Алексей КУРГАНОВ
Миниатюра из серии «Геррий Бонифатьевич и его большой зелёный чемодан»
Я пойду покакать в лес,
Потому что дом улез.
Потому что дом пропал.
Состоявшийся финал…
Продекламировал Гаррий Бонифатьевич. После чего замолчал и начал выжидающе смотреть на сидевших перед ним коллег, соратников и сподвижников. Как пишут в бульварных романах, «в будуаре повисло тягостное молчание», потому что коллеги, соратники и сподвижники так же выжидающе молчали.
— Да, — то ли горестно, то ли наставительно произнёс Аркадий Львович. — Я это предчувствовал. У него видения начались. На фоне повышенного самомнения.
— … и алкоголизма, — добавил кто-то из глубины зала (это был, кажется, товарищ Пирожков), но Аркадий Львович на провокацию не купился. Он вообще никогда не продавался, что было его несомненным достоинством.
— Завязывать вам, батенька, надо с этим грёбаным постмодернизмом, — посоветовал он Гаррию Бонифатьевичу. — Опасная штука. Так и до дома хи-хи недалеко.
— А что значит «дом улез»? — спросила поэтесса Котлетова. Она всегда спрашивала о чём-то своём (а значит, невпопад. Творческая натура! Четвёртый раз замужем. Или даже седьмой…).
— Улез значит улез, — буркнул Гаррий Бонифатьевич. Совет собрата по перу завязывать с модным поэтическим течением его явно не устроил. Наоборот: он только-только расписался, а тут на тебе… И при чём тут видения (не говоря уже об алкоголизме)? Что это за а про по?
— Бурлеску в вас мало, — заключил Поликарп Матвеевич и от избытка чувств прихлопнул себя по коленке ладонью. — А бурлеск идёт из самой эпохи Возрождения!
И назидательно воткнул вверх указательный палец.
Собравшиеся посмотрели на него неприязненно: Поликарпа Матвеевича явно не любили. И неявно тоже. Потому что для собравшихся он был слишком могуч в своих независимых размышлениях.
— При чём тут Возрождение? — брезгливо скривил губы Аркадий Львович. — Эка куда вас, братец, занесло, — и ехидно скривился. — Вы бы ещё палеолит вспомнили.
— Не на партсобрании! — резко осадил его товарищ Пирожков. Что примечательно: у товарища Пирожкова не было ни имени, ни отчества. Хотя, может, и были. Но никто из собравшихся их не знал. Что, однако, не заменяло, не расслабляло и не успокаивало.
— Всё вы предпочитаете в какие-то дёбри углубляться… — иронично заметила Мошкина-Тупальская (она произнесла именно так — «дЁбри». Через «ё». С французским прононсом, потому что не раз заявляла, что её далёкие предки были наполеоновских кровей).
— Не нужно эстетствовать,— продолжила она. — Нужно в корень смотреть. В самое, так сказать, исконное. В самые гущу и чащу.
— Вам здесь не тайга! — моментально пресёк её рассуждения Аркадий Львович. — Привыкли, понимаешь, в своих бургундиях и нормандиях…
Но что «привыкли» и что «понимаешь» он разъяснить не успел, потому что в зал вбежала кошка необычного разноцветного окраса. Казалось, на животное опрокинули банки с красками — рыжими, чёрными, белыми и даже синими, причём опрокинули одновременно. Поэтому собравшиеся отвлеклись на кошку и принялись её азартно ловить. Кошка жалобно мяукала и носилась стрелой между табуретками…
Заседание литературного объединения « Мёртвые души» продолжалось. (Пошляк Пирожков перефразировал название на «Мёртвые уши», но такое сомнительное остроумие его не украшало как личность. И вообще, какой он после этого товарищ…)