Всю прошлую зиму, с конца декабря и до апреля, я торчал в Санкт-Петербурге, где оказался совсем не специально и без какого-либо четкого плана действий, а также финансовых запасов. И спустя бесчисленное количество глупых, но дерзких неудачных попыток как-то себя реализовать попал в ситуацию «либо–либо».
Либо становлюсь бездомным бродягой и ночую под разводными мостами Питера (и зимой они не разводятся!), либо ищу работу с жильем. Был еще третий вариант — ночлежки для бездомных и/или наркоманов, алкоголиков. Вот только туда я рвался меньше всего. Перспектива замерзнуть под мостами самого творческого города России была много милее и в разы романтичней бомжатника.
Причины, приведшие меня в туманную обитель небесных слез и доведшие до этого выбора, довольно размазаны, я сам не помню, какие они. Поэтому бог с ними. Важна сама история.
А что с ней?
Дальше я отметил наступление 2020 года в гостях у подруги, клепал днями резюме и отправлял их на самые сумасшедшие вакансии. Было плевать, что делать, лишь бы давали койку, лишь бы смог я перезимовать, а потом, весной, бежать домой в Сибирь.
Подруга выгоняла, мои деньги, так же как и новогодние праздники, стремительно кончались. Все было грустно и даже страшно. А потом в один прекрасный постновогодний день мне позвонили из аутсорс-компании, провели собеседование в центре Питера, спросили, «судим ли я», получили ответ «пока нет» и сразу же прибили к грузчикам на гаргантюанский склад бытовой техники DNS. Он обслуживал практически всю центральную Россию — от Мурманска до Ростова и от Питера до Кирова. И был самым крупным складом в Ленинградской области.
Я почувствовал себя крутым — масштабы всего вокруг казались достойными великого приключения, и обещанная зарплата даже радовала. Но когда я пришлепал на остановку, где меня забрал автобус и увез на склад, мною овладело чувство попаданца — замышлялся инфернальный бедлам. И чувство не подвело: жизнь начала превращаться в дичайший кошмар. Мучил он меня почти девяносто дней, а самое обидное, что виной всему этому — я сам.
Мы все — животные
Если в силу отчаянных обстоятельств или по собственной дурости вы окажетесь на вахте, куда берут без образования даже старую собаку, то откроете для себя кучу занимательных и мучительных истин сего мира. Самая важная из них — мы все животные. И любой зверь, если он не в отчаянии от голода или злобы, сначала вас изучит, а потом решит, что с вами делать. В моем случае — бояться меня, и/или уважать, или поставить на колени. И уж простит меня строгий читатель, метафора про колени обалденно передает пресловутую истину, с коей я столкнулся.
После смены, которую с тоской на сердце начал я в 7 утра, а закончил в 11 вечера, я на развозке покатил в новый дом с остальной братией грузчиков. К концу рабочего дня ноги горели адским пламенем и кровоточили — я истоптал все, что мог истоптать: каждый палец измучил.
Короче, развозка нас оставляет за два километра от нашей квартиры, мы топаем пешком через дворы и поднимаемся на лифте — трехкомнатная квартира, кажется на пятом этаже, и в ней полно народу — человек тринадцать.
Рядом, через три двора, алюминиевый завод. Шлаки из трубы обдают осадками всю округу и наши окна — воняет так, будто кто-то на свалке жжет целлофан. Мне открыла дверь женщина с огромной грудью, а потом мужским голосом поздоровалась.
— Вова, — говорит.
— Владислав, — отвечаю.
Да, Вова был огромен. Он был мощный, но выглядел слишком нездорово.
Потом квартира. Сразу вид на кухню, там четверо или пятеро мужчин — один виляет бедрами. Оказалось, он наш бригадир. Цирк, подумал я. Остальные ребята неудобных вопросов в моей голове не вызывали. Но как бы там ни было — это первое впечатление. Они изучали меня, а я их. Поэтому первые дни, а у кого-то часы в таком безбашенном коллективе — самые важные. Как себя поставишь — так к тебе будут относиться все время. У нас так было принято.
Цирк уродцев
На нашей «хате» оказались одни отморозки, а я казался себе глупым кроликом в темном лесу и жутко нервничал. Народ ходил по квартире. Самые громкие и, по разговорам понятно, злые заставляли тихих мыть посуду, варить гречку на всех и/или бегать в магазин за пивом. Ко мне относились иначе.
Меня тепло приняли. И я даже считал, что попал в струю, пока на третий день отчего-то не ляпнул, что предполагаю, будто бы наш бригадир, что виляет часто бедрами и жуть какой манерный — нетрадиционал. Без негатива. Просто уточнение. И вот в ту же ночь, в три тридцать, меня подняли с кровати, отвели в другую комнату, и я, потерянный, уставший и сонный, получил по лицу от шести человек. С тех пор дела пошли худо. Я понял, что тихие ребята, что варят гречку, убираются и бегают в магазин — «слабаки», а те громкие (не хочу это говорить, но слово подходит) — «вертухаи»...
И где-то полтора месяца я чувствовал страх: меня не пускали на кухню, когда «власть имущие» едят; заставляли бегать в магазин, а когда я отказывался, собирались и толпой выгоняли из квартиры; у меня занимали деньги и не отдавали. В общем, много всего, чем грешит мужской коллектив или зверинец, я испытал на себе. Не знаю, правильно ли это все с моральной точки зрения: такая иерархия, дедовщина и издевки над слабыми, но мне до сих пор кажется, что без всего этого никак не обойтись в рабочей, даже рабской атмосфере, в которой мы все варились.
У меня много дней были синяки, ломило тело от ударов и недосыпа. Те, кто считал себя здесь лучше всех, напивались и не выходили утром на смену, заставляли «выходных» парней вставать за них, а смены долгие и тяжелые.
Нам платили две тысячи в неделю, их не хватало. Каждый день хотелось вкусно поесть, вкусно выпить — на работе мы целыми днями загружали 90-кубовые фуры бытовой техникой. Усталость и безденежье нас косили.
Люди по двое-трое скидывались себе на мясо и запивали его пивом. Бухали много, отчаянно много. Все грезили о конце вахты. Был контракт — устный, но мы ничего не подписывали. Аутсорс-компания обещала нам выплатить 60 тысяч по окончании вахты. Нужно было отработать 45 смен. А выходные за смены не считаются, поэтому, если тебя нет в завтрашнем списке работяг — ты просто лежишь дома и смотришь на свои две тысячи.
Эти авансы капали каждую неделю, независимо от того, работал ты каждый день или только, допустим, вторник. Были люди, которые на вахте просидели три месяца и в конце ничего не получили. Эти 60 тысяч растворились в еженедельных авансах.
И вот, когда мой недосып, усталость, злость и отчаяние дошли до критической отметки, я первый нанес удар. Подрался с самым громким и большим одной промерзлой ночью, и каково же было мое удивление, что его никто не стал защищать.
Змею нужно было отрубить голову, чтобы она прекратила кусаться. Боже!
Парни начали меня уважать. Некоторые — бояться. И я почувствовал, что сам меняюсь, становлюсь злым и жестоким. Это такое себе чувство, скажу. Не моя натура, уж точно.
В нашей трехкомнатной квартире жили 13 человек, половина из них — бывшие заключенные. Убийства, тяжкие телесные и грабежи — вот их грехи.
Этим всем они не кичились, и практически не вспоминали об этом. Наоборот, мужик, что отсидел дольше всех и больше всех натворил незаконного и противоестественного бреда, на нашей «хате» был судьей — он решал все конфликты: выяснял их обстоятельства, грамотно формулировал тезис вердикта и наказывал виновного.
Но наказание было простым — извинение и/или уборка. И когда я понял, как устроен общий быт, да и вообще мужская жизнь в замкнутом пространстве, я стал спокойно засыпать. На сороковой день начал видеть сны в квартире, полной убийц и психопатов. А потом, спустя еще некоторое время, я заработал авторитет.
Уверен ли я теперь, что общение с отморозками, работа грузчиком и вообще самостоятельная жизнь на вахте — это очень полезно хотя бы для разнообразия жизненного опыта?
Научиться находить общий язык с тем, с кем никогда бы не захотел заговорить — однозначно ли полезный навык, который я приобрел?
Владислав КОНСТАНТИНОВ
Фото из открытых источников