяка – пиромана. Кто же? Кто это?
С «Котопакси» ратьером пожелали счастливого плаванья. Из тонкой серой трубы танкера взлетело облако дыма, корабль увеличил ход и отвернул вправо. Не прошло и пяти минут, как его силуэт растворился в дожде. Ларин и Сотонэ вернулись в тепло рулевой рубки.
-Теперь у нас и выбора-то особого нет: крейсерским ходом по ортодромии (Ортодромия, или Дуга большого круга – кратчайшее расстояние между двумя точками на поверхности земного шара. Прим. авт.) домой. Иначе рискуем остаться без топлива. – хмуро проговорил старпом.
Ларин откинула капюшон. С черного дождевика лилась вода. Она молча кивнула, соглашаясь с Сотонэ. Обернулась к вестовому:
-Штурмана Снайдерса срочно на мостик. Курс один-семь-пять, полный вперед!
Отзвонили машинные телеграфы, рулевой аккуратно положил «Титанию» на новый курс. До родных берегов оставалось чуть более тысячи семисот морских миль – трое с лишним суток, если полным ходом. Только бы ничего не случилось за эти трое суток!
Ларин похлопала себя по карманам в поисках пачки сигарет… Опять кончились! Только тут до нее дошло, что она скурила последнюю пачку своей любимой марки «Астра нова» из личных стратегических запасов. Теперь придется идти в магазин на прогулочной палубе… А там только «Викс» и американские сорта… Грустно. Из-за нервотрепки этого рейса и постоянных ударных доз «ночного» кофе, Ларин, курившая с шестнадцати лет, нынче уничтожала до полутора пачек в день. Периодически ее скручивали мощные приступы никотинового кашля. Эх, теперь придется перейти на другой сорт, кашель усилится. Впрочем, до родных берегов осталось всего ничего. Ну а потом все образуется, или, по крайней мере, не будет всецело зависеть от ее решений.
Явился Снайдерс. Ларин поставила ему задачу, но потом, наткнувшись на тень улыбки в его глазах, невольно улыбнулась штурману в ответ, с радостным биением сердца встретила его лукаво-веселый взгляд, и, вспомнив их предосудительное поведение прошедшей ночью, воспрянула духом. Впрочем, она ни о чем и не жалела. Напротив, ею весь день владело спокойное чувство правильности всего того, что, наконец, произошло между ними. И пусть церковники зовут это грехом. Давно пора было ей определиться. Брен ведь ее любит, любит нежно и крепко. Это она, бессердечная леди – капитан, ставившая во главу угла служебные обязанности, а также – чего греха таить? – успехи и карьерный рост, никак не могла выкроить хоть минимальное время на личную жизнь… Черное бархатное, в стразах, вечернее платье, тонкие духи (между прочим, в заветном ящичке старомодного комода, в ее квартирке на Дрэгон Рэй в Грэндтайде лежало и то, и другое), ресторан, шампанское, страстное танго, поцелуи и все прочее… Где-то в глубине сознания она старательно хранила и пестовала мечты об этом романтическом вечере, первом любовном свидании с ее дорогим Брентоном, чтобы все было непременно красиво, романтично и роскошно, как в кино «Унесенные ветром»… И вот вам, пожалуйста – прозаическая жесткая койка в закутке штурманской рубки, почти неожиданно для них обоих, стала их брачным ложем… Ну и что, какая разница? Ведь все равно, все оказалось просто замечательней некуда! Это – могучая, взаимная и взаиморастворяющая Любовь. И теперь у них есть своя добрая и прекрасная тайна, древняя, как первородный грех, объединяющая двоих любовников, заставляющая Ларин непроизвольно краснеть, а Брена – немного смущенно улыбаться без видимых причин… Вон, и Сотонэ прячет улыбку, но лучики морщин, разбежавшиеся от уголков глаз, выдают старого Моржа. Тоже, поди, догадался, тут для прожившего жизнь моряка все как на ладони. Если разобраться, то и Ларин, и Брен для него – молодняк желтопузый! Небось, про себя ворчит: вот, дескать, у нас в РОПИТе женщин не даром не брали в моряки… Да и прав он, если разобраться, тысячу раз прав! Тот факт, что Брен младше ее по должности, вскоре даст о себе знать. А если их назначат на разные суда, и их уделом будет тоска друг по другу и редкие-редкие короткие свидания… А… если Брентон погибнет? А если искалечится? А что он будет делать, если то же самое произойдет с нею, с Ларин?
«Что будет, что будет! Раскудахталась, клуша! – оборвала она себя – Ты сначала закончи этот рейс живой и здоровой, потом будешь разводить романтические сопли в сиропе.»