Есть такое замечательное место во Франции – Бретань. Почему-то у русских людей о Франции сложилось самое радужное впечатление, чисто на интуитивном уровне, и вряд ли они понимают почему. Попробуем объяснить причину столь теплых чувств о Франции, и почему русских людей так тянет именно туда.
Когда то эта провинция носила название Арморика, а ещё раньше – Руссильон. У них даже говор свой, особый, называется рустика, как и стиль искусства. А имеют ли эти названия какое-либо отношение к русской культуре и языку. Оказалось прямое.
Так вот Бретания, Бретань и как бы она ни называлась, но находилась она на море, и с морем связано очень много сказок, легенд и помыслов всех русских людей.
Помните, в сказке Пушкина («Сказка о царе Салтане»):
…родила царица в ночь,
Не то сына, не то дочь…
И законопатили царицу с сыном в бочку и бросили в море. Не в реку, не в озеро, а в море. И в конце своего круиза они попали на остров. Как вы понимаете, нет такого озера, чтобы на нём был остров, на который приплывали корабли с купцами. Речь идёт о море.
А ещё вспомним «Федота Стрельца, удалого молодца» Л. Филатова:
…докладаю, чуть заря Федька поднял якоря.
Слава Богу, отвязались, от его, от упыря!
Вот пущай он паразит, по морям и егозит.
А вот далее, можно сказать, прямо в координатах весь путь показан, где же «егозил» Федот.
…решил без истерики - съезжу до Америки.
Плывет Федот, средь бескрайних вод,
Впереди – закат,
Позади – восход.
Отсюда видно, что Федот плыл по направлению к Америке и восход у него находился – позади.
…видит, островок торчит, как поплавок.
Добрался до берега, думал – Америка.
Вынул карту, сверил-ка – ан нет, не Америка!
Остров Буян, будь он окаян.
Если вы, всё же, догадались, о какой стране идет речь, то я Вам отвечу, что писали эти русские классики об Арморике – стране на море. Напротив которой находится «Америка» (такое же русское слово, означающее «страна за морем»). А между Арморикой и Америкой лежит древний, русский сакральный остров Буян (Альбион, он же Британия, он же Англия). И если у вас вдруг возник вопрос, чего это автора во Францию занесло, то он вам ответит: автор пишет о самой Древней Руси. Настолько древней, что в живых уже не осталось никого, кто помнит преданья старины глубокой. Так давайте с вами посмотрим на предания «Бретонской старины».
Удивительно, насколько сюжеты бретонских рассказов перекликаются со сказками других народов мира. Но более всего они похожи на русские сказки. Сами бретонские фольклористы признают, что они не более бретонские, чем итальянские, русские или американские (именно в этих землях уже нашли корни русских кровей). Самое замечательное место в Бретани – это Броселианд. Нет, оно не похоже на лазурный берег Ниццы. Замечательно оно тем, что там обитают феи. В Верхней Бретани, где господствует французский язык и французские представления о феях, эльфах и прочей нечисти, их называют по-разному: чаще фейри, иногда Фионами. (Фиона – нам всем известна по мультфильму «Шрек».) В шотландском и ирландском фольклоре тоже упоминаются Фионы, якобы до сих пор живы старики, которые видели фей. Они по-разному описывают их вид, одежды, но все поголовно утверждают, что несколько поколений назад феи покинули землю. Несмотря на это местные жители и приезжие путешественники с удовольствием углубляются в загадочный лес. И в нетерпеливой надежде ожидают быть очарованными, околдованными и утащенными в зачарованные места обитания дриад, фион и других сказочных принцесс. О которых слышали еще от дедушек как о самых прекрасных существах на земле и о которых дедушки могли рассказывать часами напролет. Фейри всегда изображались очень красивыми. С длинными золотистыми волосами, часто с короной на голове (видимо, кокошник, как у русских… извините за неточность, поправлюсь,… кокошник русских женщин принимали за корону, никогда ранее не видевшие подобной красоты потомки неандертальцев). На стройных ногах у них были надеты маленькие сапожки из меха лесных зверьков (белок) либо из лыка лесных растений, но фейри редко бывали дружелюбны к пришельцам в их леса. Нередко непрошенных гостей они заманивали в топи болот либо в капканы для зверей, либо в глухие непроходимые чащобы. Но когда лесным жителям самим что-то было надо, от «людей», они щедро расплачивались дарами природы и лечили «людей» от многих болезней. Недружелюбность фейри могла быть вызвана двумя причинами: во-первых, в фейри могли «превратиться» женщины, жившие в этой местности в далекие времена и оттеснённые в отдаленные её части пришлыми завоевателями. Возможно, представители этого народа обладали знаниями (магией) и способностями, вызывавшими у пришлых завоевателей с одной извилиной в голове и топором в руках суеверный страх, который они стали считать магией, колдовством и сверхчеловеческими способностями. И которое они после подсказки иезуитов – умнейших и просвещённейших людей среди питекантропов - стали считать «от нечистого». И с которыми они стали вести непрерывную войну с помощью топора и очистительного костра. Поэтому понятно и то ответное пренебрежение, с которым лесные жители относились к распространителям и просветителям западной неандертальской цивилизации.
Другая версия заключается в том, что вера в фейри связана с тем, что предки видели в них не людей, а воплощение богов свергнутой религии, которым поклонялось древнее поселение.
Самое интересное то, что и та и другая версия современных исследователей Бретонского фольклора оказались верны, и рассматривать их надо не «или-или», а обе вместе.
Есть исторические кинофильмы о завоевании римлянами страны даков («Даки» и «Колонна»). В первом фильме («Даки») римляне практически полностью уничтожили мужское население даков, кроме стариков и детей. Во второй части («Колонна») один из римских воинов случайно наткнулся на группу женщин, проводящих какой-то языческий ритуал. Римлянин, как изголодавшийся кот, набросился на одну из них и «проглотил» ее, словно миску сметаны. Затем он выследил, где скрываются другие женщины, и вместе с другими изголодавшимися воинами напали на их убежище в горах. Не все женщины подчинились грубой силе насильников и убийц своих мужей, и в том, как женщины ответили на свое унижение, одиночество, кроется разгадка очень многих мировых событий, которые историки (мужики-насильники) обошли стороной, точнее молчанием. Точно неизвестно, когда начали складываться семейные отношения по европейскому принципу - «муж и жена – одна сатана». На востоке отношение к женщине складывались по принципу гарема: сколько можешь содержать. Скотину крестьяне содержали по тому же принципу. В Африке и на дальнем Востоке своих жен было принято предлагать в качестве десерта гостям. Великий Князь Киевской Руси Красное Солнышко имел 300 жен, еще больше наложниц и всех дворовых девок, которые легко гонялись за домашней крылатой живностью, потому что не знали прокладок с крылышками и не носили трусики. После принятия христианства Князь Владимир распустил весь гарем и женился на византийской принцессе Анне. Распущенность византийского двора не позволяет предположить, что оттуда пошла супружеская верность и преданность односупружеской семьи. Тем более, что Константин Багрянородный, византийский император, окрестив княгиню Ольгу, тут же предложил ей разделить с ним ложе, пол короны и пол мира в придачу. На что Ольга, хитро изобразив самое искреннее сожаление, чувство, которые она почерпнула из кулуаров императорского гарема, сказала, что не может выйти замуж за своего крёстного отца. Хотя известно, что крестилась она в Киеве до своей поездки в Византию. И у нее был там крёстный отец. Тем более что до самой своей смерти Ольга хранила верность своему мужу Игорю, убитому древлянами. За смерть своего мужа она так сумела отомстить, что память об этом до сих пор сохранила история.
И тогда понятно то «пренебрежение», с которым фейри Бретани относились к пришлым завоевателям, вторгшимся в их земли и убивших всех мужчин племени. Смерть мужчин на войне во времена крестовых походов было обычным делом в Европе. Но что-то мало сохранилось сведений о том, чтобы жены Европейских рыцарей хранили верность. Кажется, наоборот. Мужья, отправляясь в поход и снаряжаясь в рыцарские доспехи, заказывали у кузнецов и для жен примерно такие же неснимаемые доспехи в виде поясов верности, оправдывая это тем, что, мол, «я ношу эту тяжесть на своих членах и потому рад бы, да вынужден хранить верность, и ты носи и храни».
Иван Ефремов в книге «Таис Афинская» описал один случай из жизни жриц Кибелы. Те носили своеобразные пояса верности в виде веревочной сети, которую мужчина должен разорвать своими сильными руками. Если он не смог ее разорвать, то жрица Кибелы должна была убить его. (Нечего хлюпиков разводить и от них еще потомство иметь.) Кстати у индейцев тоже было принято при выборе невесты - жених обязан был догнать ее, пока она не выбросила подаренный ей цветок или венок в воду (этот обычай мы с вами сидели в кинофильме «Земля Сальникова»). Неудивительно, если окажется, что и фейри Бретани таким образом выбирали себе супруга.
Если вспомнить принцессу Фиону из мультфильма «Шрек», то окажется, что та действительно ждала, когда придет прекрасный принц, победит замухрышку дракона и наконец, самое трудное, заберется по чертовой винтовой лестнице с богатырским мечом и в тяжеленных доспехах на самый верх. Аж до седьмого неба (тот, кто поднимался на 20-й этаж без лифта, да еще и с сумками своей жены, тот меня поймет), где обычно живут все принцессы. Кстати сказать, сама принцесса, спускаясь каждый день во двор, по делам, сохранила прекрасную физическую форму и не теряла времени даром. При случае она продемонстрировала своему спасителю свои возможности, отметелив бедных лесных грабителей, объяснив это тем, что «бедной девушке нужно как-то защищаться». Так и впоследствии мы с вами видели, как она владела особым акустическим оружием массового поражения, обеспечивая себя и спутников пропитанием. Кроме фейри-фион, есть в легендах Бретани еще одни существа, названные «корриганы», способные опутать своими чарами сердце даже самого верного деревенского парня и обречь его на гибель, заставив полюбить себя. Особенно часто они обитают возле лесных колодцев и ключей лесов Броселлианд. Их можно узнать по светлым волосам, похожими на золотую пшеницу, красным сверкающим глазам и постоянно улыбающимся, завлекающим алым губам. Всё это вместе так может увлечь деревенских увальней, привыкших видеть в своих женах только скорбно молящихся, бледных как смерть Мадонн, что те, плюнув на вечернюю обедню, отправляются в лес по ягоды, ключевой воды напиться. Крестьяне постарше рассказывают, сидя у паперти, что Корриганы – это бретонские языческие принцессы, не принявшие христианство, когда светлые апостолы (неистребимого легиона Юлия Цезаря, кроткой молитвой и покаянием истребившие их мужей, братьев и отцов) принесли его в Арморику. За это они, изгнанные и отверженные, вынуждены жить здесь вечно. Корриганы или каргуни это, как вы понимаете, просто «старая карга», как говорят о дряхлых старушках, у которых скверный характер.
А теперь давайте разберем одну бретонскую легенду из серии рыцарских баллад.
Сэр Роланд Бретонский едет через мрачный Броселианд, на одно лье опережая свое войско (как такое могло быть, не будем вдаваться в подробности, пути настоящих рыцарей неисповедимы). Он едет один. Изображение красного креста на его плече свидетельствует о том, что он дал клятву отправиться в Палестину и, проезжая по покрытой листьями и мухоморами дороге, он боится, что опоздает вовремя прибыть на место собрания, став самым медлительным из всех рыцарей, обещавших освободить Святую землю от мусульман. И потому, не обращая внимания на дурманящие ноздри обиженного коня запахи мухоморов, которые, как известно, придают силы и с любопытством выглядывающую из за туч луну, Роланд пришпорил коня и несётся через призрачный лес. С тревогой рыцарь наблюдает, как луна поднялась над верхушками деревьев и отбрасывает свой голубоватый свет, просвечивающийся сквозь листву на еле заметную дорогу. Если бы сейчас напали на него разбойники, он своим сверкающим мечём, показал бы этим гнусным брокерам, почём фьючерсный курс фунта стерлингов. Но эти трусливые лавочники, ночью грабящие путников в лесу, днем - в трактире, как черт ладана боятся этого леса. И тогда можно было бы вернуться к войску, чтобы подлечить раны, нанесенные его верному коню. После крестового похода Роланд дал торжественную клятву, что никогда не будет общаться с женщинами, до тех пор пока не освободит Святую землю от проклятых мусульман. Никогда не будет танцевать с ними, целовать их в губы (в засос), как не умел делать никто, как он, Роланд по прозвищу «благочестивый». Он теперь служитель креста. До женщины он может прикасаться, если рука его будет в рыцарской перчатке. Если же он коснется ее рукой, то, не раздумывая, отсечет себе руку своим же мечём, и вообще, находиться в помещении с женщиной он может только в рыцарском облачении. Так и придворные дамы вели себя ничуть не лучше. Те балдахины, что они напяливали на себя, были под стать рыцарским доспехам, а чопорность, с которой они передвигались по залу, всегда вызывала раздражение у нетерпеливого Роланда. Как- то в детстве Роланд подсмотрел в щель в полу комнаты, расположенной над женской половиной замка, как облачаются женщины. Мальчик Роланд удивился, сколь сложна и мудрена процедура снаряжения придворных дам. Какие-то корсеты, обручи из китового уса, подтяжки, подпорки для шляп, прокладки без крылышек, колготки, чулки, в общем, рыцарю сэру Ричарду Львиное Сердце понадобился бы всего лишь один оруженосец, а здесь по залу носилась, как юнги по палубе корабля, целая флотилия портных, парикмахеров, визажистов, массажистов, кутюрье, плотников и даже кузнецов. А как ведут себя на балу и после бала, эти чопорные дамы, снаряженные как корабль в дальнее плавание. Медленно, словно корабль с поднятыми парусами в безветренную погоду, они плавно передвигают свои корма, облепленные водорослями и тиной, боясь, что от малейшего неосторожного движения рассыплется весь каркас, что соединяет эту сложную конструкцию из юбок, панталон и камзолов. На галантные поклоны кавалеров они отвечают только легким кивком веера, новым веянием, привезенным крестоносцами из похода на восток, где его употребляли в обиходе только мужчины. А женщины и так ходили по пояс обнаженными, прикрывая только рот платочком от мух. При воспоминании о женщинах Востока у Роланда бешено заколотилось сердце в штанах, что почувствовал даже его боевой конь. Для его боевого друга – коня, Восток тоже оставил впечатления, причем это впечатление впечатало в его мозги неизгладимое уважение своими внушительными размерами, которое он увидел у его обладателя – ишака. В первый раз, увидев это невзрачное тупое животное, пародию на коня, его рысак гордо поднял хвост и весело заржал, но когда он увидел ишака на боевом взводе, его хвост как-то сам опустился вниз, а его чистокровный владелец сравнил свой опущенный хвост с достоинством ишака и понуро побрел мимо, стараясь не смотреть на явное доказательство своего унижения. Ну почему природа так не справедлива, - подумал благородный конь, - да мы все скотины, но мы скотина благороднейших кровей. В наших жилах течет кровь от того скота, что еще спустился на землю с Ноева ковчега. В благородной скотине всё должно быть прекрасно: и попона, и уздечка, и … всё остальное. А тут какое-то быдло, недостойное за мной подбирать даже навоз, имеет то, что нам и во сне не снилось. И когда это жокеи выведут такую породу скота, чтобы если ты благородных кровей, у тебя свой овес в яслях, то ты и высок и строен, и холка, и терьер, и, главное довесок согласно твоему происхождению, а у быдла – всё другое, как и у людей, людишек. И благородный конь с презрением отозвался на позывы и суетливое дерганье своего хозяина сэра Роланда. Так думала скотина, а благородный сэр Роланд «думал совсем о другом».
Он вспоминал о восточных фуриях, и эти мысли так сладостно отзывались в его непреклонной католической душе, что когда местный епископ сказал: - «церковь, это любовь», Роланд тут же вспомнил гарлемские ночи в Эдемском саду Востока и бросился в объятия Римской католической церкви. Только почему-то оказалось, что любовь епископы проповедуют только на словах. В их проповедях Роланд очень живо представил себя входящим в храм любви, обнажающим душу свою перед небесной красотой, срывающим плоды любви с запретного древа и вкушающего неземное наслаждение в высшем экстазе от обладания божественным сокровищем. Потом оказалось, что это всего лишь молитва и покаяние. И совсем другое он видел и ощутил на Востоке, где побывал в гареме одного из вождей ассасинов. Там ему дали понюхать какой-то кальян, а когда у него поплыли стены шатров перед глазами, и вместо стен вдруг оказался сад с бутонами цветов, из которых перед ним предстали обнаженные фурии, извивающиеся в танце, словно угри на сковородке. Из одежды на них были только повязки на носу и ожерелья на кистях рук и ступнях ног, а за плечами оказались прозрачные крылышки как у стрекоз, которыми они так стремительно махали, что Роланд не сразу и заметил их. А вращались в танце они так быстро, что Роланд не смог разглядеть, сколько грудей на грудях этих фурий, а о том, что произошло дальше, рассказали католические священники в своих проповедях. Только он это ощутил в натуре. И впервые понял разницу между теорией и практикой, словом и делом. Мусульманские неверные священники, чтобы им поверили, вынуждены на деле доказывать и показывать, какие райские наслаждения с гуриями ждут мусульманина в раю, а католическим священникам достаточно на словах описать то же блаженство, как толпы молящихся и верующих заполонили католические монастыри. А самые недоверчивые записались в войско христово, чтобы лицезреть самим те чудеса, о которых рассказывают им пастыри духовные. Уверовав, что католическая вера настолько истиннее мусульманской, что верующим достаточно слово пастора, а не обязательно на примерах показывать, Роланд еще сильнее пришпорил коня. Тем более что на этот лес церковь наложила проклятие и строгий запрет останавливаться здесь, даже если темная ночь застала вас в пути, в чём рыцари поклялись своим рыцарским мечём, в ручке которого вбит гвоздь с гроба Господня. Когда Роланд бывал на Святой земле, он втихаря вытащил гвоздь из крышки гроба и вбил его в рукоять меча. Правда, потом он узнал, что и другие рыцари сделали то же самое, после похода все вернулись в Европу и частичка святыни разбрелась по всей Европе, озаряя своим нетленным светом, потомство освободителей гроба господня. Все десять тысяч мечей (с гвоздями) хранятся до сих пор, как реликвии, не подвергаясь коррозии и тлению в семейных хранилищах. А так как уже стемнело настолько, что уже не видно дороги, и луна куда-то исчезла, Роланд решил переждать в лесу, когда расцветет. Он спешивается, привязывает коня к дереву и осматривается в поисках удобного для ночлега места. И вдруг замечает огоньки. Наслышавшись от стариков о преданиях своей страны, он решает, что это эльф освещает факелом дорогу себе в лесу. Роланд решает подойти поближе и видит, что свет исходит из окон замка. Клянусь, – думает он, - я знаю каждый замок в этой местности Бретани, но еще ни один синьор не строил замок в лесах Броселианд. У ворот нет ни стражника, ни лакея, ни будки со сторожевой собакой. Да что там, даже забора нет. Или хотя бы рва с водой, как у всех порядочных людей Эпохи Раннего Средневековья. Словом, приходи, кто хочет, бери, что хочешь. Отсталый невежественный народ. Небось, росы тут живут. Слышал о таких. Он входит внутрь и тотчас слышит прекрасную музыку, которая распространяется по комнате подобно дуновению ветерка. Шепот виол и нежный призыв флейт, подобно птичьему пению вдалеке, наполняет его душу. Роланда, как змея, проводника грешных мыслей, обвивающегося вокруг цветка, охватывает экстаз. Сжав свои чётки, он уже собирается уйти, когда в конце зала внезапно отворяются двери, и ему является воплощение красоты. На кушетке, обитой бархатом, сидит девушка настолько прекрасная, что все остальные женщины по сравнению с ней кажутся простыми посудомойками. Волна золотистых волос растекается по её спине, глаза сверкают, подобно звездам, её улыбка кажется неземной. Вокруг неё стоят девять девушек, немногим менее красивые, чем она сама. Девушка поднимается и вместе со своими служанками подходит к Роланду. Она приветствует его и собирается снять перчатку с его руки, но он говорит, что дал клятву и ему нельзя снимать перчатку в присутствии женщины. Она просит его сесть рядом с ней на кушетку, но он снова отказывается. Слегка смутившись, красавица приказывает принести ужин. На столе появляются изысканные кушанья, но рыцарь даже не смотрит на них. Тогда одна из девушек берёт лютню и начинает умело играть на ней. Роланд слушает неподвижно, пока она, отложив лютню, не начинает танцевать перед ним, кружа и порхая словно бабочка. В конце концов, она опускается рядом с ним и кладёт голову на его одетую в броню грудь, поднимает к нему лицо, исполненное страсти и смотрит на него влюблёнными глазами. Сэр Роланд колеблется. Поражённый её неземной красотой, он уже собирается нагнуться и поцеловать её, но как только он наклоняет голову, она выскальзывает, увидев, что верхушки деревьев озарились первыми лучами солнца. Звёзды бледнеют и пропадают, и ухо начинает различать звуки, сопровождающие восход солнца. Замок медленно преображается. Сверкающая крыша превращается в небесный свод, покрытые гобеленами стены становятся сросшимися друг с другом деревьями, превосходная мебель превращается в поросшие мхом насыпи и холмы, а ковры под заключенными в броню ногами Роланда теперь не отличить от обычной лесной земли. А что же произошло с девушкой? Посмотрев вниз, сэр Роланд видит старуху, ужасную, как смертный грех. Её лицо перекошено от злобы.
А девушка превратилась в каргу, каргуню, короче – карригану – по местному говору.
Фиона тоже превращалась в тролля по ночам.
Продолжение следует.