Вечером – новые неожиданности… «Право 110 – силуэт линкора» - доложил Мангоджерри… Сколь ни щурила Ларин глаза, наводя на блещущий красками закатный горизонт бинокль – никакого линкора обнаружить не смогла, только сетчатку об закат обожгла… После смены с вахты последовал допрос наблюдателя:
-Вы видели силуэт линкора?
-Ну четко видел!.. Либо германец, типа «Дойчлянд», либо наш, типа «Триллер»! Миз командир, одна труба, характерная надстройка, две башни…
Хе, а ведь кто-то из наших линкоров класса «малый рейдер» мог бы и встать к нам в охранение… Что там передал коммандер Грегор? В общем, и линкор, теоретически, могли бы выделить в сопровождение… Только вот почему же он тогда до сих пор не вышел на контакт? Или тоже, как и «Титания», он хранит полное радиомолчание? В любом случае, если бы это был враг, он бы уже давным-давно обнаружил себя: либо сблизился бы, либо попросту обстрелял. Если до сих пор от него нет вестей – значит, скорее всего, наш.
Вся проблема заключалась в том, что в Сэнгамоне незадолго до войны построили троицу турбинных рейдеров, в целом повторявших германский проект «карманного линкора» - дизельного корабля, способного удрать от более тяжело вооруженного противника, но превосходящего (во всяком случае, по артиллерийской мощи) любой тяжелый крейсер. Сверхбольшая дальность плаванья, обеспечиваемая германским кораблям экономичными дизелями, сэнгерам была не очень-то нужна. Именно поэтому новые рейдеры – «Триллер», «Йеввод» и «Зотц Чимальман» - получили сбалансированные турбины вместо адски вибрирующих дизелей, и могли вести прицельный огонь даже на самом полном ходу. Мощность их артиллерии тоже давала сэнгерам значительное преимущество – шесть стволов 12-дюймового калибра имели роскошные дальномеры с пятнадцатиметровой базой, что позволяло «Триллерам» обстреливать любую цель фактически в пределах видимого горизонта, бегая при этом со скоростью до 30 узлов… В общем, если бы вахтенный заметил именно германский «карманный линкор», «Титания» уже имела бы с ним непосредственное взаимодействие. А если это один из «Триллеров», значит, лайнер получил ангела-хранителя… Видимо, в связи с появлением в сэнгамонских водах «Бладстера» - самого мощного помпейского линкора.
Велик был соблазн включить неуклюжий, но прекрасно работающий радиолокатор, «матрас» антенны которого, собранный из алюминиевых труб, был год назад смонтирован на верхушке фок-мачты, и героически не сдавался штормовым ветрам. Получить за пару оборотов антенны полную картину того, что творится в радиусе полусотни миль… Но – нельзя! Ибо противник, если он только здесь есть, сразу же засечет, сопоставит характерные частоты, снимет пеленги, а дальше – жди гостей. Нет уж, положимся на опыт и зоркость Мангоджерри. Если он смог на фоне закатного Солнца не то чтобы разглядеть, а даже и опознать корабль, а тот так и не начал охоту на нас – он почти наверняка наш, и Фортуна, наконец, отвернула от нас свою необъятную задницу… Ведь «Титания» для линкора, в ярком закатном свете, – как на ладони, даже несмотря на попытки навести камуфляж. Не обнаружил бы ее только слепец. Такими рассуждениями успокаивала себя Ларин, мучаясь неизвестностью.
Становилось жарко. Даже ночью температура уже подходила к отметке 27 градусов. Ларин с облегчением повесила тяжелый уродливый «северный» бушлат в стенной шкаф, достав взамен белоснежный легкий полотняный китель, «тропик». Эх, сменить бы еще брюки на полагающуюся по форме светлую юбку выше колен… Но, опять же, нельзя. Она капитан, рейс трудный, военный, легкомыслие в одежде следует отставить. А тут еще ежемесячные неприятности на подходе. Ч-черт, вот только этого состояния «хронического легкого похмелья» в течение недели сейчас и не хватает! Ларин усмехнулась, вспомнив своего первого мужчину, мичмана Никона, препода по теории гироскопов, в голливудские тоненькие усики которого она влюбилась на втором курсе по самые уши: «Я бы лишил вашего разработчика квартальной премии! Безумную красоту и нежность женского естества он оттенил наличием месячных! Правда, вам этой красоты не оценить, ведь и ушей своих тоже без зеркала не увидишь.» Поэт, ни убавить, ни прибавить. Да, в технике греховных страстей ему было не отказать… А погорел похотливый Никон именно на своей любвеобильности: окучил девушку (где он был, когда она была девушкой?!) с креольской внешностью, чернейшими глазищами в пол-лица и шотландской фамилией МакЛай. А она оказалась МакЛай по матери, а по отцу – Маршалл. Такую гнилую историю с сексуальными приставаниями сия девушка замутила – до сих пор тошно вспоминать. Потом, конечно, отчислилась «по собственному желанию». С другой стороны, что ей, светской кукле, терять? Ведь папик ее нынче оказался в президентах, а тогда был весьма влиятельным сенатором… Хотя, грешно сказать, президент у нас нынче хороший! Но Никона он отправил служить в метеорологическую команду в Лавразаи, за пять тысяч метров над уровнем моря. Впрочем, говорят, у снежного человека Патона тоже встречаются самки. Интересно, а ведутся ли они на подбритые усики? И еще, бывает ли у них потомство от человеческого мужчины? Если бывает – амбец Лавразаям! Оккупируют, и разрешения не спросят! И все будут с голливудскими усиками.
Ларин было искренне жаль этого недалекого дуралея – ловеласа, мыслившего, в основном, самыми примитивными категориями, расположенными ниже пупка. Так или иначе, но теорию гироскопов он ей прочитал (да, на кушетке в комнате отдыха, но, в конце концов, она же получила по ней восемнадцать баллов!). В «сухом остатке» ей, по большому счету, все равно, насколько глубоко она этой теорией овладела, ибо сейчас в ее задачи не входит выверять гирокомпас, а лишь получать показания от вахтенного матроса. И слава Богу, что не входит: есть вещи, которыми человек в принципе овладеть не может, ну, то есть, остаются эти истины для него абсолютно непостижимыми. Вот как теория гироскопа для Ларин. Она споткнулась, в самом начале курса, на фразе: «Прецессирующее движение гироскопа безынерционно»… Это действительно правда, зримый факт, который она неоднократно наблюдала в лабораторных условиях: ось вращающегося гироскопа переставала подчиняться элементарным законам физики! После этого разум Ларин начинал бунтовать и отказывался что-либо конструктивно воспринимать…
-Мэм! Вспышки с пеленга 112. Сообщение.
-Читайте, Мангоджерри.
-«Титания, ваш курс ведет в опасность. Отверните на 20 влево. Зотц»
-Послано ратьером?
-Никак нет, направленной оптической системой связи.
Это была чисто сэнгамонская система, никем пока что не повторенная. Свет лампы фокусировался в очень узкий луч, почти невидимый сбоку (если не нависал туман, а сейчас его не было), и сигналы, особенно ночью, можно было передавать на многие и многие мили, практически не опасаясь обнаружения противником. Значит, точно наш! Предложенный маневр совершенно не добавлял таинственному линкору преимущества, наоборот, вел к увеличению дистанции.
-Рулевой! Двадцать влево!
Так. Можно остаться без топлива, но если это и произойдет, то у своих берегов.
Еще через полчаса горизонт справа расколола оранжевая вспышка.
«Наблюдаю бортовой залп из шести стволов, азимут 110!» - доложил Мангоджерри.
«Ничего себе глазки! Мне б такие!» - отметила Ларин, прихлебнув из термоса.
«На правом крамболе (То есть, справа по борту, чуть впереди по курсу. На правом крамболе – курсовой угол от 45 до 90 градусов вправо. Прим. авт.) наблюдаю вспышки… Наблюдаю…» - голос наблюдателя осекся; впрочем, ничего и не требовалось описывать: справа горизонт озарился ярким желтоватым заревом. Возможно, показалось, но, скорее всего, Ларин увидела отдаленные на десятки миль форсы огня, выплеснутые из мощных орудий. Ага, ангел-хранитель, во-первых, действительно, оказался тем, за кого себя выдавал, а во-вторых, вступил в ночной бой с самим «Бладстером»! Впрочем, у сэнгеров на «Чимальмане» было преимущество – ночная оптика… Хотя, сейчас «Титании» пора спасать собственную шкуру… «Бладстер», сам «Бладстер», восемь шестнадцатидюймовых орудий, на горизонте!
-Пеленг 104! Наблюдаю вспышку!
Ого! Безо всяких биноклей, видимый обычным глазом, на ночном горизонте расцвел жизнерадостный красный цветок. Попали в «Бладстера»! А где же его охранение?
-Двадцать справа, дистанция две мили, наблюдаю силуэт боевого корабля класса эсминец или легкий крейсер! – доложил впередсмотрящий с бака.
Накликала!
-Самый полный вперед. Поднять давление в котлах до экстренного! Лево тридцать! Так держать! Радиопеленгатор в работу! Слушать эфир!
«Титания» покатилась влево. Ларин бегом бросилась на правое крыло мостика, поднесла к глазам бинокль.
Темная масса на фоне тускло отблескивающих в звездном свете волн… Бурун слабо флюоресцирует. Скорость должно быть большая. Остроносый. Больше ничего сказать нельзя, класс корабля определить не представляется возможным. Курс – примерно можно, а вот силуэт не просматривается. Корабль идет полным ходом, нацелившись носом куда-то за корму «Титании» Ого! А навигационные огни-то он зря не погасил! Теперь вон отчетливо виден зеленый. А вот и топовый белый открылся, совсем тусклый.
-Мэм, докладывает пеленгаторщик: радиолокаторы у неприятеля выключены, «Бладстер» орет на весь эфир открытым текстом, созывает охранение. – это был матрос-секретарь.
-Хорошо. Текст перехвата распечатать – и ко мне. Не забудьте занести в вахтенный журнал. – не отрываясь от бинокля, приказала Ларин. По мере того, как «Титания» катилась влево, силуэт врага, сползая на кормовые румбы, открылся полностью. Легкий крейсер типа «Кырран», две трубы, похожие на стетсоновские шляпы, восемь семидюймовок в четырех башнях, все они направлены в противоположную от лайнера сторону, равно как и рога дальномеров на мостиках… Дождавшись, когда враг окажется прямо по корме, Ларин выхватила из гнезда микрофон, и тихонечко, как будто на вражеском крейсере могли услышать ее слова, скомандовала:
-Прямо руль! Самый полный держать!
Крейсер заложил левую циркуляцию, удаляясь от «Титании». Но все же, на нем, как видно, было достаточно бдительных глаз. Башня «Z», крайняя кормовая, начала медленно разворачиваться… Все было видно уже и без бинокля, крейсер-то вот он, в десяти – двенадцати кабельтовых! Медленно и неумолимо… В сторону «Титании»!.. Понимая, что сейчас последуют два выстрела в упор, Ларин скомандовала «Право на борт, правые турбины реверс!!!» И не ошиблась. По глазам резануло оранжевое пламя выстрелов, от их звука захотелось присесть на корточки, спрятаться, слиться с пейзажем… Но «Титания», послушная командам, уже две секунды лежала в крутом развороте, который помпейские комендоры в расчет не взяли… Один снаряд с воем пробуравил воздух в нескольких метрах от левого борта лайнера, вонзившись в воду, другой же ударил куда-то в район ахтерштевня… Ларин отчетливо слышала гулкий звук удара, ощущаемый не только ушами, но и ногами. И увидела сноп искр от попадания. Но взрыва так и не произошло.
«Титания» продолжала циркуляцию, турбины правого борта выли в реверсе. Еще немножко, и взявшая себе толику свободы задняя башня «Кыррана» вколотит в них еще два снаряда…
-Правые турбины – самый полный! Лево на борт, левые – реверс!
-Мэм, руль заклинило в положении десять вправо.
-Правые – самый полный! Левые – восемь десятых вперед!
Морской бог Посейдон смилостивился над «Титанией»: не прошло и минуты, как турбоход с изувеченной рулевой машиной, выписывая размашистую непредсказуемую циркуляцию, вошел в неприметную полоску тумана, удаляясь от врага. Только что «Кырран» был виден яснее некуда, и вот – пропал в черно-серой редкой пелене… Сейчас бы еще резко изменить курс, но это уже из области фантастики: реверсные турбины еще не остыли, они могут при полном давлении пара и выгореть… Ой! Ой-ёй-ёй! При заклиненном руле, придется маневрировать только машинами. Выдержат ли?
Ларин поспешила на мостик.
-Румпельное отделение! Жду докладов!
Ждать пришлось долго: в румпельном на вахте находился единственный матрос. Через двадцать минут он доложил:
-Мэм! Полностью отколота левая половина гребенки рулевого коромысла, сорвана рулевая машинка. Перо руля заклинено в положении десять градусов вправо. Аварийная команда уже старается!
На крыле мостика, куда вернулась Ларин после получения этого траурного доклада, сквозь туман были отчетливо слышны ритмичные гулкие удары металлом по металлу, доносившиеся с кормы: аварийщики, не жалея сил, что-то выбивали из-под остатков рулевого коромысла кувалдами, стремясь расклинить руль судна. Картушка гирокомпаса медленно крутилась против часовой: лайнер не мог держать курс. Приходилось корректировать его регулировкой мощности турбин, которые к этому были очень плохо приспособлены.
На мостике появился боцман Брайен с подробным докладом. Аварийная команда перво-наперво осторожно вытолкнула в море вражеский снаряд, оказавшийся простой болванкой и на вылете застрявший в борту. Потом, кое-как заделав небольшие пробоины, матросы кувалдами и зубилами стали удалять отколовшуюся часть коромысла, заклинившую руль. После этого боцман предлагал установить перо руля в нейтраль и маневрировать далее машинами. Ларин внутренне похолодела: оправдывались ее наихудшие опасения.
После полуночи руль удалось освободить. Корабельный плотник Артур Домбровски, внимательно ознакомившись с характером повреждений, внес предложение, как вернуть его в работу, чем несказанно обрадовал офицеров лайнера. Работа предстояла немерянная, но к утру Старый Арчи, как называли плотника матросы, обещался ее закончить. Предстояло демонтировать рулевой гидромотор вместе с приводной шестерней, приварить наискосок румпельного отсека силовую балку – двутавр, и закрепить мотор на ней таким образом, чтобы его шестерня при нейтральном положении пера руля находилась примерно посередине уцелевшей половины рулевого коромысла. Если все пойдет гладко, руль можно будет отклонять на десяток градусов в обе стороны. Этого, разумеется, будет недостаточно для маневров в порту, но что делать? Придется вызывать буксиры.
«Титания» перестала рыскать, Сотонэ уверенно поставил судно на нужный курс. Жизнь налаживалась. Ларин позволила себе ненадолго отвлечься от тягостных мыслей о том, удастся ли затея Старого Арчи, и мысленно пожелала удачи экипажу «Зотца Чимальмана», прикрывшего их отход. Конечно, у сэнгеров в бою с «Бладстером» и его охранением шансов на победу не было, но существенно потрепать их, а затем ускользнуть в ночи отважный рейдер, носивший имя древнего злобного божка, вполне мог. Оставалось надеяться, что именно так все и произошло.
Аварийщики между тем даром времени не теряли. Домбровски, замеряв необходимые расстояния рулеткой и посчитав на логарифмической линейке необходимые сечения, набросал эскизный чертеж требуемой балки. Для того чтобы сварить ее сплошным швом, необходимо было доставить компоненты непосредственно в румпельное. Газорезчики занялись прорезанием портала необходимого размера в переборке, а в кормовом трюме, где размещалась судовая мастерская, матросы уже готовили полосы стали и уголки для усилений. Не прошло и двух часов, как грузовая стрела подняла увязанные тросом элементы балки из трюма и уложила их аккуратно на палубу, точно напротив двери, ведущей в кормовые служебные помещения. Работать приходилось в полной темноте: затемнение судна соблюдалось очень строго.
Матросы, надев толстые брезентовые робы и рукавицы, чтобы не порезаться об острые кромки раскроенных стальных полос, командами по шесть человек резво перетаскали заготовки в румпельное. Там уже ждали сварщики. Домбровски мелком начертил на борту и переборке места, где следовало приваривать балку. Матросы вчетвером подлезли под заготовку, которая должна была стать нижней полкой двутавра. В запарке оказалось, что она повернута в противоположную сторону, но матросики, согнувшись, вынесли ее из тесного румпельного, и развернули, как надо. Сварщики, не теряя времени, прихватили заготовку, освободив матросов от ноши, и приступили к чистовой сварке. Сложнее всего оказалось водрузить на место оторванный ударом снаряда рулевой гидромотор, который весил за триста килограммов. Пришлось приварить к подволоку импровизированный шкив, пропускать через него трос, и поднимать силами шестерых матросов, в то время как сварщики, рискуя быть расплющенными об двутавр раскачивающимся грузом, ждали, чтобы попасть зубцами приводной шестерни в ответные зубья гребенки и зафиксировать машину в нужном положении.
К рассвету все было готово. Ларин в начале восьмого с замиранием сердца вошла в румпельное отделение. Сияющие, как новоотчеканенные сэнги, Брайен и Домбровски в окружении матросов ждали ее там. Старик Арчи выступил вперед и откозырял:
-Мой капитан! Ваше задание выполнено! Рулевой привод починен и готов к испытаниям!
Оглядев улыбающихся чумазых матросов, Ларин сама расплылась в улыбке:
-Где здесь у вас телефон? – в румпельном отделении она за всю свою службу на «Титании» бывала очень нечасто. Домбровски учтиво сопроводил ее к аппарату, висевшему на переборке над столиком вахтенного матроса. Ларин вынула трубку из гнезда:
-Мостик! Помощника Сотонэ к аппарату. Сотонэ? Насколько мы отклонились от курса? Подкорректировать курс штурвалом!
«Право четыре с половиной! Не спать на штурвале!» - услышала она. Раздалось едва уловимое гудение в гидромагистралях, шестерня мотора провернулась, отклоняя перо руля. Матросы в один голос грянули «Ура!!!».
Всё. Рулевое управление восстановлено. Только вот почему сердце так болит?
Утром все женское и детское население лайнера высыпало на прогулочные палубы. Матроны чинно прогуливались с младенцами наперевес, либо с колясками, мамы выгуливали пешим ходом сорванцов постарше. Все были одеты более чем легкомысленно: температура располагала к максимальному обнажению. Вдруг, в начале одиннадцатого, раздался крик наблюдателя:
-На правом траверзе шесть самолетов!
Так и есть: шесть точек сперва бесшумно, затем – с едва слышным, но нарастающим гудением приближались к лайнеру. Потом гудение переросло в рев. Свои? Или… японцы? У помпейцев, слава Господу, боеспособных авианосцев пока не было. Люди на палубах замерли, с тревогой всматриваясь в небо. Матери инстинктивно прижали детишек к себе. Жизнь или смерть идет к ним с неба?
Свои! Истребители «Тич», блистая сэнгамонскими звездами, в великолепном роспуске продемонстрировали изображение двухсторонней секиры на килях. «Сыны Тора»! Лучшая истребительная эскадрилья сэнгамонских ВМС с авианосца «Ричард Львиное Сердце» прикроет «Титанию» с воздуха. Ну, все, теперь опасность миновала. Ларин отерла пот со лба. Теперь – скоро заветный Грэндтайд, ну, или в крайнем случае – Сити оф Сэнгамон или Метрополис.
-Разрешаю свободный радиообмен! – обернулась Ларин к секретарю.
Буквально через минуту ее потребовали к телефону рации ближней связи:
-Командир Эллиот? Это лейтенант Боуэри, эскадрилья «Сыны Тора». Мы прикомандированы к вам, чтобы обеспечить прикрытие до родных берегов.
-Очень рады видеть ваш зонтик над нами, лейтенант Боуэри. Скажите, ничего не известно о «Зотце»?
-Известно, мэм. Они утопили крейсер и эсминец, нанесли тяжелые повреждения «Бладстеру», и умудрились смыться. Правда, я слышал об убитых у них на борту… В общем, мы за вами присмотрим, мэм! Ничего не опасайтесь.
-Надеюсь на вашу помощь, лейтенант Боуэри! Конец связи.
-Желаем вам удачи! Конец связи, мэм!
Один из истребителей, пролетавший как раз параллельно курсу лайнера, покачал крыльями. Жужжание авиамоторов над головой звучало, как победный марш. Рейс заканчивается! Конечно, впереди еще долгая война, но цивилов из помпейских лап они выдрали! Пассажиры на палубах лайнера радостно махали истребителям; те, в ответ, пронесшись в пеленге прямо над «Титанией», дружно выполнили бочку.
Через час выпендрёжную шестерку Боуэри сменили два деловитых истребителя и четыре торпедоносца. Они барражировали кругами вокруг лайнера тремя парами на расстоянии около двух миль, как привязанные. Все правильно: нападение с воздуха лайнеру не грозит, а вот подводную угрозу торпедоносцы, под крыльями и фюзеляжами которых висят уродливые бочонки глубинных бомб, отразят намного эффективнее, чем истребители.
«Титания» в ярком свете тропического дня бежала на юг, делая двадцать три с половиной морских мили в час. Сердце распирало счастье. Ларин поспешила на мостик, чтобы освободить Брена от вахты. Сносу нет ее любимому человеку! Фактически, все свободное время он простаивает вместе с нею на мостике, спит урывками, давая ей возможность полноценно отдохнуть. Бдит в три глаза: ответственность за судно лежит исключительно на его капитане. Страхует. А когда отпускают с вахты – сразу идет в обход по «Титании», знает огромный турбоход, как свои пять пальцев, да и вон, пожар предотвратил. Золото, не помощник!
-Все, мистер Снайдерс, капитан первого ранга Эллиотт вахту приняла! – произнесла она звонко, поднявшись на мостик. Но странно: в капитанском кресле, равно как и вообще на мостике, Брентона не было. На спинке кресла красовался форменный блейзер небольшого размера. Её? Пошевелив плечами, она поняла, что до сих пор ходила в одной блузке. Рулевой, секретарь и двое наблюдателей, как она тут же заметила, были очень рады ее приходу, явно испытав облегчение.
-Где вахтенный офицер? – почти взвизгнула Ларин.
-М-мэм… Он несколько минут назад оставил мостик, сказал, пожарная тревога… - отрапортовал секретарь.
-Какого чёрта он ушел с мостика?!!! Где пожар?
-В верхней боцманской кладовой, в спортзале, мэм!
Спортзал! Именно там боцман Брайен заскладировал остатки краски и растворителя после перекраски «Титании» в камуфляж! Там ковровое покрытие нельзя было демонтировать, и если разлить по нему горючку, шерсть займется за милую душу! Чертов поджигатель!!!
-Держать генеральный курс! Старпома на мостик! Бегом!!!– скомандовала Ларин рулевому и скатилась, не задевая ступеней, по трапу на шлюпочную палубу.
А пожар уже полыхал вовсю. Из окон спортзала рвались двухметровые языки дымного пламени, триплексы успели лопнуть от жара. Внутри глухо бухнули подряд три взрыва – взлетели на воздух полупустые бочки из-под краски или растворителя. Из окон тут же вылетели форсы огня.
Ларин сразу увидела долговязую фигуру Снайдерса, тот выпускал в окно струю пенного огнетушителя.
-Пожарные!!! Где пожарные?! Подать рукава!!! – орал он. Пожарные рукава, которых и осталось-то со страусиный хвост, уже разматывались по палубе, матросы присоединили их к горловинам, вскоре огню будет дан самый серьезный отпор…
Убедившись, что струи воды пошли в спортзал, Снайдерс позволил себе отвлечься, оглянулся вокруг и увидел Ларин. Быстро подошел.
-Лори? У меня для тебя очень неприятные известия.
-Куда уж неприятнее! Опять поджог ведь!
-Да, поджог. И, боюсь…
-Пойдем в штурманскую, Брен.
-Для этого не нужно ходить в штурманскую. Помнишь, почему меня с флота выбросили?
-Ну, нервы…
-Так вот. Пару минут назад я в кармане у себя нашел вот это.
Брен протянул ей зажигалку «Ронсон». Ларин сразу же узнала ее: это была ее зажигалка, с монограммой, и обреталась она до недавнего времени в кармане ее форменного блейзера.
Ларин повертела зажигалку в пальцах. Подняла глаза на Брена:
-Где ты взял ее?
-Не помню. Говорю же, минуту назад нащупал в кармане… Но она мне ни к чему, я же не курю…
-Что за детский лепет! Штурман Снайдерс, смирно! Немедленно отчет о том, что вы делали в течение последних двадцати минут! Поминутно!!!
Он вытянулся в струнку. Правая рука поползла к козырьку. Ларин слишком поздно заметила, что она сжимает крохотный карманный браунинг калибра 6,35…
-Лори, прости… Похоже, это все я!.. – Брен нажал на спуск.
Сзади послышался грохот подошв по палубе. Он заглушил слабый хлопок выстрела. Брентон оседал с маленькой аккуратной дырочкой в виске. Вокруг Ларин столпились корабельные полицейские с пистолетами в руках… Зачем теперь? Руки сжались в кулаки, из горла вырвался звериный вой:
-ГДЕ ВАС ЧЕРТИ НОСЯТ, УРОДОВ?!! – Ларин отстраненно наблюдала за тем, как ее кулак впечатывается в физиономию Деметра Леграфа, как с легким хрустом ломается хрящик, как расширенные от азарта глаза главного корабельного копа наполняются ужасом, медленно мутнеют и закрываются, как кто-то бросается ей наперехват, вытягивает ногу в полете… Как, наконец, доски палубного настила с оттяжкой бьют ее в лоб…
Корабельные полицейские, отслеживавшие действия Брена после того, как Ларин рассказала Леграфу о том, что видел барон Хоррис, были вызваны на мостик рулевым матросом. Его проинструктировали сообщать людям Леграфа обо всех странностях и несуразностях в действиях штурмана. Они опоздали буквально на секунду. Брентон, спокойно работавший за прокладочным столом в рубке, периодически проверяя курс и скорость судна по показателям компаса и лага, посреди вахты неожиданно вскочил, два раза нервно прошелся с одного крыла мостика в другое, потом неожиданно пробормотал что-то сумбурное о пожарной тревоге и буквально выскочил на трап, ведущий на шлюпочную палубу. Не прошло и пары минут, как из спортзала повалил дым…
-Что он сказал о пожарной тревоге? Вспоминайте, живо! – рулевой и матрос, исполнявший на вахте обязанности секретаря, к которым был обращен вопрос Ларин, вжались в табуреты: их капитан выглядела сущей фурией. Глаза ее метали молнии, кулаки сжаты, в голосе звучала сталь. Матрос - секретарь видел почти все, что произошло на шлюпочной палубе, в том числе и нокаут, в который Ларин повергла одним ударом верзилу Леграфа.
-О-он… Миз капитан, кажется, он сказал… Я не уверен, но…
-Не мямлить! Что старший штурман Снайдерс сказал о пожарной тревоге?!
-«Объявите пожарную тревогу! Скорее!»
Видимо, Брен почувствовал приближение сумеречного состояния рассудка, но не смог ему сопротивляться – бес, который овладевал им, оказался сильнее. Последнее, что он успел сделать до того, как превратиться в маньяка - поджигателя, это попытаться предупредить людей о грозящей лайнеру опасности… Но его послание не было понято правильно, в результате, придя в норму, бедняга привел свой собственный приговор в исполнение до того, как копы успели обезоружить его…
Два часа спустя, когда Ларин и заместитель Леграфа майор Ник Карези по долгу службы производили обыск в каюте старшего штурмана, в несгораемом сейфе они обнаружили незапечатанный конверт с единственным листком бумаги. Письмо было написано каллиграфическим почерком Брена, знакомым Ларин еще по конспектам:
Вниманию капитана Ларин Эллиот!
Если Вы читаете это письмо, значит, я либо мертв, либо сижу под надежным замком. Дело касается нашего таинственного пироманьяка. Впрочем, по порядку.
Перед первым пожаром, как Вы помните, я был одет в белый форменный блейзер. После того, как мы погасили огонь, я заметил, что прожег его рукав в нескольких местах и опалил ладонь. Это вызвало у меня удивление: ладонь я обжечь никак не мог, поврежденной рукой я держал углекислотный огнетушитель, который при работе здорово охлаждается. Рукой в пламя я не попадал: там и пламя-то было несерьезное. В кладовке горела банка с керосином. Логичнее всего, с точки зрения пиромана, было разлить керосин по палубе, тогда от него занялись бы швабры и тряпки. Так вот, снимая на следующий вечер свой пиджак (до того и переодеться времени не было), я ощутил слабый запах керосина. Попытавшись в деталях вспомнить минуты пожара, я ощутил странный провал: совершенно выпал из памяти момент обнаружения огня. Я бы не мог даже внятно ответить, что я почувствовал: запах дыма, керосина, увидел вспышку, услышал треск огня? Если уж я сам себе не мог ответить на такие элементарные вопросы, то кто мог? Провал закончился тем моментом, когда я схватил ближайший огнетушитель и нажал кнопку извещателя. По сигналу ко мне присоединились двое матросов, а до того свидетелей не было. Я насторожился.
После случая с бочкой, упавшей в трюм, на моем форменном блейзере, уже пришедшем в плачевный вид, я обнаружил несколько подозрительных желтоватых капелек, пахнувших веретенным маслом. Но я мог поклясться, что после удара «волны – убийцы» на полубак я не ходил и особых провалов в памяти не обнаружил. Хотя, внимательно восстановив события, сопутствовавшие второму пожару, я вспомнил очередную странность: я бежал по коридору из кормы в нос, и тут же поймал себя на том, что бегу-то я в неправильном направлении, из носа в корму. На часы я не посмотрел, а жаль. Для самоуспокоения я решил списать этот эпизод на переутомление, когда явь мешается со снами, но совесть не давала мне покоя. Погибли люди. В следующий раз жертв может быть намного больше. Я включил самоконтроль на полные обороты, стал с достойным параноика усердием постоянно проговаривать про себя, куда я в настоящий момент направляюсь, с какой целью, сколько времени собираюсь там пробыть, куда направлюсь после. Бросить Вас и Сотонэ без своей помощи, просто заявившись к Клостерману или к Леграфу и потребовав у них одеть меня в смирительную рубашку и запереть получше, я тоже не мог себе позволить. Конечно, я намерен именно так и поступить, но только когда мы придем в порт назначения.
Я принял рискованное, но, похоже, единственно правильное решение: положить в карман маленькую черную штучку. Если мои опасения подтвердятся, и я выясню, что сам являюсь причиной таинственных пожаров, мне придется сильно огорчить Вас, мой капитан. Я не имею права подвергать и «Титанию» со всеми ее пассажирами, и Вас, смертельной опасности. Так будет правильней всего.
Прошу считать факты, изложенные в этом письме, официальным заявлением от имени старшего штурмана пассажирского судна Республики Сэнгамон Брентона Джереми Снайдерса.
В самом конце страницы имелась коротенькая приписка:
Лори, мне очень жаль, но я не смогу жить дальше с клеймом пироманьяка – душегуба. Даже если и вылечат.
Любящий тебя,
Брен Снайдерс.
Ларин аккуратно перегнула листок пополам, между официальными строчками и коротеньким личным посланием. Взяла со стола ножик для разрезания бумаги, отрезала нижнюю часть листочка.
-Карези, убедитесь, пожалуйста, что я не повредила официальный документ, последние строчки адресованы лично мне.
-Да, мэм. – Карези, давший Ларин подсечку после того, как она ударила Леграфа, чувствовал себя ужасно неловко. Он вытянулся по стойке «смирно» и кратко кивнул.
-Приобщите предсмертную записку господина Снайдерса к делу о поджогах. Можете идти.
-Каюту мистера Снайдерса нужно опечатать, мэм…
-Оставьте меня одну на десять минут, майор.
Карези вышел чуть ли не строевым шагом, прикрыл дверь за собой. Ларин взглянула в темное нутро сейфа, где тускло поблескивала вороненая сталь пистолета. Пальцы обхватили удобную ребристую рукоятку «Татава», затвор плавно скользнул назад. Тихо щелкнул курок, вставая на боевой взвод. Наконец-то Ларин отдохнет… Дуло приятно холодит шею у самой гортани, слегка щекочет. «Привет, Брен!» - шепнула Ларин и надавила спуск. Боек щелкнул. Ларин с удивлением воззрилась на оружие, которое, по идее, должно было разнести ей голову в мелкие брызги. Выщелкнула обойму. Та была пуста, вместо первого патрона на подавателе лежала скрученная в тонюсенькую трубочку бумажка. Ларин поддела ее ножиком и развернула. На ней маленькими буковками было написано:
«В случае чего, доживи свою жизнь за нас двоих! Будь счастлива. А патроны я выкинул. Б. С.»
Вечером на корме «Титании» собралось несколько десятков человек. Шофер барона Хорриса, толстячок Петтибоун, поднес к губам мундштук серебряного саксофона. Над волнами полилась печальная мелодия полонеза Огиньского, и зашитое в белый саван тело скользнуло в океан из-под прикрывавшего его сэнгамонского флага…