Да, она внедряется повсеместно, эта простенькая ложь: "Юсуф и Али" (см. предыдущий текст) свирепо ведут себя в Европе, потому, что возмущены западной безрелигиозностью. Вчера мы немало об этом говорили.
На сей раз коснемся другого аспекта, восхищающего протоиерея Ткачева - и других сказителей о высокодуховной халве-пахлаве.
Да, о положении женщины. А то кому может показаться, что я "надергала" из контекста, навыщипывала из булочек килограмм изюма.
Тот же почтенный пастырь:
«Иногда я смотрю на женщин Востока и удивляюсь, откуда в них столько достоинства. Гляньте на женщин Востока. Они идут так, будто они царицы. Они даже по улицам чужих городов ходят так, будто они здесь хозяева. Будто они царицы. Наши женщины так не ходят. Наши женщины ходят либо так, что от них нужно отворачиваться; либо так, что на них смотришь со слезами: загруженные сумками, спешащие, вечно в проблемах и делах. Вот так они ходят, наши милые женщины. Как царицы они не ходят. Я думал – почему? А потому, что у каждой восточной женщины есть три, пять, шесть мужчин, которые готовы за нее убить любого. Это папа, дядя, братья (двоюродные, родные), если есть жених – то жених; если есть муж – то муж; если есть сыновья – то сыновья. Восточная женщина нужна пяти, семи, десяти, пятнадцати мужчинам. Одновременно. Это их честь. Это их любовь».
Ну и еще немного о положении женщины. Эти почтенные лица очень восхищаются "нравственностью" чужого мира. И транслируют свое восхищение нам.
Но хочется спросить - а это с их точки зрения - с нравственностью как-нибудь увязывается?
Только не стоит говорить (к этой фотографии мы можем присоединить тысячи других) что де подобные браки не консумируются. Ложь. Известно множество случаев смертей маленьких "новобрачных" в свадебную ночь. И отнюдь не только в отсталом Афганистане, но и в технически процветающих Эмиратах.
Только христианство дало ребенку статус обеспеченной социально невинности. Только оно защитило детство.
Это - о положении женщины.
Но сейчас мы вели речь не о самом важном в прозвучавших словах. Самого важного мы и не заметили. А зря.
Даже заблуждаясь, даже идеализируя чужое (психологически всякое случается – иной раз так замучат свои, что чужие издалека предстают в лучшем свете – ведь и велосипедисту всегда кажется более гладкой соседняя колея, покуда он ее не переменил) христианский священнослужитель должен был сказать иное слово – вместо искренне сорвавшегося.
«которые готовы за нее УБИТЬ любого»
Пастырь Христова стада должен бы был сказать: «которые готовы за нее УМЕРЕТЬ».
Всего один глагол, а меняет всё.
Сказать второе священнику – позволительно.
Наш Господь умер за ны.
И мы, считая, что ступили на путь Крестоносцев, подписываемся прежде всего в готовности отдать жизнь. Наш символ Крест, а не меч.
Это не означает, что мы, христиане, слабы. Это уж тем более не означает, что мы плохо воюем: поглядите на карты мира! Мы воюем лучше всех.
Но выражая иную готовность, мы обозначаем наш приоритет.
Эта фраза – не случайна, это проговорка, обозначающая истинную систему ценностей: поклонение насилию, силе.
(Впрочем, он и не соврал по своему. Восхищающие его женские защитники в самом деле умирать за женщину едва ли намерены).
Вот и еще одна проговорка духовного лица, протоиерея Димитрия Смирнова, у которого возник конфликт с паствой, когда он начал обличать опять же русских женщин. (Я не говорю, что нас не в чем обличить, я о другом немного).
«Но мусульмане встанут на защиту старого батюшки», сказал в интервью отец Димитрий. Ссылался, правда, на угрозы физической расправы, но ссылался – бездоказательно. Когда это мы видели, чтобы православная паства избивала да калечила священников? Я не припомню.
Но эти слова ужаснули сильнее всего, они много важнее темы, из-за которой возник конфликт.
Почему, в имя всего святого, священник, обличая грех, боится за свою жизнь? Скажи себе – обличил, так пусть хоть что со мной делают, не отступлюсь, да и стар я за себя дрожать.
Почему, если даже защита жизни необходима, не задался почтенный священнослужитель вопросом: я пас стадо долгие десятилетия, где же мои чада, что стеной встанут вокруг меня, где те, кого я научил строго отвращаться от греха?
Если мне на склоне лет некуда идти за защитой, кроме как к иноверцам (это уже второй необходимый вопрос) то чего стоило мое служение?
И третий вопрос: а какая-такая корысть иноверцам во мне? Почему они так рады меня защитить? (А ведь в самом деле «защитного» шума было много).
Но этих вопросов не прозвучало в душе – вероятно.
И был ли протоиерей готов к тому, что такая защита может зайти довольно далеко? Согласился ли в мыслях своих, чтобы его стаду был бы причинен физический вред, возможно самый вредный?
Или – так им, грешникам и надо?
Много возникает интересных вопросов.
И весьма все это печально.
Все фотографии взяты из открытого доступа.