Гай Мэддин, канадский кинематографист и художник, вечно остающийся в тени своих более известных сограждан Кроненберга и Вильнёва. За всю свою карьеру так и не получил ни одного приза ни на одном из крупных фестивалей. Режиссёра можно по праву назвать "спрятанным сокровищем" мирового кино.
Человек едет в поезде. Окна покрыты инеем, все пассажиры, кажется вот вот провалятся в глубокий сон. Человек пытается сбежать из родного города, он говорит, что делает это уже не впервые, но по неизвестным причинам, у него ничего не получалось. Поезд, кажется едет прямо по центральным улицам, а в окно за человеком и остальными пассажирами э пристально следит его мать. Человек начинает вспоминать историю, свою и своего города. Так начинается "Мой Виннипег", пожалуй, самый личный фильма Гая Мэддина.
Канадский режиссер, родился, вырос и почти всю жизнь прожил в небольшом заснеженном городке в Манитобе, прямо в холодном сердце Канады.
Достаточно сложно подобрать адекватный материалу способ поговорить о нем. Канадский брат близнец Девида Линча (их даже умудрились записать в группу так называемых "преррийных сюрреалистов"), но гораздо более тёмный и безжалостный. Но, пытаясь пойти по это линии быстро теряешь точки для сравнения. Все таки Линч совсем про другое.
Единственное, что зритель, идущий этой дорогой может обнаружить, это их общая довольно лёгкая трактуемость через психоанализ, но если попытаться заговорить по этому поводу с любым из режиссёров, они будут активно все отрицать. Материя с которой работает Мэддин - сны. Но не просто сны, а будто бы подсознательное самого кинематографа. Эстетика ранних полузвуковых фильмов странным образом смешивается со смелостью и живой энергией эксплутационного кино 70х. В каком-то смысле, Мэддин снимает, в высшей степени, синефильское кино, работая однако с темами травм, обсессий, одержимостей и прочих психических трещин в сознании современного человека.
Короткометражный фильм "Архангельск" - про выдуманную, но так похожую на правду Россию.
Во время работы над фильмом приходится привести в порядок мысли о своей обсессии, чтобы составить сценарную заявку, написать сценарий, представить проект продюсерам и инвесторам в паре предложений, разбить сценарий на сцены, составить требования к костюмам, декорациям и локациям, провести кастинг, а потом построить декорации, снять, смонтировать и рассказать об этом всём на фестивалях. К тому моменту, когда процесс закончен, уже не помнишь, что за фильм ты начинал делать и почему тебя так занимала эта тема, от которой теперь уже тошнит. И так избавляешься от одержимости. У меня есть фильмы о моей неспособности отпустить, о доме моего детства, о неспособности принять смерть любимого человека, о ежедневной неспособности проснуться ото сна. Я не становился режиссёром для того, чтобы сделать кино формой терапии, но побочным эффектом стало то, что мне удалось излечиться от нескольких своих патологий. Я опасаюсь анализа потому, что если бы я его прошёл, у меня могло бы не остаться материала для кино.
Из интервью журналу "Сеанс"
Апогеем его культурного "диггерства", становится его предпоследний проект "Сеансы" - интернет платформа, на которой нейросеть случайным образом генерирует фильм из сцен, снятых Мэддином в попытках "воссоздать" утерянные картины великих режиссёров прошлого. Таким образом, фильм который видит зритель, так же становится утеряным, сразу, как только заканчивается.
Не смотря на то, что Мэддин, очевидно привязан к плёночной эстетике, в своё время, он довольно легко перешёл на цифру, ограничившись стилизацией, что делает некоторые его работы (например Запретная комната) причудливой смесью из цифрового арта и полунемого кино.
На "Запретной комнате", как на самом его известном (читай культовом) фильме, хотелось бы остановиться отдельно.
В нём, Мэддин окончательно отказывается от связного нарратива (который, хоть в невротической форме, но присутствовал в его картинах раньше). Фильм становится садом расходящихся тропок, сном которому возможно снится сам зритель. Решительно невозможно однозначно трактовать картину целиком, хотя бы потому, что придётся упростить все до банальностей. Тем не менее, в каждом отдельном сюжете, коих здесь несколько десятков (и порой не понятно, как именно один переходит в другой), полно фрейдистской символики и ссылок на культурные сюжеты. Символы наслаиваются на символы, в доли секунды меняют свое значение, в конечном итоге, могут не означать совсем ничего, кроме самих себя. Все это сон.
Пытаясь подвести итог и собрать воедино все тезисы, понимаю, насколько сложно (возможно ли в принципе?) более менее одним предложением описать такого сумрачного во всех смыслах режиссёра, а потому, ограничусь небольшим списком для просмотра (в порядке возрастания сложности, для более удачного входа):
- Мой Виннипег
- Самая грустная музыка в мире
- Сеансы
- Запретная комната
- Клеймо на мозге!
В конечном итоге, если я бы хотел дать рекомендации к просмотру, я бы сказал, что Мэддина следовало бы смотреть, как сон, приснившийся вам, как если бы вы уснули на сеансе старого немого кино.
Антон Баламутин