30 августа 2010 г.
Лучше гор могут быть только незнакомые горы…
Летом 2007 года нам удалось в компании Александра Ивановича Дидуленко прогуляться из Старого Крыма в Коктебель так называемой тропой Александра Грина. Это старая заброшенная дорога, соединявшая некогда Старый Крым и Коктебель. Дорогой давно не пользуются, местами она теряется в лесу, а местами пролегает по склонам ущелий, окружённых незнакомыми, покрытыми лесом горами. Тропа очень живописна, но больше во второй своей части, когда спускается из Османова Яра в Армутлукскую долину. А в начале пути, помнится, мне было очень обидно, что мы идём то в лесу, то в ущелье и совершенно не видим окружающую нас местность. И ещё тогда захотелось вернуться и «покорить» эти горы. «…Есть что-то недоброе, злое в здешних горах, – отравленная пустынная красота ... тропа шла вдоль глубокого каньона с отвесными стенами. Духи гор показывались то в виде камня странной формы, то деревом, то рисунком тропы...» (А. Грин).
Долгое время я был уверен, что «гриновская тропа» – единственный путь, соединяющий Старый Крым с волошинской Киммерией. Леса и горы вокруг выглядели совершенно непроходимыми, на старых картах здесь никаких доступных и интересных троп не наблюдалось. Однако, позже, изучая историю Кизилташа, да и вообще историю полуострова, понял, что был глубоко не прав – дорог здесь должно было быть много. GPS-карты это подтвердили, но, всё же, не помешает немного вспомнить средневековую Тавриду.
В XIII – XV веках в этих краях, сосуществовали два очень разных государства. В глубине полуострова набирало силу Крымское Ханство, крупнейшим торговым центром которого на востоке был Солхат (с XV века Крым, а сейчас Старый Крым). Вдоль побережья хозяйничали генуэзцы, получившие в 1261 году от Михаила Палеолога право исключительной торговли по берегам Черного моря. За несколько лет они прочно укрепились в Кафе (так стала называться Феодосия) и Солдайе (Судаке).
В Судацкой долине они с наибольшим размахом развивали виноградарство и садоводство. При этом только генуэзцам разрешалось ввозить товары с запада в их колонии в Тавриде и менять на туземные произведения. Генуэзцы строили рыбные заводы, учили население добывать и очищать воду, основали в Кафе училище и библиотеку. Население Крыма увеличилось тогда с нескольких сот до миллиона человек. Благосостояние Кафы усиливалось, влияние её распространилось на все Приазовье, Кавказ и дошло до Каспийского моря, по которому генуэзцы вели торговлю на своих судах. Развилось крупное торговое сношение с Египтом. В обмен на обязательство быть верными союзниками татар и разрешение пребывания в Кафе ханского чиновника для взимания пошлины с привозимых товаров генуэзцы получили право разъезжать с торговыми целями по владениям хана.
В общем, в средние века многочисленные купеческие караваны с самыми разнообразными товарами с проторенных путей направились на берега Черного моря, останавливаясь в караван-сараях Солхата, портах Кафы и Солдайи. Здесь шла бойкая торговля. Сюда съезжались купцы из нынешних Италии, Турции, балканских стран – Солдайя и Солхат превратились в крупные торговые пункты на Великом шёлковом пути.
Транспортной артерией между Солхатом и Кафой могла быть и забытая дорога, по которой некогда пришёл в Коктебель Грин, а могла быть и дорога на месте современной Феодосийской трассы – рельеф здесь не столь сложен, и проблем с дорогами быть не должно было.
Естественно, между Солхатом и Солдайей тоже просто обязана была существовать дорога через «хаос Восточных гор». И она была. А так как никакая торговая дорога не может существовать без инфрастуктуры, то напрашивается вывод, что проходила она через три армянских монастыря, разделённых самым высоким хребтом здешних мест – Туар-Аланом. Монастыри Сурб-Хач, Сурб-Стефанос и Кизилташ располагаются фактически по прямой – на туристической карте это маршруты 204 и 205 – и в средневековье, наверняка, активно «зарабатывали» на предоставлении пищи и крова торговым караванам.
Таким образом, в наших зимних планах созрел поход на пограничный хребет здешних мест – Туар-Алан, а если хватит времени – в Сурб-Хач и Старый Крым.
Самым разумным было продолжить начатый нами накануне путь по Кызылташ-Дере, но дважды ходить одной и той же дорогой нам показалось скучным, и выбрали мы самый долгий из всех возможных маршрутов: Щебетовка – Курбан-Кая – Туар-Алан, далее по обстоятельствам. В планах было либо дойти до Сурб-Хача, либо посещение интригующей горы Френк-Мезер с последующим возвращением в Кизилташ.
Дело в том, что мы уже давно с интересом поглядывали на расположенный в километре к северо-западу от посёлка Щебетовка горный хребет со скальным зубчатым гребнем вдоль вершины – Спящая Красавица. Даже хотели в 2008 году через него пройти от Кизилташа к Щебетовке, но тогда не сложилось.
С недюжинной долей творческой фантазии изображена Спящая Красавица на туристической схеме Карадага. Колени Красавицы на этом рисунке не что иное, как замыкающий хребет на северо-востоке массивный остроконечный утёс – Курбан-Кая, что в переводе с тюркского означает «Жертвенная скала».
Этой скале, кстати, посвящена любопытная легенда:
«По долине отовсюду видна эта скала. Она отвернулась от деревни и склонилась к старокрымскому лесу. Точно задумалась. А если подойти к ней на восходе солнца с той стороны, станет видно, как на скалу взбирается огромный человек, одной рукой ухватился за ее вершину, а другой упирается в расщелину, и весь прижался к серому камню, чтобы не свалиться в пропасть.
Говорят, то окаменелый пастух, чабан. Так говорят, а правда ли, нет, кто знает.
Когда наступает праздник жертв, Курбан-байрам, старики смотрят на Курбан-Кая и вспоминают о чабане.
Чабанов прежде много было – каждый зажиточный татарин имел свою отару. Только лучше Муслядиновой не было в долине, потому что чабаном у Муслядина был Усеин, а такого чабана не знали другого. Знал чабан Усеин каждую тропинку в горах, каждую прогалину в лесу, каждый ключ в лощине.
И Муслядин был так доволен им, что обещал ему свою дочь. Но Эмнэ была одна у Муслядина, а когда имеешь одну дочь, чего не сделаешь ради неё.
В сердце же Эмнэ жил давно другой, молодой Рефеджан, Арык-Рефеджан, как звали его в деревне за тонкий стан.
Узнал об этом чабан Усеин, разозлился на Рефеджана, а через неделю так случилось, что упал Рефеджан со скалы и разбился на месте.
Настал Курбан-байрам, принёс Усеин хозяину жертвенного барана, и, когда рассказали ему, что убился Рефеджан, только усмехнулся — «Каждому своя судьба».
И когда зарезал курбана, омыл в его крови руки, усмехнулся ещё раз.
— От отцов дошло: кто сам упадёт, тот не плачет.
Понравилось мудрое слово Муслядину, и подмигнул он чабану, когда проходила по двору Эмнэ. Тогда послал чабан старуху, которая жила в доме, поговорить с Эмнэ.
— Хочет, чтобы ты полез на ту скалу, где убился Рефеджан. Влезешь, — пойдёт за тебя, — сказала старуха.
Почесал голову Муслядин.
— Никто туда не мог влезть.
— А я влезу.
— Хвастаешь.
Обиделся чабан Усеин и поклялся: — «Если не влезу, пусть сам стану скалой».
И видела Эмнэ, как на закате солнца стал взбираться чабан по скале, как долез почти до самой вершины и как вдруг оторвался от неё огромный камень и в пыльной туче покатился вниз.
Пошли люди туда, думали, разбился чабан, но не нашли его, а когда на восходе солнца пришли снова, то увидели чабана, превратившегося в огромный камень.
Говорят, когда долез чабан до вершины скалы, то увидел тень Рефеджана и окаменел от страха.
И сказали татары, что на Курбан-байрам принес чабан сам себя в жертву Аллаху, и назвали скалу — Жертвенной скалой, Курбан-Кая.
Так говорят, а правда ли, нет, — кто знает!» (Н. Маркс, «Легенды Крыма», 1915 г.)
В итоге мы решили посетить сначала Курбан-Кая. Пройдя насквозь, оказавшуюся неожиданно длинной Щебетовку, мы оказались на грунтовой дороге, огибающей по периметру виноградники совхоза-завода «Коктебель». Ориентироваться там не представляет никакого труда – все подходы к скале прекрасно видны. Только передвигаться по этой грунтовке после двух дней снегопада и последующего потепления оказалось весьма непростым занятием. Ноги увязали к глиняной каше, а кое-где путь преграждали непроходимые лужи, которые приходилось обходить сквозь заросли. Погода тоже не радовала – серые тучи время от времени проливались на нас противной мгой, что не поднимало настроения, а главное – не сулило красивых видов. Возможно, в другую погоду мы и решились бы штурмовать Красавицу, дабы перевалить хребет западнее Курбан-Кая, но в тот день мы решили обойти негостеприимно встретившую нас скалу по живописной тропе вдоль оросительного арыка, проложенному в средние века по склонам горы из урочища Водяная Балка. Живописна тропка не видами с неё, а сама по себе. Мы шли по изумрудной дорожке из мягкого мха, припорошённого вчерашним снегом, а по склонам тут и там были «разбросаны» такие же зелёные камни, на которых местами даже попадались грибы. В прозрачном лесу буйство запахов тающего снега, мха под ногами и весенней зелени вокруг вызывало одновременно ощущения и зимы, и лета.
Впрочем, о лете мы быстро забыли, когда начали штурм Туар-Алана. Вместо того чтобы следовать далее торной 205-й тропой в сторону Сандык-Кая и от неё на север по грунтовке на перевал, мы решили попробовать найти подъём мимо термального источника северо-западнее Водяной балки. Уже позже в Интернете я прочитал, что эта дорога, хоть и обозначена на карте, сейчас основательно заросла, и мы всё равно не нашли бы её.
Найденная же дорожка – когда-то, очень давно, явно бывшая укреплённой дорогой – по совершенно другому склону стала уводить нас строго вверх на север по узкому гребню. Мне эта дорожка тоже показалась весьма живописной – слева и справа её закрывают насыпи, за которыми склоны с обеих сторон резко уходят вниз. А чуть выше, деревья, склонившись над тропой, образовали своеобразный туннель, что мне тоже показалось весьма симпатичным.
Лена совершенно не разделяла моих симпатий, так как видов за насыпью и кустами «не показывали», а подъём оказался довольно крутым и потому не быстрым. За полтора часа мы прошли всего 2,5 км и поднялись вверх на 350 м на 600-метровую высоту. Где тоже не предвиделось никаких видовых перспектив. Причём, чем выше, тем больше в горах было снега, и тем хуже становилось настроение моей спутницы – ноги у неё окончательно промокли. Ещё больше часа по слякоти в лесу вдоль склона по местами теряющейся дорожке мы набирали жалкие 60 метров и наконец вышли к свободному от леса перевалу.
На мой взгляд, открывшийся вид стоил затраченных усилий! Как кто-то написал: «Лучшая видовая площадка юго-восточного Крыма». Просматривается громадная панорама от Узун-Сырта до Спящей Красавицы. И, конечно, чудесный вид на Коктебельскую бухту и Карадаг.
В сторону Старого Крыма тоже очень интересные виды, но отсутствие времени не дало возможности подняться к самой вершине Туар-Алана, чтобы увидеть более открытую панораму. Да и с погодой явно не повезло. Серое небо, слякоть под ногами – в ботинках уже и у меня к тому моменту хлюпало, – стремительно приближающиеся сумерки не позволили в полной мере насладиться окружающими пейзажами и сделать стоящих фотографий. Но я знаю точно – мы сюда ещё вернёмся!
Цейтнот и мокрые ноги заставили нас, кстати, отказаться и от первоначальных замыслов. Ни на Френк-Мезер уже не хотелось, ни в Старый Крым – переоценили мы немного свои силы. И так, начав спуск к Кизилташу около четырёх часов вечера, к Святой пещере мы вышли уже в потёмках только через час. Причём так увлеклись спуском по накатанной джиперами дороге, что не заметили как проскочили поворот в Кызылташ-Дере, и оказались в балке у ручья Мезарлык-Узень.
То есть, по нашим ощущениям, никаких развилок и не было – дорога не давала вариантов выбора. Только вывела не туда, куда мы рассчитывали, глядя на карту, а в тёмное ущелье, в котором, слава Богу, оказалась тропа вдоль ручья, под шум водопадиков которого, выведшая нас к Красному Камню и Святой пещере. Впрочем, к этому свойству крымских дорог – не соответствовать никаким картам – мы давно привыкли, главное, нашлась тропа, и не пришлось подниматься обратно и искать поворот в монастырское ущелье. Вышли!
Напомню, дело было шестого января – в сочельник. И вот мы вымокшие, уставшие, в предвкушении скользкой тропы через ночной лес встали как вкопанные у начала тропы в посёлок, не в силах уйти от монастыря. Происходящее завораживало. В густых сумерках, на фоне силуэтов гор светились белёные церкви монастыря, и оттуда лились звуки. Эти хоралы и пением язык назвать не поворачивается, разносящаяся по ущельям музыка просто загипнотизировала нас. Оторваться и продолжить «эвакуацию» заставила только сгущающаяся темнота. Эх, что же зимой дни такие короткие – всё время надо спешить! А порой так не хочется уходить…
В Коктебель мы добрались без приключений, благо автобусы из Урочища ходят часов до восьми вечера, и с этим проблем нет. Горячий борщ и рюмка-другая – что ещё надо усталому, продрогшему путешественнику, чтобы вернуть бодрость духа и начать строить планы на завтрашний день! И настроили, и опять с размахом. Но на сей раз и с погодой повезло, и планы выполнили на все сто. Но это только завтра, а пока надо ещё доползти по спящему Коктебелю до нашего домика на Тепсене…
