- Димочка, я беременна…
Первые секунд десять я пытался осознать то, что только что услышал. Затем осторожно, словно боясь спугнуть, повернулся к Эрике, всмотрелся в ее сияющие глаза и севшим голосом попросил:
- Скажи еще раз.
- Я рожу тебе дочку, милый.
Почему-то я безоговорочно ей поверил.
- Дочку…
- Ты хоть рад? – в ее глазах плеснулась тревога. И этот вопрос, словно сработавший, наконец, детонатор, выпустил на волю яростно кипящий восторг. Я вскочил, роняя стол, подхватил Эрику, закружил ее, подняв к потолку и целуя открывшийся животик. Эрика хохотала, вцепившись в мои руки:
- Димка, опусти, уронишь же!
Ага, щас. Чтобы я самую большую драгоценность мира уронил? Ну уж нет. Отец, все это время удивленно наблюдавший за нами, кажется, начал догадываться, в чем дело.
- Сын? Это…?
Я кивнул, и теперь настала его очередь вскакивать. Он облапил нас, прижал к груди, целуя в макушки:
- Детки мои… спасибо вам….
- Какие же вы все-таки медведи оба – с притворным недовольством проворчала Эрика, оправляя блузку, когда отец нас все-таки отпустил.
Я бережно прижал любимую к себе, прошептал:
- Спасибо, родная. Это самый лучший в мире подарок.
- Ой, подарок! – Эрика выскользнула из моих объятий и убежала на кухню. Вернулась через минуту, держа руку за спиной.
- Димочка, я недолго думала, что тебе подарить. Вот, держи, это дедушкины.
Она вынула руку из-за спины и протянула мне. На ладони лежали старинные серебряные часы на прочной цепочке. Пузатый как бочонок корпус, рельефные гравировки, круглая кнопка, приятная солидная тяжесть. Я нажал кнопку, и крышка открылась с легким щелчком, явив миру изящный перламутровый циферблат с римскими цифрами тончайшей работы и строгими стрелками из не потемневшего от времени золота. Я поднял на Эрику взгляд, не зная, что сказать.
- Дедушка всегда говорил, что время это самое дорогое, что есть у человека после души – она немного грустно улыбнулась. – Я хочу, чтобы эти стрелки совершили еще сто тысяч миллионов кругов, и каждый круг мы прожили рядом. Обещаешь?
- Обещаю – я снова привлек ее к себе. – Обещаю, самая красивая в мире девочка-поэт…
Спать мы отправились домой, прихватив отца, клюющих носами Саньку, Настю и так и не проснувшегося Ивана Саныча. Завтра у нас с Эрикой выходной, бар откроется только в обед, так что никакого смысла оставаться не было.
После того, как в прошлый отцов приезд нам пришлось ночевать в сеннике, я купил еще пару диванов, так что разместились все с комфортом. Перед сном я только успел спросить у Эрики, сообщила ли она новость маме, но ответа уже не услышал, провалился в сон без сновидений.
- Дядь… дяяяядь – спросонья я сначала не понял, кто это трясет меня за плечо. Открыл глаза. Надо мной стоял какой-то незнакомый малец с торчащими во все стороны волосами и требовательно смотрел мне прямо в глаза. Увидев, что я проснулся, он спросил:
- Где гальюн?
Я пару секунд полежал, пытаясь проснуться, и уже собрался было ответить, как малец, отчаявшись дождаться от меня хоть чего-то вразумительного, перегнулся через меня и начал трясти Эрику.
- Тёть…тёёёёть…
- Ванька – раздался шипящий шепот Насти, и через секунду ее голова показалась в дверном проеме. – Ты чего людям спать не даешь?
- Мне в гальюн надо, а дядька не говорит, где он – Ванька сердито посмотрел на меня.
- Не дядька, а дядя Дима. И не гальюн, а туалет – поправил сына появившийся следом за Настей Санька. – Пойдем, покажу.
Они удалились, причем Ванька мало что вприпрыжку не бежал, а мы с Эрикой переглянулись и рассмеялись в голос. Хорошо, когда день начинается с детей…
- Ну что, молодежь, какие у вас планы на сегодня? – отец разливал чай по составленным вместе кружкам. Такой чай, какой мы всегда пили в моем детстве, его рецепт отец подсмотрел в Ташкенте. Хороший черный чай, сахар по вкусу и половинка лимона заливались крутым кипятком в глиняном заварнике и настаивались минут пять. А бабуля всегда делала мне чай со свежим молоком, обязательно добавляя пару ложек меда. Эххх, золотое времечко… Мы устроились на веранде, Эрика с Настей на скорую руку сообразили легкий завтрак и сейчас накрывали на стол.
Саня с Настей переглянулись и в голос заявили:
- Мы домой, нам Ваньку обустраивать надо.
- А может, побудем здесь немного? Тут так интересно… - протянул Ванька.
- А, может, и правда, погостите пару дней? – я подмигнул Ваньке. – На речку вон сходите, покупаться да порыбачить, пока погода стоит. Молока домашнего попьете вволю, за грибами можно сходить.
- Да ну, вас стеснять…
- Кого вы тут стесните-то? Мы сегодня в Теплые Росы едем, вещи забирать, завтра в баре будем весь день. Хозяйничайте, все в вашем распоряжении.
Настя улыбнулась и сказала:
- Ну, раз так, то мы тогда сегодня большой ужин затеем, да, Ванька?
- Мы останемся, да? – Ванька аж подпрыгнул от радости.
- Останемся, останемся – Настена ласково потрепала мальчишку по непослушным вихрам.
- Уррра!
Завтракали долго и со вкусом, смакуя это чудесное утро и батины блинчики. Сразу после завтрака молодые родители вместе с Ванькой отправились на речку, прихватив в сенях удочки и накопав в огороде червей. Мы с Эрикой собрались к баб Варе, когда отец нас остановил:
- Погодите-ка чуток, хочу с вами поговорить – он похлопал ладонью по лавке рядом с собой. Мы переглянулись и уселись напротив. Отец покряхтел, собираясь с мыслями и будто бы не решаясь начать разговор, но потом все же заговорил, глядя в стол:
- Я тут вот что подумал… А что, если я здесь домик прикуплю?
Он поднял глаза и посмотрел на нас. Мы с Эрикой, не сговариваясь, кивнули – она согласно, я отрицательно. Отец вопросительно поднял бровь.
- Пап, зачем покупать дом? Чем тебе этот плох? – я обвел рукой вокруг. – Тут места всем хватит.
- Нет, сын, это твое родовое гнездо. Тебе здесь с молодой женой жить и детей ростить. Не дело одним гуртом жить, поверь мне.
- А с нашим домом что? - я имел ввиду тот наш дом, в котором я вырос и в котором отец сейчас живет.
- Пусть себе стоит, что ему доспеется. Будет у вас место, где остановиться, когда нас с мамой будете приезжать навестить – отец незаметно вздохнул.
- А сможешь ты без мамы? И без дядь Грини?
- Эх, сынок, кабы я знал… Мне и там с кровью рвать приходится, и от вас уезжать совсем никак. Я бы в баре вам помогал, все не без дела сидеть. А как внучок родится, так и вовсе жизнь заново начнется – он тепло улыбнулся. – Решено, перебираюсь сюда. Как думаешь, найдется домишка?
- А чего откладывать, сейчас все и узнаем – я вытащил из кармана телефон и набрал номер конторы. Трубку подняла Раиса Петровна или Райка Набат, как звали ее в деревне за зычный голос и обыкновение на каждом собрании перекрикивать всю деревню разом.
- Алле?
- Раиса Петровна. Здравствуйте, это Дмитрий. Глеб Петрович у себя?
- Может и у себя. А что тебе за дело до него?
- Важное, первостепенной срочности, чесслово.
- Ладно, обожди – она зажала трубку ладонью и гаркнула во всю мочь своих легких – Петрович! К телефону тебя срочно!
Через несколько секунд в трубке послышался запыхавшийся голос председателя:
- Алло! Алло, кто это?
- Глеб Петрович, доброе утро. Это Дмитрий…
- Что случилось?
- Ничего не случилось, все хорошо. Вопрос имеется.
- А что ж срочно тогда? – он только перевел дух.
- Дак не было никакой срочности. Глеб Петрович, вопрос такой… А не продает ли кто в нашей деревне домишко? Отец мой подумывает сюда перебраться.
- Домишко? Дай подумать… Вот что, ты в обед мне позвони, я тебе точно скажу.
- Добро. Спасибо большое!
- Не за что пока.
- Ну вот, в обед уже все знать будем.
- Вы меня в бар закиньте попутно – отец поднялся и ушел собираться.
Эрика положила мне голову на плечо, втиснула ладошку в мою ладонь:
- Очень хорошо, что так все решилось, правда?
- Правда, родная. Я и сам уже думал отцу предлагать сюда перебираться. Правда, мама там… Ну, будем ездить. Придется за вещами съездить и «Москвичка» его сюда перегнать, он его там ни за что не оставит…
В баре царила полуденная дремотная атмосфера. Негромко играла музыка, с десяток гостей неспешно обедали, тихонько переговариваясь, Нинка с Витькой сидели в углу, болтали о чем-то и иногда поглядывали в зал. Увидели нас, разулыбались, Витька вскочил и бросился навстречу. Сходу обнял Эрику, мне по-взрослому пожал руку, отцу тоже протянул с некоторой заминкой. Но батя будто и не заметил, пожал руку со всем прилежанием. Он прекрасно знает, как важно для мальчишки в этом возрасте видеть уважение со стороны тех, кого он сам очень уважает.
- Как дела? – я прошел за стойку и налил всем сока.
- Час назад открылись – бодро отрапортовал Витька. – Гостей пока немного, так что все хорошо. Тут вас мужик какой-то спрашивал – мальчишка понизил голос. – Страшный.
- Что значит страшный?
- Ну… - Витька замялся. – Такой… Здоровый, лицо как у маньяка какого-то. Зверское. И шрам еще поперек глаза. Бр-р-р-р.
Ага, ясно. Антоха приехал. Антоха – мой армейский товарищ, которого в части все звали Лосем за огромные размеры и совершенно звериную выносливость. Во время изнурительных марш-бросков и прочих увеселительных мероприятий он мог переть на себе всю снарягу взвода со взводным в придачу. Росту в Антохе было целых двести семь сантиметров, что вкупе с широченными плечами и лицом свирепого убийцы должно было гарантировать ему спокойную жизнь, но не тут-то было. Почему-то именно Антоха всегда становился объектом разного рода попыток развязать конфликт со стороны куда менее габаритных сограждан. Несмотря на свою устрашающую внешность Антоха был добряком, его любили детвора и всяческая живность. Главное было его не выводить из себя. Сделать это было практически невозможно, но некоторым это удавалось, и тогда всем без исключения становилось душно. Антоха начинал планомерно уничтожать все живое вокруг, не особенно разбирая своих и чужих. Так сложилось, что единственным, кого он воспринимал в любом состоянии, оказался я. Почему, не знаю. Но когда в самом начале службы Антоху решили поучить жизни «деды», именно я спас их от тяжелых увечий, а Антоху от тюрьмы. И с тех пор почетное право успокаивать разбушевавшегося Лося прочно закрепилось за мной, чему я был не то чтобы рад. Страшно. Представьте себя летящего на вас с совершенно безумными глазами бешеного медведя, которого вам предстоит успокоить. Всякий раз я думал «А вдруг в этот раз не услышит?». Но обходилось. Радовало только одно – такие приключения бывали крайне редки.
По возвращении из армии Антоха рванул в Москву, которой грезил всю службу. Что его там так влекло, я не знаю. Для меня Москва навсегда осталась бестолковым суматошным равнодушным городом, и жить там я не стану ни за какие коврижки. А теперь-то и подавно, я свою «Версту» ни на что не променяю. Считай, только-только зажил по-настоящему… Лет десять от Антохи не было никаких вестей, а потом он вдруг появился на пороге в обнимку с миниатюрной рядом с ним девчушкой, которую он представил как свою будущую жену. Трехдневная пьянка в тот раз закончилась переворачиванием на спор милицейского «Уазика» с экипажем внутри и поспешным бегством из города. Историю замяли, но Антоха исчез еще на несколько лет. Где его носило, не знаю, но он регулярно появлялся, привозил какой-нибудь сувенир и вновь исчезал.
И вот он снова появился в моей жизни, чему я искренне рад.
- Нормально, это свои – успокоил я Витьку. – Он сказал, когда вернется?
- Спросил, до скольки мы работаем. Я сказал, что круглосуточно. Тогда он спросил, во сколько вы тут бываете. Я сказал, что в основном по ночам. Он кивнул и ушел.
Ясно, ночью приедет. Ну и хорошо, пообщаемся без суеты.
В баре надолго задерживаться не стали, до Теплых Рос еще ехать и до вечера нужно вернуться. Катили по трассе, открыв настежь окна и полной грудью вдыхая пьянящий запах предосенней тайги и нагретого солнцем травостоя, во весь голос подпевая несущейся из приемника попсе и временами вольно переделывая бессмысленные тексты на свой лад. Смысла получалось еще меньше, но было весело. А потом Эрика убрала звук и повернулась ко мне всем телом:
Мне бы только хотелось, чтобы
(Я банальность скажу, прости)
Солнце самой высокой пробы
Озаряло твои пути.
Мне бы вот разрешили только
Теплым ветром, из-за угла,
Целовать тебя нежно в челку
Цвета воронова крыла.
Мне бы только не ляпнуть в шутку —
Удержаться и промолчать,
Не сказав никому, как жутко
И смешно по тебе скучать.
Вера Полозкова, «Мне бы только хотелось»
Как все-таки удивительно любить девочку-поэта. В нескольких строках она умеет так сконцентрировать свою любовь, что остается только ее поцеловать, что я и сделал, прижавшись к обочине.
- Спасибо тебе – я посмотрел в ее смеющиеся глаза.
- И тебе…
В доме бабы Вари нас встретил давешний благообразный дед, Всеволод Михайлович Горянский. Правда, теперь он был в обычных трениках и футболке с портретом Ленина на груди. Он сидел на лавке у ворот во двор и подкармливал столпившихся у его ног кур. Увидев нас, дед обрадовано улыбнулся и крикнул, заглянув в калитку:
- Варя! Варенька, гости к нам.
На крылечке появилась как обычно нарядная баба Варя:
- Приехали, наконец, а я уж и заждалась. От скуки вот даже деда в дом подселила. Эрика, ты ведь не против?
Баба Варя хитро глянула на Эрику и заразительно рассмеялась. Эрика легко взбежала на крыльцо, обняла хозяйку, ласково чмокнула в щеку.
- Ладно уж, не стойте на пороге, идите вон под яблоньку. Чай пить будем…
Под окнами, смотрящими на озеро, росла раскидистая яблоня, сейчас увешанная вызревающими яблочками, и над двором висел их густой аромат. Под яблоней чьими-то заботливыми руками были обустроены аккуратный стол со скамейками, любовно выглаженные рубанком. Рядом на небольшой тумбочке стоял настоящий самовар из тех, которые топят шишками. Дед тут же занялся его растопкой, попутно рассказывая о своей встрече с баб Варей:
- Еду я по трассе, а у самого сердце как у воробья в груди колотится. Как, думаю, встретит меня Варвара? По молодости уж больно горячий характер у нее был, ухажеров с порога и водой холодной, и веником прогоняла. До самой деревни мучился. А как в деревню заехал, так тепло на душе стало. Думаю, будь как будет. Я ведь не рассчитывал здесь навеки поселиться – он улыбнулся. – А она сразу меня узнала. Встала на пороге, руки на груди скрестила и смотрит на меня своими синими глазищами. Она ведь совсем не поменялась, косы только нет, но так даже лучше. Я ее увидел и слова забыл, а ведь всю дорогу готовился, целую речь придумал. Куда там…
Самовар запыхтел, Всеволод Михайлович уселся за стол напротив нас и продолжил:
- Варя поняла, что от меня начала разговора не дождется, и сама заговорила. «Здравствуй, Сева» - говорит. – «Вижу, что машины наши так и не научились делать, да?». «Почему это?» - мне обидно стало за «Волгу», с таким трудом найденную и приведенную в идеальное состояние. «Ну как же, цельных пятьдесят лет ехал» - она улыбнулась. И так мне хорошо стало, хотя вроде с чего бы… Весь день мы с ней проговорили и потом еще до утра. Я ей как на духу всю свою жизнь на ладони протянул. А она бережно так ее взяла и к сердцу прижала – он посерьезнел. – Я не зря ее полвека люблю, нет таких больше.
- Спой нам, Сева – послышался из-за наших спин тихий голос бабы Вари. – Я и гитару твою принесла.
Я оглянулся. Баба Варя стояла, прислонившись к стене и глядя на Всеволода Михайловича такими глазами, что меня пробрало до самых печенок. Рядом с ней у стены стояла гитара, да такая, что у меня пересохло во рту. Глядя на нее сразу же становилось понятно, что это – Инструмент, и играть на нем Музыку может только Мастер. Удивительно изящная и строгая, с отливающими серебром струнами и лакированной красноватой декой, дорогим даже по виду черным грифом и золочеными колками, она казалась здесь иностранной гостьей.
- Жил во Владимире Мастер – заметив мой взгляд, сказал Всеволод Михайлович. – Его гитары по всему миру поют, в самых разных руках. Мне повезло, одну он специально для меня создал.
Он взял в руки гитару, любовно погладил по блестящему боку.
- Я в молодости ох как играл… Сейчас уже нет в пальцах той жизни.
Он поудобнее устроился на лавке, пробежался пальцами по струнам, и гитара отозвалась глубоким чистым звуком.
- Я Розенбаума, вы не против?
Конечно же, мы были не против. Эрика как-то сказала мне, что считает Александра Яковлевича одним из лучших поэтов, живущих в наши дни, и я с ней был абсолютно согласен.
Первые же аккорды всколыхнули в моей памяти картину из армейской жизни, когда Розенбаум прилетел в наш ППД с концертом. Эта песня была для нас одной из самых-самых.
По снегу, летящему с неба
Глубокому белому снегу
В котором лежит моя грусть
К тебе, задыхаясь от бега
На горе своё тороплюсь
Под утро земля засыпает
И снегом себя засыпает
Чтоб стало кому-то тепло
Лишь я, от тоски убегая
Молю, чтоб меня занесло
И каналы тянут руки серые ко мне
И в ладонях их уже не тает белый снег
И в ладонях их уже не тает белый снег
Сыграйте мне, нежные скрипки
Светает. Написан постскриптум
И залит обрез сургучом
Пора, грянет выстрел, и, вскрикнув
Я в снег упаду на плечо
Хочешь, эту песню не слушай
Дверью хлопну - легче не станет
Только не бередь мою душу
Только не тревожь мои раны
Снова с неба падают звёзды
Снова загадать не успею
Жить мне вроде бы и не поздно...
Только просто так не сумею
И каналы тянут руки серые ко мне
И в ладонях их уже не тает белый снег
И в ладонях их уже не тает белый снег
Голос у деда оказался не по возрасту молодым и сильным, и мы с Эрикой просто заслушались. Баба Варя за спиной протяжно вздохнула и сказала:
- А можешь про голубу, пожалуйста?
Всеволод Михайлович согласно кивнул, прикрыл глаза и снова тронул струны…
Мы просидели часа полтора. Пили чай, пели, разговаривали. В конце концов я красноречиво посмотрел на часы, и Эрика сказала:
- Баб Варь, я за вещами.
- Захомутал тебя все-таки котяра твой? – баба Варя деланно сокрушенно покачала головой.
- Так ведь и у вас вон какой дедушка замечательный появился – Эрика улыбнулась.
- Ты не обращай на меня внимания, дочка – улыбнулась в ответ баба Варя. – Это мне просто с тобой расставаться не хочется, больно ты мне по душе пришлась.
Эрика вспорхнула птицей и обняла хозяйку.
- Баба Варя, мы обязательно будем к вам заглядывать! Такие росы только у вас, да и оладушек вкуснее я не пробовала.
- Что я вам хочу сказать, деточки – сказала баба Варя, когда я встал рядом с Эрикой. – Живите без оглядки и никого не слушайте. Не важно, что о ваших отношениях скажут другие. Важно, что вы скажете друг другу. Не рожайте детей для родителей, дети это ваше счастье. И самое главное – не живите вместе без любви, ради детей или чтобы не расстраивать родителей. Настоящая любовь бывает только раз в жизни, я теперь это точно знаю…
- Спасибо, баб Варь – Эрика растроганно шмыгнула носом.
- Собирайтесь, чего уж там. Вижу ведь, что спешите…
Всю обратную дорогу мы молчали. Я думал о том, что для любви не существует времени, возраста, внешности, и это самое важное ее качество. Потому что когда у тебя есть любовь, ты не стареешь. Думаю, мы с Эрикой будем жить вечно...
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ