В 2007 году, Родни Баркер, профессор государственного управления в Лондонской школе экономики и политических наук, опубликовал книгу «Making Enemies», в которой он подробно описывает феномен враждебности в политике, опираясь на труды Карла Шмитта. Книга интересна тем, что раскрывает механизмы конструирования «врагов», и риторические стратегии, применяемые в обществе для их репрезентации.
Политическая риторика начала 21 века наполнена образами опасности и враждебности: угрозу представляют террористы, консерваторы, ЛГБТ, правые, левые, эко-активисты. Эти враждебные элементы повседневно вторгаются в нашу жизнь через «чуждые ценности», «заговоры» и «подрывную деятельность». Все эти образы помогают понять мир на самом простом уровне, а заодно однозначно показывают кто такие «мы».
Парадоксально, но объявленные враги, которые нам всегда угрожают, зачастую находятся на периферии как политической сферы, так и обыденной. Они рассматриваются не как нечто, что существует всегда и везде, а как нарушение нормы, которое должно быть устранено, чтобы нормальное течение жизни вернулось и укрепилось. Соответственно, правительство и политики, по своей сути, ответственны за течение «нормальной» жизни, регулируя группы и пытаясь избавиться от угроз.
Гоббс считал, что страх перед бесправием рождает государство, а Ленин думал, что государство функционирует для урегулирования конфликтов в интересах правящего класса. Оба мыслителя считали, что без угроз государство просто бы исчезло, хотя и находились те, кто думали, что государство существует за счет взаимопомощи, гуманизма и т.д.
Наличие врага помогает оправдать какие-либо действия, будь то убийство или политические реформы. Сама угроза, без наличия врага вряд ли сможет надолго использоваться политиками, но и без самой угрозы (и нарратива о нем) враг теряет свою «враждебность» - его планы должны быть раскрыты. Еще в 1767 году Адам Фергюсон в своем эссе сказал, что враждебность и опасность «оживляют» общество, способствуя его прогрессу. Об этом писал и Карл Шмитт, считая, что отсутствие врага сводит на нет существование политического: когда не осталось конкурентов и противников, политическое исчезает, поскольку исчезают разногласия.
В последствии, наличие врага у Шмитта означает принятие мер для его уничтожения: само наличие врага (а не его действие) создает угрозу. Тем не менее, взаимоотношения с врагом могут быть различными, в зависимости от интенсивности взаимодействия и «черт», за которые можно перейти:
- конкуренция — атака на политическое оппонента;
- антагонизм — описание оппонента как морально опасного;
- враждебность — создание нарратива, в котором оппонент представляет угрозу и которому нужно противостоять силой;
- демонизация — создание нарратива, где само наличие врага представляет угрозу, а не только его действия.
Если первые три вида представляют собой исключение из политического, то последний, демонизация, буквально ведет к проведению геноцида, который будет оправдан самим существованием врага. При этом не важно, проводил ли враг какие либо действия или нет:
враждебность не осознается, а конструируется, и нет никакого соотношения между наличием реальной угрозы и существованием выдуманной
Демонизация создает парадокс: враг существует в пределах территории, но он выводится из политического. Подобная ситуация захватывает не только самого врага, но и всего, что с ним связано: в средневековье инквизиция боролась со всем «дьявольским», параллельно уничтожая ведьм, знахарей, ученых и всех тех, кто по их мнению был связан с дьяволом. Нарратив, в таком случае, наполняется не логикой, а символами и мифами: шабаш ведьм, еврейские заговоры, тайные сообщества звучат из рупоров пропаганды намного чаще, чем сухие факты.
При этом, у демонизации нет ни конца, ни края: маккартизм официально длился около 20 лет, на деле – до распада СССР. Тем не менее, политики пытаются держать волну демонизации в узде, ибо любое действие, идущей вразрез неё может восприниматься как предательство, а значит сам создатель может стать жертвой своего создания.
Сам враг, к слову, конструируется и зависит от конъюнктуры: существуют «параллельные» враги (другие государства, «предатели внутри»), враги «снизу» (народ или криминальные структуры), враги «сверху» (элиты), враги «по случаю» (чаще всего те, кто по моральным или интеллектуальным качествам невыгодны власть имущим).
Очевидно, что чем проще образ врага, тем легче в него поверить: достаточно легко противостоять какой-либо стране или партии, чем участникам «игры престолов» в парламенте. К тому же, их весьма сложно исключить из общества, в отличие от врагов «снизу», которые помимо этого еще и репрезентуются как культурно или интеллектуально неполноценными. Вне зависимости от типа врага, невозможно представить враждебность без политического. Люди, разделенные на два лагеря представляют собой не единое политическое поле, а два конфликтующих: и они оба формируют собственные языки вражды, разжигая антагонизм и проводя границу между тем, кем являемся «мы» и «ими».
Подобное разделение усиливает чувство солидарности и дает однозначный ответ на вопрос «кто мы?». При этом, враждебность может быть как и благоприятной почвой для общества, так и мотивацией для лидеров. Обуздав волну враждебности, правители могут её искусственно поддерживать, при этом, весьма нейтрально общаясь с теми же «врагами»: генералы конкурируют, а солдаты убивают друг друга.
Для культивации враждебности необходимо пересечения двух нарративов: исторического и социо-политического. В первом случае, враг появляется не из ниоткуда – история противостояния стартует с древних времен и обрастает мифами. Во втором случае, враг уже «здесь и сейчас».
Пересекаясь, формируется качественно новый нарратив, который объясняет причину появления врага и то, как он действует
Подобный нарратив выступает и лакмусовой бумажкой в обществе: поддерживающие его объявляются истинными сторонниками государства/партии/народа, отвергающие – пятой колонной/предателями и т.д.
Зачастую такие нарративы зеркальны: Бен Ладен был квинтэссенцией зла для рядового американца также, как Буш для рядового бойца Аль-Каиды. Обе стороны одной медали всегда описываются как «неудачники», не способные жить так, как живем «мы» - по шариату или согласно заветам американской мечты.
Стивен Шапин считает, что люди доверяют не абстрактным идеалам, а тем, кто их представляет. И именно потому на политиков насылают проклятия, когда что-то идет не по плану: виноват на Евросоюз, а те, кто его представляют. И когда враг на пороге, мы виним не саму идею противодействия врагу, а тех, кто её воплощал: теракт 11 сентября вызвал небывалую критику Белого Дома, в частности – лиц, занимавшихся безопасностью страны и её внешней политикой.
В бывших колониях, к слову, враждебность культивируется более очевидно, чем в развитых государствах. Врагами нации становятся бывшие колонизаторы, сам факт того, что некогда страной управляли колонизаторы создает политическую нестабильность в обществе: современное правительство могут обвинить в излишней «лояльности» к бывшей метрополии.
Более мягкой формой является «статусный популизм» - изображение группы в негативном русле, которая отличается не религиозной принадлежностью или этничностью, а образом жизни. Стигматизация подобных групп рождает враждебность к целому пласту общества, зачастую, создавая специальные институты для него: «классы коррекции» для бедных детей, выдачу социальной помощи, квоты, которые хоть и направлены на снижение её доли, но в большей степени закрепляют её статус.
Само собой, те, кого определили как «врагов» испытывают печальные последствия: даже отдаленно «связанные» (по мнению общества) с врагом группы могут быть исключены и подвергнуты гонениям, что случилось с греками в Австралии в 1978 году.
Целевая аудитория подобных нарративов тоже находится под угрозой: под видом «борьбы с врагом» закручиваются гайки и отнимаются последние права, что явно идет вразрез с идеалами либеральной демократии. Не меньшую угрозу такие нарративы представляют и самим политикам, их конструирующим: общество может отвергнуть врага, либо и вовсе, «создать» нового, с которым правительству придется считаться.
Таким образом, нельзя напрямую связывать существование объективной угрозы и её репрезентацию: враги, угроза и враждебность – создания политических элит и интеллигенции. При этом, даже наличие реальной угрозы не всегда говорит о создании врага – все зависит от политических ветров и интересов. К тому же, внешние угрозы конструировать легче, поскольку они уже выведены из политического поля, в то время как создание внутренних врагов может послужить причиной для обвинения в слабости и некомпетентности правительства, которое это допустило.
Автор: Николай Тернов