Пятая часть истории одной семьи и история нашей страны. Здесь была первая часть, здесь - вторая, здесь - третья, здесь - четвертая.
Когда разоблачали происхождение отца и подделку им документов, Дмитрий находился на весьма ответственной работе – обеспечивал функционирование системы специальной связи при обкоме партии. Скандал там раздувать было невыгодно – постов могли лишиться те, кто поставил «классового врага» на работу государственной важности. Дмитрия вызвали и «попросили» уволиться самому, пообещав новую работу и обещав сохранить жилплощадь. Новой работой оказалась работа на АТС, платили 400 рублей (после почти 700 в обкоме).
Дмитрий с трудом оправлялся после блокадной зимы в Ленинграде. Война уже давно закончилась, а он весил 55 килограммов при внушительном росте. Он часто болел, в свои 26 лет ходил «стариковской походкой». Тем не менее, в 1947 году он женился. На яркой красивой девушке. Галя работала телефонисткой, после короткого служебного романа последовало предложение.
При всей своей красоте парни сторонились Гали. Отпугивало её происхождение. Она была из семьи потомственных военных. Её дед и отец приняли революцию, пошли служить новой власти. Дед, царский полковник, входил в штаб Реввоенсовета, потом руководил подготовкой командного состава. Отец пошёл добровольцем в 1918 году, в 1938 году был уже советским полковником, входил в окружение маршала Егорова. Репрессировали всех – и деда, и отца и даже мать. Мать при аресте выдала такое, что её расстреляли даже раньше мужа. Галя оказалась у деда со стороны матери, далеко от Москвы. Возможности для устройства личной жизни были весьма ограничены, плевать на происхождение было только быдлу, которое Галю не интересовало.
Появление образованного воспитанного Димы всё изменило. Диме было наплевать на возможные последствия брака с дочерью «врага народа», ибо шансов на карьеру у него самого было немного. Быстро родилась дочка, Оленька. Болезненная слабая девочка.
А потом Дмитрия Николаевича вызвали на строящийся завод «оборонки». Настраивать заводскую мини-АТС и т.п. Директор завода, посмотрев на работу Дмитрия, побеседовав с ним, узнав о законченном ЛЭТИ и опыте радиоперехвата и настройки РЛС, пробил его перевод в КБ завода. Плевать ему было на происхождение, ему были нужны специалисты. Дмитрий Николаевич включился в разработку одного авиационного прибора. Чертежи были добыты советской разведкой, отечественный аналог был намного хуже по всем параметрам. Чертежи оказались малопригодны для непосредственного использования, фактически, была позаимствована только идея. Новый прибор был испытан на Ту-4, готовился к штатной установке на проектируемом Ту-16. В это время неожиданно умер директор завода, новый директор начал с того, что разогнал «всех людей бывшего». В том числе, и Дмитрия Николаевича. Число уволенных специалистов исчислялось десятками, разумеется, безнаказанно это не могло пройти: в 1953 году новый директор был снят с должности, а многие из уволенных были возвращены. Дмитрию Николаевичу даже дали двухкомнатную квартиру, что было весьма кстати – у него появился сын, которого назвали Эдуардом.
Хрущёвская оттепель стала лучшим временем в жизни Дмитрия Николаевича. Быстро оценив перспективы ракетного вооружения, он сумел собрать группу сотрудников, вплотную занявшуюся разработкой электроники для ракет. Вскоре он защитил диссертацию, стал старшим научным сотрудником, а потом и заместителем начальника отдела. Двухкомнатную квартиру поменяли на четырёхкомнатную, родилась дочка Наташа. Единственным мрачным пятном была смерть старшей дочери, Ольги, едва дожившей до своего десятилетия.
А вот потом научная карьера застопорилась. Причина – беспартийность Дмитрия Николаевича. В застойные годы на происхождение смотрели спокойно, Дмитрия Николаевича чуть ли не тянули в партию – талантливый учёный, отличный семьянин, не пьёт, спокоен, корректен, выдержан, в интригах не участвует. Но Дмитрий Николаевич партийную тему неизбежно обходил стороной.
Его не обижали материально: дачный участок, автомобиль – все это у него было. Было и признание – Дмитрию Николаевичу лично звонили из министерства, консультировались. Были и награды – ордена Трудового красного знамени и Знак почёта. При этом, его должность, фактически, была рядовой – заместитель начальника отдела реальной власти и самостоятельности не имел. В начале 70-х годов от завода отделялось секретное НИИ. Очень секретное, замаскированное под предприятие ЖКХ. Дмитрия Николаевича уговаривали долго, уговаривали потому, что там ему предстояло быть рядовым сотрудником, пусть и с хорошей зарплатой. Защита докторской диссертации исключалась, по соображениям строжайшей секретности. В конце концов, уговорили на его условиях. Дмитрий Николаевич потребовал две квартиры в конкретном доме, одну для своей семьи, вторую – для матери. Ещё он потребовал перевода в создаваемое НИИ нескольких сотрудников с завода. В этом НИИ он и проработал до самой Перестройки.
Его сын, Эдуард, также хлебнул из чаши беспартийности. Он решил связать свою жизнь с вычислительной техникой. Успешно поступил в институт, окончил с отличием. Когда шло распределение выпускников, имел право выбора места работы. Эдуард выбрал, но тут вмешалась политика. По требованию месткома института распределение Эдуарда заблокировали. Причина – Эдуард не был комсомольцем. Направлять неблагонадёжного человека на завод государственного значения партийцы не советовали. Конечно, отец Эдуарда мог бы поспорить, пристроить сына к себе, но к таким вещам в семье относились негативно. Свободный диплом Эдуарду не дали, хотя он уже был семейным человеком, вот так он был направлен на крошечный завод в райцентре Нечерноземья.
Молодому специалисту выделили комнату в общежитии местного техникума, поселив вместе с учащейся молодёжью. Показали пустырь, отведённый под квартал с девятиэтажками – в пятой из них обещали квартиру, к 1985 году. Всего-то двенадцать лет подождать. На заводе – классические 120 рублей в месяц, плюс 32 рубля квартальной премии. Жене, дипломированной переводчице, предложили место в ДРСУ, в рабочей бригаде. Добро пожаловать, молодые специалисты.
Эдуард был невозмутим. Быстро вникнув с суть дела (завод производил блоки вычислительной техники для оборонки) и убедившись, что он является единственным инженером-конструктором (ну а кто задержится в этом захолустье дольше срока, положенного молодому специалисту?), Эдуард стал ставить условия. А почему нет? Уволить его нельзя, план сильно зависит от него, обеспечьте, дорогие товарищи, всем необходимым. Не так уж много Эдуарду было надо: жильё подальше от шумных студентов, работа для жены по специальности и начисление надбавок адекватно выполняемым функциям. А иначе… Рабочий день с 8:30 до 17:30, а не по факту выполнения плана.
Месяц на него давили – за наглость. Как давили? А в основном, словами. Наказывать его оказалось не за что. После месяца его вызвали к директору завода. В общем, жене нашлось место на заводе в конструкторском бюро (завод получал оборудование и запчасти из ГДР), общежитие техникума им поменяли на общежитие депо (две крохотные комнатки, но со своим санузлом и кухней), к зарплате Эдуарда добавили 24 рубля. Эдуард Дмитриевич свою часть договора тоже выполнил сполна. Задержался он на заводишке почти на 9 лет. У него родилась дочь, он стал заместителем начальника КБ, имел пять патентов и множество рационализаторских предложений. Последние три года работы, фактически, провёл в командировках – имя работало на него. В одной из командировок получил предложение, от которого было невозможно отказаться – перевод на крупное предприятие оборонной промышленности. На заводе, конечно, повозмущались, влепили вдогонку выговор от бессильной злобы. А Эдуард переехал с семьёй в двухкомнатную квартиру улучшенной планировки – специалист обиженным не останется.