– Евгений Германович, как к вам пришла любовь к древнерусским текстам?
– Этот замечательный язык я полюбил с детства. Забавно, но одной из моих первых книг было «Слово о полку Игореве», которое я, только выучившись складывать буквы, пытался читать по-древнерусски. Конечно, ничего не понимал, но сам процесс мне очень нравился. Ближе со старославянским познакомился в университете, когда изучал литературные труды Николая Лескова. Писатель хорошо знал и любил церковно-славянский язык. И впоследствии жизнь сложилась так, что, когда при поступлении в аспирантуру меня пригласили сдавать экзамены по древнерусской литературе в Пушкинский Дом, я почувствовал себя дома не только в научном смысле, но и просто по-человечески.
– Вам посчастливилось учиться у академика Дмитрия Лихачева. Чему самому главному он вас научил? Повлияло общение с ним на ваше сегодняшнее творчество?
– На мое творчество влияет то, что Дмитрий Сергеевич был человеком безупречного вкуса. Когда я что-то пишу, иногда себя спрашиваю: понравилось бы это ему? Когда чувствую, что нет, думаю, как сделать иначе. Лихачев был для меня учителем не только в научном, но и в человеческом смысле. Он дал мне чувство внутренней свободы – это один из главных уроков для меня. Он не боялся ничего с той ночи, когда ждал смерти в Соловецком концлагере: тогда он слышал, как расстреливают людей. В своих воспоминаниях Дмитрий Сергеевич писал, что на утро он вдруг понял, что больше не боится ничего.
– Для чего современному человеку интересоваться древнерусскими текстами, историческими воспоминаниями?
– Чтобы сделать свою жизнь шире. Можно существовать так, как будто ничего не было до тебя и ничего не будет после, но тогда жизнь становится одномерной, плоской. Другое дело, если ты хочешь разобраться, как мы возникли, стали такими, какие есть. Читая эти тексты, понимаешь, что человек – это звено в бесконечной цепи из прошлого в будущее. Сегодня знание о мире часто сводится только к телевидению или Интернету. При всем кажущемся многообразии современных средств массовой информации они все ужасно однотипны и однобоки. Если мы хотим узнать не просто другую трактовку события или вообще услышать то же самое, только в других словах, если стремимся глубже понять то, что происходит, нужно окунуться в совсем другое измерение. Его и представляют собой средневековые тексты: в них совсем другой взгляд на вещи, вечностный, очень глубокий и умный. До него, к сожалению, не поднимаются ни современные СМИ, ни (за редкими исключениями) даже книги.
– Когда изучаете текст, у вас создается образ человека, который его когда-то писал?
– Да, и то, как я его представляю, отразилось в романе «Лавр». Часто, когда читаешь средневековые тексты, хорошо видишь и автора, и его героев: они очень ярко выражаются. И это несмотря на то что литература средневековой Руси, по словам Дмитрия Лихачева, «этикетна», то есть повествует не столько о том, что было, сколько о том, как это должно было быть. Есть некоторое противопоставление должного сущему. Но даже при этой «этикетности» в рукописях проявляются живые люди.
– Как вы думаете, много читателей у этих текстов?
– Я полагал, что немного, и поэтому не рассчитывал на успех «Лавра», который соткан из таких текстов. Но как раз реакция на этот литературный труд показала, что я, к моей радости, ошибался: таких людей очень даже немало. Потому сейчас важно показать им дорогу к древнерусским рукописям. С одной стороны, мы в Пушкинском Доме это и делаем, готовя тексты, комментируя и переводя их. Но есть и другой путь, литературный. Я хотел показать, как интересен мир средневековой Руси, как прекрасен ее язык, – и какой же удивительный и неожиданный отклик я увидел!