17
Предыдущее ЗДЕСЬ
Агранов вернулся с заседания коллегии наркомата в отвратительном настроении. Нарком Ежов открыл заседание, уже будучи в состоянии крайнего раздражения, и по ходу всё время повышал градус истерики, цепляясь к словам докладчиков, предлагая и ставя на голосование издевательские резолюции по вопросам работы Главных управлений и отделов. В заключение нарком произнёс речь, в которой вновь напомнил о первоочередной необходимости очищения собственных рядов и потребовал конкретных фамилий для проскрипционных списков. Следующим шагом должны были стать обсуждения намеченных кандидатов в жертвы на открытых партсобраниях отделов и управлений. Коллективам предлагалось заклеймить и осудить прежде, чем приступят к работе следователи. В общем, события начинали развиваться именно по тому сценарию, которого и опасался Яков Саулович. И в этой обстановке предстояло работать, делать дело. Ну что ж, никто и не обещал, что будет легко…
В предбаннике уже с полчаса дожидался приглашённый на доклад по делу «Трианона» Артузов.
– Заходите, Артур Христианович… – Агранов распахнул дверь. В прокуренном кабинете запах табачного дыма мешался с вонью окурков, и начальник ГУГБ первым делом раздражённо схватил ощетинившуюся ими пепельницу и опорожнил её в корзину для бумаг. В последнее время он курил всё больше.
Старые соратники уселись по разные стороны стола и посмотрели друг на друга.
– Что нового на коллегии, Яков Саулович? – осторожно спросил Артузов.
Агранов махнул рукой.
– Что бы там ни было, Артур Христианович, «Трианона» нужно найти. Как успехи-то?
– Успехи есть. Наш человек, внедрённый в обслугу отеля «Эксельсьор» в Париже, установил предположительного автора письма. Некий Андрей Строгалов, граф и бывший офицер-конногвардеец, долгое время работал официантом в ресторане отеля, был на отличном счету, неплохо зарабатывал на одних только чаевых, а в ноябре прошлого года вдруг без видимых причин уволился и исчез, словно лёг на дно.
– Испугался, – понимающе кивнул Агранов.
– Похоже что так, испугался своего поступка. Точнее – его возможных последствий… В настоящее время старший майор Ольгин в Париже плотно занят поисками. Задействована масса агентуры из русских эмигрантов.
– Полагаете, найдут? Это сразу решило бы проблему…
– Думаю, найдут. Тем более, и особая примета имеется – шрам на лбу, над левой бровью. Кстати, отель этот, «Эксельсьор», похоже принадлежит германской разведке. Примерно год назад невесть откуда всплыл с мешком денег некий коммерсант средней руки, немецкого кстати происхождения, и перекупил на корню акционерное общество, эксплуатирующее отель. Сейчас там останавливается много немцев, по паспортам в основном дипломаты да коммерсанты. Надо нам будет взять на заметку это место – на будущее.
– Практичный народ эти немцы, – усмехнулся Агранов.
– И не говорите. Чем арендовать квартиры или платить гостиницам, взяли, купили «Эксельсьор» и платят сами себе. Да ещё прибыль стригут, ведь там наверняка проживают не только их люди…
– Вот только с прислугой промашка у них вышла. Кстати, вас не удивляет столь грубый прокол?
– Чёрт его знает, Яков Саулович. С одной стороны… – Артузов замолчал и неопределённо пошевелил пальцами в воздухе. – А с другой, так и на старуху бывает проруха. Мне ли этого не знать? Вы о «свидании резидентов» небось наслышаны?
– Как же, слыхал, слыхал… Идиоты. Так подставить вас и Берзина! Ну да это в прошлом. Давайте вернёмся к нашим баранам. Вижу, что времени вы зря не теряете. Поиски автора письма в Париже – это хорошо. А если всё-таки найти его не удастся? Надеюсь, вы предпринимаете какие-то действия для подстраховки?
– Ну разумеется, Яков Саулович! Как раз собирался доложить о том, что мы предпринимаем здесь, в Москве. Вы меня опередили своим вопросом, зрите как всегда в корень, не сочтите за лесть…
Артузов раскрыл папку.
– Начали мы, разумеется, с радиоприёмников. Эксперты Спецотдела утверждают, что приём передач берлинского радиоцентра возможен только на импортных радиоприёмниках, имеющих расширенный диапазон частот, типа «Телефункен» или «Блаупункт». Для приёма здесь, в Москве, важна также ещё одна их характеристика, а именно – повышенная чувствительность. Нами установлено, что восемь из двенадцати подозреваемых имеют эти или подобные приёмники. Из этих восьми трое в данное время пребывают в Париже. Двое – наши резиденты Горин и Сомов, третий – старший представитель Наркомторгфлота в парижском торгпредстве Беляков Николай Сергеевич. Установлено, что вчера во время очередного сеанса связи Беляков находился дома. Ольгину дано разрешение попутно с поисками официанта-графа Строгалова аккуратно прощупать Белякова, вступив в контакт с ним под каким-нибудь благовидным предлогом.
– Понятно, – кивнул Агранов. – А что же остальные? Где они находились?
– За всеми так или иначе ведётся наблюдение. Данные по Горину и Сомову пока отсутствуют, за ними приглядываем очень аккуратно, оба воробьи стреляные, слежку за версту могут почуять. Из здешних могли вчера прослушать передачу, поскольку тоже находились дома, трое. Внешторговец Алексей Глызин, экономист из Наркомторгфлота Сергей Гуров и подполковник Рудольф Квиттнер из Наркомата обороны. С двумя другими пока определиться тоже не удалось. Специалисты наружного наблюдения ознакомлены с картотекой сотрудников германского посольства и ориентированы на выявление их возможных контактов с нашими фигурантами. Перемещения немцев тоже отслеживаем – по возможности. Особые подозрения вызывает пока что Глызин…
– Так-так, ну?
– Ежедневно в обеденное время посещает магазин минеральных вод на Сретенской улице, в двух трамвайных остановках от места работы. При этом ведёт себя нервно, оглядывается, можно даже сказать – проверяется.
– Выходит на явку?
– Возможно. Непонятно, почему ежедневно… Продавщицей в магазине работает некая Евдокия Синильникова, сведения о ней пока не поступили. Тут ещё вот какая закавыка. Молодая жена Белякова, Анна Садовникова, в октябре прошлого года сошлась с Гуровым в период пребывания того в Париже, оставила мужа и вернулась в Москву. В настоящее время проживает совместно с Гуровым. Установлено, что два дня назад она виделась с Глызиным, и он ей что-то передавал.
– Вот как? А кто она, эта Анна Садовникова?
– Художница. Недавно устроилась на работу в редакцию журнала «Молодая гвардия». Тридцать лет, очень красива. Вот, кстати, фото. Беляков, Садовникова, Гуров.
Артузов извлёк из папки три фотографии и передал Агранову. Тот довольно долго рассматривал снимки, потом сказал:
– Беляков намного старше неё. Сколько ему? Лет шестьдесят?
Артузов полистал бумаги в папке.
– Семьдесят девятого года рождения… Пятьдесят восемь лет.
– Вот связался… Так говорите, она ещё с этим… видится? Как бишь его?
– С Глызиным.
– Вот-вот. Что это, очередные любовные шашни или мы имеем целую шпионскую сеть? Беляков – Гуров – Садовникова – Глызин. Ось Париж – Берлин – Москва?.. Закуривайте…
Агранов раскрыл вынутый из кармана серебряный портсигар с чеканной ведомственной эмблемой – щит и меч, угостил папиросой собеседника и закурил сам, жадно затягиваясь.
– Итак, что же вы об этой компании думаете?
– Пока не знаю, что и думать. Будем разбираться, Яков Саулович.
– Учтите, Артур Христианович, времени у нас мало. Чертовски мало!
– Учёл.
– Работа двух важнейших резидентур с их агентурными сетями фактически парализована, любая исходящая от них информация – под сомнением. Мы вынуждены постоянно учитывать, что с нами возможно ведут игру. Впрочем, вы это должны понимать намного лучше меня…
Агранов вновь опустил взгляд на разложенные на столе снимки.
– Ну, Беляков из старых кадров, это понятно. Офицер, по усам и полубакам видно. Моряк?
– Угадали, бывший морской офицер.
– Как долго Садовникова прожила с ним в Париже?
– Так… – Артузов некоторое время вчитывался в документы. – Четыре года, Яков Саулович. Беляков и до этого там работал… длительное время. Женился в Москве во время перерыва на несколько месяцев в загранработе.
– А что собой представляют Гуров и Глызин?
Задавая вопросы и выслушивая ответы, Агранов продолжал рассматривать запечатлённое на фото лицо Садовниковой. Оно притягивало взгляд подобно магниту. Высоковатые скулы, нос с лёгкой горбинкой, восточный разрез глаз, красиво очерченные губы. Доля татарской или башкирской крови?.. Определённо, ощущалось некое шевеление в организме при виде этого лица. За последние полгода Яков Саулович под руководством Ежова настолько ушёл в служебные проблемы, забыв о простых радостях жизни, что это ощущение даже поразило его своей свежестью, что ли…
Артузов тем временем стал излагать анкетные данные Гурова.
– Гуров Сергей Валентинович, старший экономист Наркомторгфлота. По месту работы характеризуется исключительно с положительной стороны. Карьерист в хорошем смысле этого слова, грамотный спец. Образование – Московская народнохозяйственная академия. Холост. Родственные связи довольно любопытные. Родился в 1905 году в Петербурге, в дворянской семье. Мать – урождённая Щеглова, дочь помещика Тверской губернии. Смольный институт благородных девиц и всё такое. Вышла замуж за офицера Генерального штаба Валентина Гурова. В августе 1914 года он в составе армии Самсонова участвовал в Восточнопрусской операции, пропал без вести. В 1918 году мать с сыном перебрались в Тверь к родственникам. В том же году Гурова арестовывалась местной ЧК в числе прочих представителей дворянства и буржуазии, потом вышла замуж за члена РКП(б) некоего Давида Гольцмана, назначенного вскоре на Южный фронт комиссаром пехотной дивизии. Вероятно, он увёл её под венец от расстрельной стенки, такое в те года случалось, сами знаете… В 1920 году Гольцман был убит под Каховкой. Очередным отчимом Серёжи Гурова стал командир полка Егоров Семён Ильич…
Артузов перелистнул страницу.
– Тут у мамы тоже не сложилось. Егоров Семён Ильич, 1876 года рождения, потомственный московский рабочий, член партии с 1910 года. В Первую мировую – унтер-офицер. В Гражданскую, как уже было сказано, дослужился до командира полка. В 1921 году был демобилизован и перешёл на партработу. Возглавлял партком завода «Динамо», затем работал вторым секретарём Краснопресненского райкома. Сочувствовал идеям троцкистской оппозиции, после высылки Троцкого, как и многие, отрёкся от своих заблуждений. Был снят с партийной должности, с 1928 года работал в жилищном отделе Мосгорисполкома. Насколько можно судить по отрывочным данным, реально весьма неплохо зарекомендовал себя, проявляя такие качества, как честность и неподкупность. В 1933 году арестован по делу Мартемьяна Рютина…
Агранов резко вскинул голову. Рютинское дело он помнил прекрасно, тем более что раскручивалось оно как раз по линии Секретно-политического отдела, которым он тогда руководил. Дело это резко выделялось на фоне множества других, спровоцированных, срежиссированных и вообще высосанных из пальца по заказу политического руководства. Арестовано было несколько десятков партийцев, распространявших или хранивших у себя обращение Рютина «Ко всем членам ВКП (б)», содержавшее меткую и убийственно правдивую характеристику положения в стране и партии и открытый призыв к отстранению от власти Самого.
– И где сейчас этот самый Егоров?
– Отбывает десятилетний срок в Суздальской тюрьме особого назначения.
– Понятно. Всего не упомнишь… Надо бы допросить его в связи с нашим делом. Не исключено, что могут всплыть какие-нибудь интересные обстоятельства.
– Я тоже так подумал. Сегодня же отправлю запрос на срочное этапирование в Москву.
– Отлично, Артур Христианович. Продолжайте. Как отреагировали на арест Егорова жена и пасынок?
– Осудили мужа и отчима и публично отреклись от него. Сергей Гуров к тому времени успешно продвигался по служебной лестнице после окончания академии. Помогало полученное ещё в детстве знание языков. Мать сразу же снова вышла замуж за работника аппарата ЦК Ефима Кацнельсона, с которым по-видимому давно состояла в связи…
– Шустрая дамочка.
– Да уж… В настоящее время оба проживают на даче, построенной Егоровым на кредит горисполкома.
– Тэк-с… Одни наживают, другие пользуются. Что ж, дело житейское. Продолжайте. – Агранов вновь полез было за портсигаром, но выдернул руку из кармана, словно там лежали горячие угли, и смущённо кашлянул.
– С сентября по декабрь прошлого года Гуров находился в командировке сначала в во Франции, в Париже, потом в Испании, потом опять в Париже. По Гурову это всё пока. Теперь о Глызине. Глызин Алексей Иванович, 1887 года рождения, Наркомвнешторг, выездной торговый представитель. По месту работы характеризуется опять-таки положительно. Многочисленные командировки в страны Европы и Североамериканские Соединённые штаты… Из московской купеческой семьи. Окончил коммерческое училище. До революции работал в частном банке, затем в министерстве финансов. При Советской власти сперва вольнонаёмный специалист управления по делам снабжения частей РККА при Реввоенсовете, потом в аппарате ВСНХ, потом Внешторг. Вдовец, детей нет. В октябре прошлого года, возвращаясь из Испании, задержался по поручению руководства в Париже – примерно на двадцать дней.
– На двадцать дней… Всё это довольно интересно. Вот что, Артур Христианович… У меня возникла хорошая идея. Я сам встречусь с Садовниковой под благовидным предлогом, как вы изволили выразиться. И постараюсь вытянуть из неё максимум информации.
Артузов озадаченно посмотрел на шефа.
– Вы уверены, что это необходимо, Яков Саулович?
– Хотите сказать, не мой уровень?
– Ну, как бы…
– У меня своя точка зрения на необходимость участия руководителей высшего ранга в оперативных мероприятиях, – усмехнулся Агранов, раскрывая блокнот. – Думаю, Садовникова всё же не Мата Хари и не Сидней Рэйли, вряд ли она решит, что начальник ГУГБ встретился с ней, чтобы лично заняться её разработкой. К тому же её могут использовать втёмную… Давайте подробности, что там у вас есть по этой особе.
Артузов вновь обратился к содержимому папки.
– Садовникова Анна Викторовна, 1907 года рождения, художница, окончила ВХУТЕМАС. Человек, скажем так, свободной профессии, существовала в основном на средства отца. Папа – техник-протезист в зубной поликлинике при мединституте. Да и впоследствии, живя с мужем в Париже, в средствах по-видимому стеснена не была. Теперь, как я уже сказал, трудоустроилась в редакции «Молодой гвардии»… Проживает с любовником Сергеем Гуровым в его комнатах в квартире 146 дома 1 по улице Недлинной… Хотя по возвращении в Москву снова прописалась у родителей на улице Плеханова 7, квартира 24.
Переспрашивая, Агранов быстро делал пометки в блокноте.
– Кстати, ответственной квартиросъёмщицей двух комнат на Недлинной после ареста Егорова и по настоящее время числиться его бывшая супруга, мать Сергея Гурова, ныне Кацнельсон Наталья Николаевна…
– Проживающая с новым мужем на даче?
– Совершенно верно.
– Ай-яй-яй… И куда только управдом смотрит?
– Управдом, Яков Саулович, тоже человек и с ним договориться можно.
– Вы правы. Это всё о Садовниковой?.. Ну, тогда на этом закончим. Знакомство с Анной Викторовной я организую по своим каналам. Её фото пока останется у меня. Если удастся узнать что-нибудь интересное, немедленно вас проинформирую. И вот что… Напоследок хотел спросить, как у вас складываются отношения с новыми коллегами? Как атмосфера в группе?
Агранов знал, о чём спросить. Артузов не узнавал родного ведомства. Откуда, из каких щелей повылезали эти агрессивно-лояльные партии, правительству и лично товарищу Сталину ограниченные люди? Старший представитель отдела контрразведки в оперативной группе капитан ГБ Мухояров и его подручные были как раз из таких. Чувствовалось, что «третьим отделам» в Столице и провинции отведена главная роль в назревающих событиях. Контрразведчики словно сидели на иголках, по любому поводу выскакивая с предложениями задержать-допросить-расколоть. Приходилось давить их авторитетом и всем имеющимся административным ресурсом. Однако Артур Христианович счёл ниже своего достоинства жаловаться руководству и сдержанно ответил, что некоторые трудности есть, но он пока справляется.
…После ухода Артузова Агранов довольно долго сидел, задумчиво глядя перед собой. Лицо его постепенно приобрело некоторое даже мечтательное выражение, на губах заиграла лёгкая улыбка. Наконец он снял трубку городского телефона и набрал номер.
– У аппарата, – ответил приятный женский голос на другом конце провода.
– Зинаида Михайловна? – немедленно отозвался Яков Саулович. – Узнаёте?
– Боже мой! – раздалось в трубке. – Янечка!! Вот так сюрприз… Сколько лет, сколько зим! Куда вы пропали? За какие грехи мы лишились вашего общества в это тревожное врем… – голос в трубке осёкся.
– Безмерно виноват перед вами, дражайшая Зинаида Михайловна, смиренно прошу прощения и готов загладить вину… У вас как всегда, по четвергам? Не возражаете, если я загляну на огонёк?
– Ой, да заходите конечно, родной вы наш, нехороший вы человек!
Они ещё некоторое время весело болтали. Положив трубку на рычаг, Агранов нажатием кнопки вызвал порученца из приёмной-предбанника. Вошёл стройный подтянутый молодой человек лет тридцати, в форме с петлицами старшего лейтенанта ГБ, темноволосый, с приятными чертами лица. Глаза его смотрели настороженно, как всегда в последнее время.
– А поворотись-ка, сынку! – весело сказал Агранов, вставая из-за стола.
От приятной неожиданности молодой человек на мгновение остолбенел, но тут же пришёл в себя, осклабился, и чётко по-военному повернулся – кру-гом! – и ещё раз, вновь оказавшись лицом к начальству.
– Всё так же хорош, гусар просто! – с удовольствием глядя на товарища по давним совместным проказам, сказал Агранов. – Подойди-ка!
Лейтенант пружинистой походкой подошёл к столу. Был он при начальнике ГУГБ не просто адъютантом, но чем-то вроде чиновника для особых (в данном случае – деликатных) поручений, выражаясь старомодным языком.
– Ответственное задание тебе, Лёха. Тряхнём стариной. Вот кадр женского пола, – Агранов протянул молодому человеку фото и вырванный из блокнота листок бумаги. – Надо кровь из носу подогнать её в четверг на вечер к Меерштольдам.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ
Чем больше лайков, тем длиннее оно будет!