Я – моль. Моя история начинается в одном шкафу, который долгое время служил убежищем для меня и моих так называемых друзей. На жизнь жаловаться не приходилось, питались мы регулярно и сытно, переносили жизненные тяготы и веселились всегда все вместе. Питались тканями, хлебными крошками, крупами и прочим, что нам было по душе. Большинству из нашей компании больше всего нравились платья, шерстяные свитера, висевшие в большом старом шкафу у хозяина, и ковры. Поэтому мы проводили время чаще всего именно в этом громадном шкафу.
Хозяин дома, древний старик, хранил в нём свою одежду, которую уже давно не носил и не планировал носить. Для него она уже не годилась, а выбросить старые лохмотья то ли не мог, то ли забывал.
Мы же прекрасно этим пользовались и никогда не пропускали завтраки, обеды и ужины. Да, были же времена! Наедались вволю, никто не голодал, пирушки проходили на ура. Вернее, насколько я знаю, эти времена продолжаются и по сей день, пока ещё жив старик. Но, к сожалению, мне уже никогда об этом точно не узнать, потому что со мной случилась неприятная история, о которой, собственно, и пойдёт речь. Однако я ни о чём не жалею, ведь я обрёл друга, хотя и сразу потерял. Да и никогда не стоит жалеть о прошлом. Я верю в то, что всё в этой жизни происходит не просто так и не случайно.
Так вот, жизнь кипела в том шкафу, голода моли не знали. Только за мной был грешок, который и изменил мою дальнейшую жизнь. Я всегда отличался своей жадностью, алчность моя иногда доходила до безумия. К счастью, пропитания всем всегда хватало, поэтому жаловаться на моё дикое чревоугодие никто и не думал, хотя все постепенно начинали коситься на меня. Некоторые осуждали и прекращали со мной всякое общение.
Но в один знаменательный для меня день в шкафу появилась старая, как и сам старик, медвежья шуба, которую тот повесил рядом с остальными отрепьями. Радости нашей не было предела: мы набросились на шубу как сумасшедшие. Вот уж действительно тогда был пир на весь мир. Объедали шубу, веселились, в общем, проводили время просто замечательно.
И вот в какой-то момент я и совершил ужасную ошибку в моей жизни. Я продолжал есть, когда остальные уже давно наелись и улеглись спать. Я ел, ел и ел. Шуба манила, привлекала, соблазняла…Я не мог насытиться и всё ел.
Наконец, где-то под утро я вроде бы наелся и улёгся спать. Перед взором всё ещё стояла прелестная шуба. Едва я закрыл глаза, сон почти сразу же накрыл меня. Вместе с ним я почувствовал какое-то странное ощущение на левом глазу, будто бы он понемногу начинал опухать и закрываться.
Вскоре наступило утро, а за ним и день, так глубоко врезавшийся в мою память. Проснувшись, я открыл глаза. Если быть точным, открыл один лишь правый глаз. Ощущения меня ночью не обманули: глаз раздулся и отказывался открываться, он выглядел жутко. Вид мой напоминал какого-то алкаша, находившегося в запое уже долгое время. К тому же второй тоже уже стал беспокоить меня.
Я поглядел в зеркало и ужаснулся, отпрянул от него, как от чудовища. Немного успокоившись, я подошёл ближе и рассмотрел глаза внимательнее. Левый глаз полностью был закрыт, вдобавок начинал раздуваться ещё и правый. Я взвизгнул и немедленно отправился к приятелю, который разбирался в таких делах и всегда советовал какие-нибудь народные средства от всяких болезней. Тот осмотрел меня и спросил, что я ел в последнее время. Но, мгновение подумав, он задал мне вопрос по-другому, уточнив, много ли съел той шубы, которая оказалась вчера в нашем шкафу. Я ответил утвердительно и ждал ответа. Моль-медик помолчал некоторое время, качая головой. Он что-то обдумывал. Чуть позже, вынес мне вердикт. Выяснилось, что у меня разразилась дикая аллергия, которая была спровоцирована поеданием той шубы в невероятных количествах. Что уж тут говорить, сам я также увеличился в размерах.
Постепенно опух и закрылся и правый глаз. Я впал в отчаяние, ничего не видел, пропал аппетит, а вместе с ним и настроение. Остальные моли начали смеяться надо мной и твердили одно и то же: бросались обидными словами, порицали мою непомерную жадность. Некоторые и вовсе пролетали мимо с высоко задранными головами, демонстрируя глубокое презрение ко мне.
В конечном счёте, грусть моя перешла в раздражение, потом в ярость, затем в ужасающий гнев. Я высказал сородичам всё, что я о них думаю и стремительно вылетел в щель из шкафа, не понимая, куда несут меня крылья. Оба глаза не открывались, я не мог ничего различить перед собой. Летел, гневно маша крылышками и бубня проклятия себе под нос.
Мало-помалу я начал ощущать движения воздуха, свежие дуновения северного ветра. Находясь в полном расстройстве и угнетающем стрессе, не заметил, как оказался на улице. Вот к ней-то я не был готов. Всю свою жизнь я провёл в том дряхлом шкафу с поеденными лохмотьями. Теперь же судьба подбросила мне суровое испытание, проверку на вшивость.
Осознав своё положение, я развернулся и наугад полетел обратно. Долго же я шнырял туда-сюда, пытаясь найти открытое окно или какую-нибудь щель. Но каждый раз встречал сплошную стену и ударялся об неё. Затем и вовсе заблудился, ни обо что не шлёпался, на пути больше ничего не встречалось, кроме ветра, который то и дело норовил словно остановить меня или не позволял лететь в каком-то одном направлении. Но я летел и летел, не разбирая дороги. Ветер понемногу стих, а я всё ещё находился в пути непонятно к чему или к кому. Гнев ещё управлял мной, но постепенно его сменил страх, а затем пришли ужас и отчаяние. Я вдруг понял, в какой кошмарной ситуации я оказался. Аллергия закрыла мне глаза, я не вразумлял, где я и что будет со мной дальше. Изрядно утомившись, я влетел в какое-то углубление: то ли нору, то ли яму, я не мог этого видеть. Уселся на холодной земле, отдышался и не заметил, как уснул.
Когда я проснулся, сквозь закрытые глаза я всё видел как бы в ярких тонах. Видимо, было утро или день. Страх пока не думал отступать, но в конце концов я постепенно успокоился и смирился со своей участью. Вместе со смирением я ощутил и голод. Наугад роясь в земле и в сухих траве и листьях, находил наощупь какие-то личинки, перья и всякий мусор. Вначале отвращение не позволяло всё это отправить мне в рот, но всё же голод оказался сильнее.
Так проходили дни и ночи. Я уже понял, что нахожусь где-то в лесу, хоть и ничего не видел. Со временем начал открываться один глаз, за ним и второй. Когда же оба глаза глядели уже во всю ширь, я не мог нарадоваться и дико орал на весь лес. Как же здорово смотреть на мир широко открытыми глазами! Непередаваемые ощущения! Начинаешь ценить зрение, когда оно долго отказывалось служить тебе.
Дни летели быстро. Я привыкнул к своему новому дому и даже почувствовал себя гораздо лучше и свободнее. Меня окружал дивный лес с высокими деревьями. Деревья самые разные: ели, сосны, дубы, осины и множество других. Я облетел ближайший к моей норе участок леса и ощущал себя здесь уже полноправным местным жителем. Нора моя оказалась лисьей и была покинута совсем недавно, об этом я узнал от здешнего паука. В ней оставалось ещё много клоков шерсти, и я, хоть и с опаской, но стал употреблять её в пищу. Время показало, что лисья шерсть для меня не опасна и жизнь моя потекла как нельзя лучше. Шерстью я весьма дорожил и тщательно оберегал её от воздействия внешних раздражителей, будь то дождь, ветер или ещё какие-нибудь губительные факторы для моего сокровища.
Однажды в один из моих спокойных счастливых дней я, удобно устроившись в своей норе, мирно спал. Внезапно сквозь сон я услышал какие-то стоны, которые раздавались откуда-то издалека и постепенно становились слышны всё ближе и отчётливее. Складывалось впечатление, будто ко мне кто-то приближается на последнем издыхании. Я окончательно проснулся и выглянул наружу.
Сначала ничего не мог рассмотреть сквозь густую траву. Звуки доносились уже рядом, я решил осторожно ждать у своей норы. Время шло мучительно медленно, я никак не мог понять, кто там подступает в сторону моего жилища. Терпение покинуло меня, и я полетел навстречу неведомому страдальцу. Интуиция подсказывала мне быть осторожным и вместе с тем я предчувствовал что-то хорошее и отбрасывал тревожные мысли.
Через некоторое время я услышал утомлённый вздох кого-то, находящегося практически вплотную ко мне и отделённого от меня одним лишь листом лопуха. Набравшись духа, вдохнул воздуха побольше и подлетел к несчастному.
Как только я вылетел из-за лопуха, то сначала никого не увидел. Однако затем внезапно остановился, как вкопанный, когда увидел того, кто так долго мучил меня своими стонами, заставляя гадать, кто их издаёт. Загадочным созданием, издающим все эти звуки, оказался раненый богомол, который мастерски слился с окружающей растительностью, отчего я его сразу и не заметил. Я распахнул глаза, испуганно вскрикнул и не мог двинуться с места. Богомол же, издав очередной мучительный стон, завидев меня, вдруг оскалился, но снова застонал и завалился набок, опустив голову вниз, уже не обращая на меня никакого внимания. Всё существо его выражало равнодушие и нестерпимую боль.
Меня вдруг охватила непреодолимая жалость к богомолу, хоть я и был наслышан об их хищном образе жизни и жестокости самок по отношению к самцам.
Я осторожно приблизился к богомолу. Он как будто находился в трансе и был на грани потери сознания. Подлетев к нему поближе, я окликнул его, спросил, жив ли он и что с ним случилось. Поначалу богомол молчал, и мне подумалось, что он испустил дух, однако раненый вдруг медленно поднял голову и страдальчески посмотрел на меня. В его глазах уже не было видно той злобы, которая так напугала меня, а лишь смирение и тоска. Я заметил, что голова его была сильно ранена, как будто её пытались откусить. Разговорившись с ним, я убедился в правоте своей догадки: оказалось, что самка и вправду пыталась откусить ему голову, но богомол чудом унёс ноги. Ему повезло, он уцелел, сбежал и сумел спастись, но состояние здоровья его было критическим.
Я спросил его, может ли он ещё немного пройти, дабы преодолеть небольшое расстояние до моей норы, чтобы укрыть его там и ухаживать за ним. Мне очень стало жаль богомола и всей душой я возжелал помочь ему, чем смогу. Он выразил согласие и вскоре мы находились уже в моём убежище.
Богомол за всё время своего побега очень устал и был ужасно голодным. Я предложил ему лисью шерсть, самое дорогое, что у меня было. Он поблагодарил меня, однако отказался и сказал мне, что ему ни в коем случае нельзя питаться ничем, кроме живой движущейся пищи. В противном случае он нарушит работу пищеварения и помрёт. Такова богомолья особенность. Но затем вдруг согласился, сказав, что ему уже всё равно и лучше умереть. Я поспешно отговорил его и с того дня летал на охоту за всем, что мог поймать. Приносил ему различных мелких насекомых, ухаживал за ним, рассказывал разные весёлые истории. Также поведал своему новому другу и свою. Он слушал внимательно и сочувствовал мне, временами осуждая моё тогдашнее поведение и алчность.
С течением времени, богомолу становилось всё хуже. Постепенно он перестал есть, аппетита не было никакого. Я за всё это время успел к нему привязаться, как и он ко мне, и пытался утешать его забавными анекдотами и историями из моей собственной жизни, но предугадывал его скорую гибель и всеми силами старался не выдавать своих чувств. Наверняка он и сам предвидел свой печальный исход и твёрдо сохранял спокойствие и мужественность, которые окончательно покорили меня. Богомол стал мне другом, которого у меня не было никогда.
Дни летели с поразительной быстротой. Мы оба не без страха ожидали конца. И вот в один погожий осенний день богомол подозвал меня к себе. Он горячо благодарил меня за всё, что я для него сделал. Он посоветовал мне не увлекаться больше шерстью и быть разборчивым в еде. Указал мне на мою прежнюю жадность (от которой я, к счастью, избавился) и не преминул тут же похвалить меня за то, что я одумался и осознал, что жадность – это грех и до добра никогда не доводит.
После того, как он сказал мне всё, что хотел, богомол вздохнул в последний раз и скончался. Я ещё сидел какое-то время рядом с его телом и не мог поверить в то, что его больше нет. Слёзы покатились, но я их даже и не заметил. Только несколькими мгновениями позже уже рыдал навзрыд и горько сожалел об утрате настоящего, самого лучшего друга в моей бестолковой доселе жизни.
Запас слёз вскоре иссяк, я смирился с очередным решением судьбы и похоронил моего друга неподалёку от своей норы. Постепенно жизнь вернулась в привычную колею, и я полностью обрёл гармонию с собой, нашёл своё место в жизни. Подружился с остальными лесными жителями, наладил отношения с муравьями и прочими насекомыми. У меня появились хорошие приятели, но никогда в своей жизни я больше не встречал никого лучше моего друга богомола. Строго следовал его совету, да, честно говоря, и самого меня уже не влекло объедаться до потери сознания или до аллергии, как это случилось в недалёком прошлом. Ни разу мне не доводилось и тем более не хотелось делиться самым дорогим с кем-то, кроме себя родного. Но после встречи с богомолом я не только стал презирать такой порок, как жадность, но и обрёл истинного друга, с которым был готов делиться всем, что у меня есть. Да, друга я обрёл и тут же потерял. Мне вдруг стало так мерзко, так противно вспоминать, каким я был раньше, как я жил в том тёплом шкафу, не зная и не ведая об опасностях и невзгодах извне. Но жизнь преподнесла мне великолепный урок, дав в награду так необходимого мне друга, пусть и ненадолго. И, поверьте, урок я усвоил прекрасно.