Обычно она приходит в полночь. Появляется из тумана улиц, останавливается у моего окна и скребет в стекло. Во взгляде - надежда вперемешку со сталью. Я вижу только надежду. Предпочитаю видеть только это, но я не обманываюсь, я вижу и сталь. Я списываю все на то, что она еще Там. Там, где другие законы, хотя на словах - те же.
Там, где только святые и блаженные ходят с раскрытыми настежь сердцами и лицами. Остальные разной степени продвинутости и открытости в глубине своего кармана сжимают в кулаке болт. Точнее, самые праведные из них сжимают болт, остальных греет дрянная китайская сталь ножей.
Она тоже носит нож. В заднем кармане. Каждый раз, когда она дозволяет мне обнять ее, я по привычке опускаю руки ниже, стараясь зацепить больше чем мне дозволено, и натыкаюсь рукой на этот последний рубеж. Сталь холодит, даже нагретая теплом ее тела. Рубчатая рукоять складника наискось пресекает похотливое движение моей руки. Это отрезвляет. Сразу.
Это как удар в ирландском боксе, когда твой брат со всей любовью бьет тебе в лицо своим кулачищем, обмотанным вафельным полотенцем. Твой мозг встряхивается в одно мгновение в адском коктейле кровь-виски-адреналин и на секунду замирает, и тут резко нужно выбрать: вверх или вниз. Ты или трезвеешь, или падаешь в пучину. Третьего не дано. Вверх или вниз.
Я обычно иду вверх, так же плавно и нежно, как шел до этого вниз. Я обнимаю ее талию, скольжу руками вдоль спины, провожу вдоль изящной шеи и, чуть притянув к себе, зарываюсь лицом в ее волосы. Вдыхаю ее запах. Вдыхаю как никогда не вдыхал наркотический дым трав, стараясь надышаться и запомнить только этот божественный аромат чуждого мне тела.
Когда я вхожу в комнату, она уже сидит на подоконнике и курит в форточку. При скрипе двери она виновато оглядывается как школьник, которого застиг учитель. Я люблю этот взгляд. Сталь провалилась куда-то вглубь, распалась на снежинки, которые растаяли в темном янтаре ее глаз. Мне нравится смотреть как она курит.
Поймите меня правильно. Я не курю, и я не люблю курящих людей. Особенно женщин. В этом есть что-то противоестественное. Простите мою фантазию, но вашими губами можно делать тысячу вещей, которые значительно прекрасней этого. Это моя позиция, но я не фанатик, я не полезу с ней на баррикады.
Так вот мне нравится смотреть как она это делает. Это ненормально. Но мне это доставляет удовольствие. Глядеть на ее гибкий силуэт на фоне темного окна. На то как она выпускает дым, закидывая голову как волк, приветствующий свое ночное солнце. На четкие движения ее тонких пальцев гасящие красного червя окурка, в хрустальной глубине пепельницы. И после этого одно гибкое длинное движение, когда она покидает подоконник, и устремляется в мою сторону.
Она знает, что это мне не нравится, и она знает, что мне нравится как она это делает. Беда, когда ты знаешь, что он знает. Потому что бывает, что он и не знает, а ты так привык, что как всегда.
Она не принадлежит мне, и она не принадлежит никому. Завтра она может не прийти, и мы оба это знаем. Однако сегодня она пришла. Это значит, что мы будем говорить полночи, о разном. О хорошем и о плохом. О любви и ненависти. О богах и о героях. О негодяях и паладинах. О кошках и о собаках. И лишь об одном мы не будем говорить. О нас. О будущем.
А еще мы будем пить черный чай. С сахаром. Черный чай с сахаром – отличная защита от энтропии.
Обычно она приходит в полночь. Появляется из тумана улиц, останавливается у моего окна и скребет в стекло. Во взгляде - надежда вперемешку со сталью. Я вижу только надежду. Предпочитаю видеть только это, но я не обманываюсь, я вижу и сталь. Я списываю все на то, что она еще Там. Там, где другие законы, хотя на словах - те же.
Там, где только святые и блаженные ходят с раскрытыми настежь сердцами и лицами. Остальные разной степени продвинутости и открытости в глубине своего кармана сжимают в кулаке болт. Точнее, самые праведные из них сжимают болт, остальных греет дрянная китайская сталь ножей.
Она тоже носит нож. В заднем кармане. Каждый раз, когда она дозволяет мне обнять ее, я по привычке опускаю руки ниже, стараясь зацепить больше чем мне дозволено, и натыкаюсь рукой на этот последний рубеж. Сталь холодит, даже нагретая теплом ее тела. Рубчатая рукоять складника наискось пресекает похотливое движение моей руки. Это отрезвляет. Сразу.
Это как удар в ирландском боксе, когда твой брат со всей любовью бьет тебе в лицо своим кулачищем, обмотанным вафельным полотенцем. Твой мозг встряхивается в одно мгновение в адском коктейле кровь-виски-адреналин и на секунду замирает, и тут резко нужно выбрать: вверх или вниз. Ты или трезвеешь, или падаешь в пучину. Третьего не дано. Вверх или вниз.
Я обычно иду вверх, так же плавно и нежно, как шел до этого вниз. Я обнимаю ее талию, скольжу руками вдоль спины, провожу вдоль изящной шеи и, чуть притянув к себе, зарываюсь лицом в ее волосы. Вдыхаю ее запах. Вдыхаю как никогда не вдыхал наркотический дым трав, стараясь надышаться и запомнить только этот божественный аромат чуждого мне тела.
Когда я вхожу в комнату, она уже сидит на подоконнике и курит в форточку. При скрипе двери она виновато оглядывается как школьник, которого застиг учитель. Я люблю этот взгляд. Сталь провалилась куда-то вглубь, распалась на снежинки, которые растаяли в темном янтаре ее глаз. Мне нравится смотреть как она курит.
Поймите меня правильно. Я не курю, и я не люблю курящих людей. Особенно женщин. В этом есть что-то противоестественное. Простите мою фантазию, но вашими губами можно делать тысячу вещей, которые значительно прекрасней этого. Это моя позиция, но я не фанатик, я не полезу с ней на баррикады.
Так вот мне нравится смотреть как она это делает. Это ненормально. Но мне это доставляет удовольствие. Глядеть на ее гибкий силуэт на фоне темного окна. На то как она выпускает дым, закидывая голову как волк, приветствующий свое ночное солнце. На четкие движения ее тонких пальцев гасящие красного червя окурка, в хрустальной глубине пепельницы. И после этого одно гибкое длинное движение, когда она покидает подоконник, и устремляется в мою сторону.
Она знает, что это мне не нравится, и она знает, что мне нравится как она это делает. Беда, когда ты знаешь, что он знает. Потому что бывает, что он и не знает, а ты так привык, что как всегда.
Она не принадлежит мне, и она не принадлежит никому. Завтра она может не прийти, и мы оба это знаем. Однако сегодня она пришла. Это значит, что мы будем говорить полночи, о разном. О хорошем и о плохом. О любви и ненависти. О богах и о героях. О негодяях и паладинах. О кошках и о собаках. И лишь об одном мы не будем говорить. О нас. О будущем.
А еще мы будем пить черный чай. С сахаром. Черный чай с сахаром – отличная защита от энтропии.
