Некоторые счастливчики легко ладят со своими родителями, но для большинства из нас матери и отцы являются источником постоянно усложняющихся и эмоционально истощающих испытаний. Одна из стратегий, направленных на упрощение ситуации, заключается в том, чтобы противостоять ей. Мы можем прийти к выводу, что слишком долго говорили слишком мало и должны – в конце концов – сказать свое слово. Мы выберем момент, а затем объясним, как они причинили нам боль и что они все еще не понимают. Мы расскажем, как их недостатки сказались на нашем детстве и продолжают разрушать наши шансы сегодня.
Это движущая цель, но редко очень успешная. Вместо того чтобы смиренно согласиться с нашим приговором, родители имеют привычку оборачиваться и с удивительной и унизительной властностью обвинять нас в неблагодарности и незрелости. Или же в последний момент, чувствуя их уязвимость и неспособность понять то, что мы пытаемся сказать, нам, возможно, придется смягчить свои удары, потому что было бы невыносимо причинять им боль. Или же они, по-видимому, принимают все это на свой счет, благодарят нас за откровенность и при следующей же встрече высказывают мнение, из которого становится ясно, что они вообще ничего не поняли. После очередного оскорбительного разговора может показаться, что самое разумное - никогда больше не иметь дела с этими опасными людьми.
Ситуация может быть особенно сложной, когда родитель не является откровенным монстром. Они могут сводить с ума по-настоящему изнурительными способами, но они также могут быть милыми или яркими, забавными или нежными. К сожалению, мы не можем просто отмахнуться от них как от катастроф. На заднем плане, часто вне поля зрения, у нас могут быть глубокие запасы любви к ним: есть любимая фотография, на которой они помогают нам строить замок из песка на пляже, когда нам было семь лет, что вызывает слезы на наших глазах. Нас трогают их знакомые запахи и привычки. Мы их ненавидим и, что еще более неприятно, очень о них заботимся. Мы хотим их смерти и будем опустошены, когда они уйдут. Чтобы упростить наши отношения, это может помочь обезличить боль. Точные причины, по которым мы не можем ладить с нашими родителями, будут конкретными, тот факт, что мы не можем, очень и катартически общий. Каждый родитель приносит много неприятностей в жизнь своего ребенка; каждый родитель существенно вредит и обременяет маленького человека, которому он – теоретически – хотел бы просто помочь. Если они чрезмерно раздражительны (из-за их собственного страха и разочарования), ребенок будет запуган до робости. Если они в высшей степени мягки и снисходительны, ребенок может не заметить или умерить свои агрессивные и эгоистические наклонности. Если родитель (из-за беспокойства) чрезмерно контролирует, ребенок будет бороться, чтобы приобрести независимое чувство направления и не научится сталкиваться с препятствиями на пути реализации своего лучшего потенциала. Возможности для ошибки бесконечны. Мы, естественно, негодуем на уникальные ошибки, допущенные нашими собственными воспитателями в раннем возрасте, но на самом деле, благодаря нашему развитию, мы участвуем в более или менее универсальной судьбе. Проблема не в наших родителях, а в том, что у младенцев нет иного выбора, кроме как позволить своему разуму формироваться случайным набором средних, но очень последовательно ущербных больших людей.
Поскольку родители на поколение старше, многое из того, что сформировало их, проистекает из мира приоритетов, ценностей, тревог и надежд, которые кажутся нам странными – даже предосудительными – но которые были и остаются актуальными и реальными для них. Учитывая, откуда они пришли, неудивительно, что они так много заботились о деньгах или статусе, манерах или образовании, но также так мало о честности и доверии, теплоте или спокойствии. Если у нас будет ребенок, мы можем быть уверены, что он будет чувствовать ту же скуку, обиду и недоумение, что и мы в настоящее время, вокруг множества отношений, которые мы даже не думали замечать или управлять в себе.
Возможно, нет ничего удивительного в том, что наши родители сохраняют представление о нас как о детях, столь же раздражающее, сколь и постоянное. Они помнят, а мы не можем, сколько времени нам потребовалось, чтобы повзрослеть. Наши первые спотыкающиеся шаги и первые попытки связать вместе несколько слов до сих пор остаются для них живыми и, возможно, глубоко любимыми воспоминаниями. На каком-то уровне это почти понятно, если они снисходительно удивляются тому, что у нас есть работа или мы можем водить машину, и сомневаются, действительно ли нам когда-либо будет позволено делать свой собственный выбор, на ком жениться или где жить.
Большая степень простоты в наших отношениях с родителями должна проистекать из признания врожденной сложности того, что мы пытаемся сделать, а именно хорошо ладить с кем-то, кто неизбежно повредил нам и чей взгляд на жизнь никогда не может разумно соответствовать нашему собственному.
Смирение может звучать мрачно, но оно также несет с собой ограниченные, но зрелые надежды. В более простых отношениях мы предвидим, что определенные случаи обязательно будут трудными, и тем самым помогаем им быть немного менее трудными. Если мы проведем с ними отпуск, мы знаем, что они в течение нескольких минут ткнут пальцем в наши самые уязвимые измерения. Если мы обедаем с ними, мы знаем, что они направят разговор на нашу неумелость (как они это видят) о деньгах или любви. Таких случаев больше не надо бояться, потому что мы уже заставили себя считать их понятными и неподвластными нашему контролю.
В более простых отношениях с нашими родителями мы бы не пытались получить от них то, что они, очевидно, не смогли предложить. Мы знали бы, что никогда не сможем заставить их понять наши детские горести или почему мы выбрали конкретного партнера, поэтому мы не стали бы пускаться в тщетные попытки объяснений. Мы сосредоточимся, насколько это возможно, на тех немногих областях, где мы могли бы быть мирными вместе. Мы помнили, что им нравилось говорить о своих друзьях, поэтому мы обязательно задавали много открытых вопросов о том, как у них идут дела. Если бы они были увлечены садоводством , мы бы привлекли их к выращиванию помидоров.
Мы также будем стратегически подходить к тому, где и как долго мы будем встречаться с ними. Если бы у них была склонность к суетливости и снобизму в ресторанах, мы бы предложили прогуляться за город. Если бы нам понравился их вкус в кухонной утвари, мы могли бы организовать поездку в универмаг, чтобы получить их совет о новой макетной плате. Мы бы знали, что никогда не останемся с ними на ночь. Имея четкое представление обо всем, что может пойти не так, мы могли бы сосредоточиться на тех немногих вещах, которые могли бы надежно доставить взаимное удовлетворение. Родитель и взрослый ребенок эмоционально переплетены сложным образом по причинам, которые не имеют ничего общего с личными предпочтениями. Мы связаны историей и биологией – скорее, чем выбором – с существом, которое было богоподобным гигантом, когда мы были крошечными, но чьи недостатки мы с тех пор узнали в больших и очень болезненных деталях. Вне семьи этого никогда не происходит: нас никогда не принуждают к смертельно опасному союзу с кем-то, кого – учитывая наши различные темпераменты, вкусы, привычки и отношения – мы никогда не мечтали бы выбрать в качестве друга. В конце концов, это просто странная, но постоянная черта человеческого состояния, что мы эмоционально привязаны на всю жизнь к кому-то, кто является одновременно раздражающим незнакомцем и человеком, который плакал от радости, когда мы родились.